Владислав Ремешев : Врач

Я ополаскиваю руки после очередной операции. Отмываю с них трупный душок. Все прошло вовсе не так, как бы мне хотелось. С другой стороны, 9 (теперь 10) трупов за 21 год непрерывных операций на сердце и остальных жизненно важных органах — совсем не плохая статистика. Хотя в последнее время в госпитале часто лажать стали. Не пойму, в чем тут дело. Теперь и я заодно с этими убийцами поневоле. Смотря на жмурика из-за стекла, чувствую себя немного жутко. Мурашки пробегают по всему телу. Умереть с разрезанным пузом, даже не поняв, что тебе настал кердык… По-моему, не самая мужественная смерть. Другое дело, если бы это случилось на войне или что-то подобное, но на операционном столе… Но свою участь выбирать могут только суицидники. Я работал как сапер, профессионал, разумеется, но напряжение от этого не менее огромное. Особенно когда кровь хлещет тебе прямо в глаза. Противно, что еще сказать. Осталось родственникам сообщить, что он загнулся, и можно смело идти обедать.

Подойдя к его семье, а именно: к новоиспеченной вдове, взрослому парню и 17-ти летней девочке-сиротке, я снял с лица окровавленный платок, скорчил как можно более грустную гримасу, будто у меня на глазах Марк Чапман застрелил Джона Леннона, и, покачав головой вправо-влево, выдавил одинокую слезу, в то же время медленно опустив взгляд в пол. Да так, что им помимо отца семейства, может стало жалко даже меня. Около двух месяцев я беспрерывно репетировал эту сцену. Еще лет 20 тому назад. Просыпался, выпивал утренний кофе, надевал голубой платок врача и подходил к зеркалу, стараясь изобразить неподдельную печаль. Не то, чтобы я собирался убивать по пациенту в неделю, но это может пригодиться любому хирургу. Даже мне. И вот, спустя 61 день регулярных репетиций, я мог уже выдавить из себя слезу. Высший пилотаж. Аплодисменты. Занавес!

Занесло меня. Каждый день поддерживаю себя в прекрасной актерской форме, мастерство ведь может очень легко испариться. В работе, где ты можешь стать неожиданной причиной возникновения трупа, такое умение просто незаменимо. Дети и их мамаша начинают реветь, а я направляюсь прямиком в столовую, сегодня специально для хирургов приготовили свининку. Взяв поднос, кусочек мяса, салатик оливье (мой любимый, кстати говоря) и компот из каких-то ягод, я начал ходить по помещению в поисках подходящего места для замечательной моей трапезы. Все столы уже были заняты. На некоторых даже располагалось больше людей, чем положено. Однако был и одинокий стол. Хоть он и стоял у окна, через которое открывался прекрасный вид на большой город, никто не хотел туда садиться. Причина была в том, что за тем столом уже находился молодой, явно плачущий о чем-то врач. Точно, новенький, Сережа Орлов, недавно перевели. Ни один человек явно не хотел слушать его грустную историю, да и я, впрочем, тоже. Но желание покушать было сильнее. Мне пришлось сесть за этот стол разочарования, где печальной беседы было точно не избежать.

Парень поднял голову с рук, лежащих в свою очередь на столике, чтобы взглянуть, кто все-таки решился к нему подсесть. Рукава его кофты были мокрыми, силуэт влажных отпечатков напоминал очертания очей, только очень размытых. Глаза его были наполнены слезами, парочка катилась по красной щеке, затем вниз по шее. Случилось что-то действительно серьезное. Или страшное. Или мерзкое. Какая разница? Мне было абсолютно все равно, я хотел съесть свой кусок сочного мяса в спокойной обстановке, без душераздирающей болтовни. Поэтому я посмотрел на этого юнца с невинным выражением лица, будто говоря ему: «Да, я тут сел, ты уж прости, брат»,- и принялся резать свинку. Сережа снова уткнулся в руки и начал подрагивать. Меня пронесло. Волна облегчения прокатилась по моему телу.

У свинины действительно был отменный вкус: сочная, мягкая, как я люблю. Прелести работы в частной клинике. Но насладиться ею в полной мере мне никак не удавалось — глаза снова и снова попадали на плачущего человека напротив меня. Как же он достал, нету разве другого места поплакать? И моя совесть взяла верх над здравым рассудком.

