Гена из КарфаГена : Бессмысленный и беспощадный (часть вторая – заключительная)

Часть первая


***
Денис Залупенко стал основателем нового террористического движения – первым властелином колец. Его идея с гранатовым соком не прижилась, но кольца были приняты на ура. Властелины колец взрывали ментов, неонацистов и гопников. В общем, всех наглых уродов, что имеют скверную привычку – доебываться к прохожим на улице.
Неужели обычный человек может так просто обзавестись гранатой? Нет, конечно! Ее на самом деле, чертовски сложно достать. Но в данном случае на руку террористам сыграл главный закон рынка: спрос рождает предложение. Для подпольных торговцев оружием и предприимчивых прапорщиков властелины колец стали настоящей находкой, надежным источником заработка. В интернете появились многочисленные сайты, предлагающие купить различные боеприпасы. Причем ассортимент был самый широкий. Их, конечно, регулярно закрывали, но они возникали вновь, множась в геометрической прогрессии.
Мошенники всех мастей быстро поняли, что к чему. Обжулить террориста – что может быть лучше? Во-первых, совесть твоя чиста. С одной стороны – ты обманул человека, но, если разобраться – сделал доброе дело. Во-вторых, и это самое главное, – никакой ответственности. Никто не побежит в милицию жаловаться на то, что ты продал ему учебную гранату вместо боевой.
Представьте себе такой спектакль. Худосочный патлатый очкарик окружен группой решительно настроенных нациков. «Ну, суки! Это самая большая ошибка в вашей жизни!» – ухмыляясь, думает наш герой. Он подмигивает им чуть косящим глазом, выкрикивает нечто оскорбительно-пафосное, дергает за кольцо и… Ничего.
Занавес.

***
Игоря никто не любил. Толстый, белобрысый, с редкими волосами и грубыми чертами лица – он не был объектом женских мечтаний. С Игорем никто не дружил. Надменный, эгоистичный, способный на предательство – он отвернул от себя тех немногих, кто испытывал к нему симпатию. Игоря никто не читал. Его стихи были неудачным подражанием Блоку и Ходасевичу. Любовь-кровь, луна — бледна, руки-муки, дочь-ночь…
Между тем Игорь считал себя гением, который остается непризнанным по причине серости скудоумия людей его окружавших. «Жалкие, тупые, недалекие! Как они могут так относиться ко мне?!» – негодовал он. Поэт жаждал мести – жестокой и непременно кровавой.
Услышав про властелинов колец, он твердо решил стать одним из них. Раздобыл гранату. Надел свой лучший костюм и белую шляпу с широкими полями. Пошел на остановку и сел в первый попавшийся троллейбус. Люди косились на его странный наряд, но это было к лучшему. Внимание – вот все, что было нужно поэту в тот момент. «Сейчас я им покажу! Покрашу серость красным!», – думал он, лаская рукой гранату, спрятанную в кармане.
Внезапно на него нашло вдохновение. Игорь достал блокнот и ручку. Обняв поручень, начал записывать свой новый стих. Троллейбус дергало; рука соскакивала; получались жуткие каракули. Но поэт был уверен: это – шедевр, ничего подобного в своей жизни он не писал! «Во имя декаданса», – вывел он последнюю строчку, затем подумал немного и поставил ее в название. «Все. Настало время обнародовать свое творение», – произнес Игорь вполголоса.
- Требую внимания! – громко сказал он. – Молчать, бесполезный сброд! Поэт будет говорить!
Все разом обернулись на него. «Больной», «псих», – послышались возгласы. Кто-то покрутил у виска пальцем, кто-то рассмеялся. Толстяк в широкополой шляпе продолжил:
- Я сочинил гениальный стих и хочу подарить это сокровище вам. Хотя вы и не заслужили такого щедрого подарка. Особая же честь выпала тем, чья гнилая кровь смешается со священной кровью поэта!
- Заткнись, а не то по ебалу получишь! – сказал Игорю парень стоявший рядом.
- Нет! Я буду говорить! А вот ты – заткнешься! – ответил ему поэт. Он достал гранату, подняв ее так, чтобы все видели, и выдернул чеку. – Одно единственное слово и я разжимаю пальцы!
Все разом ахнули и притихли. Игорь начал читать стих:

Рогатый монстровоз
Везет тупое быдло
Навстречу потным будням
И половым утехам,
Все надо мной смеются,
Я улыбаюсь криво
И говорю: Засранцы!
Вам будет не до смеха!
В руке моей колечко,
Колечко от гранаты,
Услышьте, суки, ритмы
Космического транса!
А мне кричат: Не надо!
Пожалуйста, не надо!
Я разжимаю пальцы
Во имя декаданса

«Точка», – отрывисто произнес поэт. Вспышка. Грохот. Стекла троллейбуса вылетели. На лоток продавца книг, что находился неподалеку, упала оторванная рука Игоря. Она сжимала заветный блокнот.

***
Сборник стихов «Во имя декаданса» был издан в кратчайшие сроки и довольно быстро выбился в лидеры продаж. Так Игорь Марченко стал посмертно знаменитым. У него появилось немало поклонников и подражателей. Многие «непризнанные гении», следуя его примеру, взялись за оружие. Террористы-графоманы жестоко убивали всех, кого считали бездарной серостью. Надо сказать, что к таковым они не причисляли лишь себя. Поэтому их жертвой мог стать каждый.
Как-то один поэт открыл стрельбу в супермаркете. Он убил десять человек, а затем застрелился сам. В итоге выяснилось, что, три его жертвы тоже имели при себе оружие и рукописи.
Многие становились террористами лишь потому, что не видели другого способа издаться. Начинающему писателю надо приложить немало труда для того, чтобы увидеть свои произведения на полках книжных магазинов. Обычно все происходит так: пишешь ночи напролет; посылаешь тексты в различные издательства; ждешь месяцами; получаешь отказ за отказом… Тут же появилась замечательная возможность: вышел на улицу с гранатой. Бабах! И готово. Издатели, в свою очередь, будто провоцировали графоманов на новые теракты, активно печатая их творения, создавая для них специальные серии.

***
Кровавая каша нагревалась все больше; закипала; лезла за пределы кастрюли. Безумный хоровод кружился в пляске смерти, давя ногами черепицы съехавших крыш. На людной площади, опоясанный взрывчаткой поэт с жестикуляцией Маяковского – резко выплевывал слова:

Наша Земля – голубой шарик?
Что за бред?!
На самом деле
Мы живем на черепе
С черными провалами
Вместо глаз
Товарищи!
Ну, кому вы верите?!
Космонавты
Обманывают нас!

***
Говорят: одним выстрелом можно разрушить Вселенную. Бах! И всему конец. Даже Бога можно убить, если хорошенько прицелиться. Тот, кто точно знает, куда стрелять – не верит в бессмертие. Для него все – прах и тлен. Он – Давид, сразивший Голиафа, злокозненный Локки с омелой в руке, Парис над мертвым Ахиллесом, Гаврило Принцип, поджигающий пороховую бочку Европы. Он – костлявая улыбка всадника на бледном коне. Злая шутка над всеми живыми.
Костя Ахромеев нажал на курок. Своими выстрелами он запустил цепную реакцию: Карамглинские были первыми костяшками домино в длинной цепи. Упали они, и весь ряд начал стремительно складываться: тело на тело, тело на тело… Молочники, властелины колец и графоманы собирали кровавую жатву. А тем временем появлялись новые, самые разнообразные террористические движения.

Киллдозеристы, называвшие себя последователями Марвина Химейера, вели непримиримую борьбу с государством: разъезжали на своих обшитых броней бульдозерах, снося подчистую административные здания. Только в отличие от Химейера, они абсолютно не заботились о жизни и здоровье ни в чем не повинных граждан, беспощадно давя их гусеницами.
Санитары истребляли людей с умственными и физическими отклонениями. Кроме того их жертвами становились безработные, бродяги и нетрудоспособные пенсионеры. Они считали, что право на жизнь имеет лишь тот, кто приносит обществу пользу. «Долой иждивенцев!» – вот их клич.
Святоши, которых еще называли инквизиторами, убивали грешников, нарушивших законы Святого Писания. Рядом с жертвами они оставляли странички из Библии. На них были подчеркнуты строки, которые соответствовали тому или иному греху. Например: «Не ложись с мужчиной, яко с женщиной» или «Ворожей не оставляй в живых».
Опричники были в чем-то похожи на святош. Только руководствовались они не Библией, а уголовным кодексом. Называя себя добровольными помощниками правоохранительных органов, опричники уничтожали всех, кого считали преступниками. Других террористов в том числе. Их символами были метла и отрубленная собачья голова.
Контролеры подобно опричникам следили за общественным порядком, но делали это по-своему. Они убивали даже за малейшие проступки. Бесплатно проехался в автобусе – нож в сердце, перешел дорогу на красный свет – пуля в лоб, бросил окурок мимо урны – петля на шею.
Защитники живой природы тоже не сидели, сложа руки. Собачники ловили тех, кто жестоко обращался с животными, и скармливали их голодным псам. Лешие вели охоту на охотников, расставляя в лесах всевозможные ловушки. Водяные топили рыбаков. Друиды убивали острыми серпами лесорубов и окропляли их кровью деревья. Токсические мстители погружали заводских начальников в бочки с ядовитыми отходами. Скорняки подкарауливали дамочек одетых шубы из натурального меха и живьем сдирали с них кожу.

***
Так продолжалось несколько лет. Потом активность террористов пошла на спад. Одни умерли, других – посадили, третьи – раскаявшись, вернулись к прежней жизни. Идеи и символы террора постепенно утратили свою силу и перестали привлекать людей. Власти, воспользовавшись этим, начали закручивать гайки, ограничивая граждан в правах. «Все, ради вашей же безопасности, – вещал президент с экрана. – Надежность и порядок – вот наша цель! Не допустим более кровавого хаоса!» Люди верили своему лидеру и послушно шли за ним будто крысы очарованные пением волшебной флейты. Никто не смел сказать и слова против. В этом, увы, состоит суть русского бунта: все начинается с благих намерений; продолжается бессмысленным насилием; заканчивается раскаяньем и рабским подчинением.

Шли годы. К власти в стране пришли либералы. Президент, возомнивший себя новым Муссолини, пропустил серьезный удар от представителей крупного бизнеса и опомнился лишь тогда, когда все его сторонники были куплены. Он лишился поддержки парламента и вскоре был низложен. Все вернулось на круги своя: богатые умножали свои капиталы, бедные работали не покладая рук, чиновники и судьи брали взятки.
Люди помнили Костю Ахрамеева. Многие искренне считали его героем, выделяя из числа других террористов. Однако никто более не пытался повторить его подвиг. Если человек носит футболку с портретом Че Гевары — это вовсе не значит, что он готов посвятить свою жизнь партизанской войне.
Кстати, футболки с портретами Кости продавались довольно-таки хорошо. На них он был изображен с пистолетом в одной руке и бутылкой молока в другой. Под картинкой надпись — «Веселый молочник»

***
Костя сидел в позе лотоса на столе Николая Кривицкого – президента крупной корпорации, владеющей сетью отелей и ресторанов. Кривицкий неспешно водил золотым пером, подписывая различные бумаги, что лежали перед ним.
«Это е-есть наш после-е-едний и реши-и-ительный бо-о-ой!» – Ахромеев вдруг изо всех сил начал орать «Интернационал». Однако Кривицкий и бровью не повел. Тогда Костя, вскочив на ноги, принялся бить чечетку прямо на столе. Ноль реакции. «Я призрак анархо-коммунизма! Бойся меня, буржуй недобитый! У-у-у!!!» – Ахромеев скорчил страшную рожу. Его игнорировали. «Ах, так!» – Костя, разозлившись, пнул капиталиста ногой по лицу. Нога прошла сквозь голову, не причинив ей вреда. Лишь, бумаги разлетелись в разные стороны.
«Это, что еще за новости?» – недовольно проворчал Кривицкий. Он поднялся со своего кресла, собрал бумаги, затем нажал кнопку селектора.
- Наденька!
- Да, Николай Степанович, – сказал женский голос с другой стороны.
- У меня в кабинете страшные сквозняки гуляют. Бумаги вон со стола улетели. Я в следующую среду уезжаю в командировку. Пригласи на эти дни строителей. Пусть найдут щели и заделают их. Радикулита мне еще не хватало!
- Хорошо, Николай Степанович. Сделаю.
«Что ж, – сказал Ахромеев, грустно улыбнувшись. – Буду убивать буржуев медленно. Делать сквозняк и ждать, пока все они умрут от простуды».
Он перелетел со стола на подоконник и выпрыгнул в окно, не повредив при этом стекла. Долетев до земли, Костя оттолкнулся от нее и снова взмыл ввысь. Совершив огромный прыжок, очутился на крыше небоскреба. Именно так он когда-то летал в своих снах. Теперь делал это наяву… Конечно при условии, что все происходящее с ним можно назвать явью.
Мертвым позволено многое. Но толку от этого, к сожалению, никакого. Костя видел, как раздеваются самые красивые женщины в мире, но не чувствовал влечения; бесплатно посещал концерты любимых групп, но музыка не приносила ему удовольствия; был свидетелем чудовищных преступлений, но не мог предотвратить их; знал многие тайны, но от информации этой не было теперь никакого прока. Дальнейшее посмертное пребывание Ахромеева в этом мире не имело смысла.
С другой стороны, вся жизнь его тоже была, по сути, бессмысленна. Что сделал он своими выстрелами? Начал кровавую бойню, которая закончилась ничем? Молодец! Герой, ничего не скажешь! Но ведь он не этого хотел. Совсем не этого. Просто не знал мальчик Костя всех особенностей русского бунта: добавь в него каплю смысла, и она раствориться в мутной воде, поставь его на прямые рельсы и он снова свернет на свою извилистую колею.
Стоя на крыше, Ахромеев смотрел на горизонт, в точку, где земля сливается с небом и думал: «Что я здесь делаю? Кто держит меня тут? Почему?» Больше всего ему хотелось смыться из этого мира. В Рай, в Ад, в Валхаллу, на остров Авалон – куда угодно! «Сюда я больше не ездок. Карету мне! Карету!» – процитировал он Грибоедова.
Но небесной кареты не было. Забирать его никто не спешил.
Тогда Костя задрал голову к небу и неистово закричал:
- Э-э-эй!!! Есть там кто-нибудь?!!!
Но Небеса молчали.
Преисподняя – тоже.