- Эй, парень,- утешать людей я никогда не умел.
- А?-, снова подняв голову, посмотрел на меня Сережа. Что-то было в нем, отчего мне тоже захотелось вдруг плакать. Немного совсем, как вроде того, когда видите полумертвого котенка, умирающего прямо у Вас на глазах. Наверное, даже меньше.
- Ты чего, что у тебя стряслось?
- Я… Д-д-да я эт-то...- с всхлипываниями и заиканиями начал Сержик. Это чересчур мучительно, смотреть на что-либо подобное. Хочется сразу грохнуть по столу рукой и наорать на этого хлюпика. Своим желаниям я изменять не привык, а потому так и сделал:
- А ну-ка! Взял себя в руки и сказал, что у тебя произошло, а?!
- Я первого убил...
- Кого убил?- переспросил я, дабы удостовериться в том, что зря вообще затеял эту беседу.
- Первого пациента упустил...
- О Дева Мария… А что потом случилось?- кто знал, может не в этом суть проблемы. Надежда, как говорится, умирает последней. Но как я был наивен...
- Разве этого мало?- юнец опять взглянул на меня с непонимающим взглядом. Ему, казалось, этого было вполне достаточно, чтобы наложить на себя руки. Многие начали слушать наш разговор, и мне не хотелось усугублять обстановку и свою репутацию. А я нервничал, и в голове у меня это звучало несколько лучше:
- А ты, Сереж, бери пример с меня!
- В каком плане?
- Я пол часа назад, ненароком, конечно, отправил внеочередную душу Создателю, а сейчас сижу и наслаждаюсь свининой и салатом,- ответил ему я, положив кусочек мяса себе в рот, тщательно прожевав и проглотив, и довольно улыбнулся. Этот жест был явно лишним. Особенно последнее действие. Но, если честно, то и без этого было бы ничуть не лучше. Я чувствовал себя более неловко, чем кто-либо в этом мире. Сейчас был тот самый момент, когда люди подбрасывают поднос вверх и удаляются из столовой. И не сделал я этого лишь по одной причине: слишком уж вкусным было мясо убиенного человеком животного. Тогда я задумался об этом. Убийство… оно в крови у человека. Мы жили этим много тысяч лет. Нам просто необходимо угробить чью-то жизнь. Это естественная потребность, вроде туалета и полового сношения. Что-то подсознательное.
- И это, по-Вашему, нормально?!- с надрывом в голосе и яростью в глазах спросил меня этот щенок. Я осмотрелся вокруг. Взгляды половины столовой были прикованы к нашему столику. Всем вдруг стала интересна проблема Сергея Орлова. Я ощущал это давление, и меня понесло. Я начал говорить то, что пришло мне на ум каких-то 30 секунд назад. Еще необдуманная теория получила свободу через мои уста:
- Человек испокон веков был охотником. Тысячелетия формировали в нас навык убийства. И лишь ничтожный отрезок времени в мировой истории прошел с тех пор, как человек перестал лишать других жизни регулярно. Мужчинам нужно убивать. Это естественно и необходимо.

Я умолк. Все умолкли. Пот начал течь на глаза. Мой голос опередил рассудок. Теперь уже я был противен всем своим коллегам. И эта фраза, в дополнение к предыдущей, звучала в разы гуманнее у меня в голове. Потерпел полное фиаско. Я Титаник. Конец.

Глядя по сторонам, я подмечал раскрытые рты и очумелые глаза. Мое высказывание произвело небывалый эффект. Не тот, который я хотел, но явно существенный. Я уставился в Орлова. Он дышал глубоко и быстро, ноздри его вздувались, глаза мне показались красными, полными злости. Вены на кистях вздулись. Для всех было очевидно, что удара по морде мне не избежать. Однако я почему-то пребывал в полной уверенности, что Сережка этого не осилит. Не отводя взгляда от него, я все с той же самодовольной улыбкой откинулся на спинку стула и стал ждать. То, что я был совершенно не прав, стояло ясным днем у меня в голове. Но признать свою ошибку я не смог бы никогда, гордость сильнее. Сорванец неожиданно спокойным для меня тоном заявил:

- Разве можно быть таким ублюдком? Неужели существуют еще такие сволочи кроме тебя?

Я понял, пришло время коронной речи. После последнего моего слова нужно будет уйти, оставив свинину и салатик кому-то, неизвестно даже кому. Собакам, вероятно. День шел явно не так, как я себе представлял за чашкой утреннего кофе. Даже после репетиции некрологической сценки я не предполагал, что придется ее сегодня использовать. Я был уродом. И знал это. Но еще большим гавнюком я стану только после того, как отвечу Сереже. Ведь моя гордость не позволяет совершать ошибки. Хоть я и знаю, что не прав, не позволю другим дать даже капельку намека на то, что усомнился в своей правоте. После полуминутной паузы, собравшись, я решил начать парировать его оскорбления:

- Я ублюдок? Сволочь? Разве есть хоть доля моей вины в том, что я не испытывал ничего к тому человеку? Неужели кто-то может нести ответственность за свои чувства? Может, это ты? Или ты предлагаешь мне притворяться? И убиваться в столовой у всех на виду? «Ой, посмотрите на меня, я рыдаю, потому что убил своего первого человека! Обратите на меня внимание!». Ты что, не можешь поплакать в одиночку? В подушку? Или мамке вечером?
Кстати, о мамках! Знаешь, что случилось с моей? Она умерла на операционном столе. А хирург подошел ко мне со слезами на глазах и сообщил об этом. Но через десять минут, решив налить себе воды, я увидел его ржущим со своими друзьями. И знаешь, что я тогда сделал? А ничего! Потому что нет его вины в том, что он ее не любил, как я, и не чувствовал к ней ничего! Скажу по секрету, ты угробишь еще больше людей, и если по каждому сраному поводу будешь так себя вести, я просто надеру тебе жопу, сопля, чтобы у тебя хотя бы была реальная причина пореветь. Теперь слушай сюда, щенок,: у тебя, наверное не один пациент в этой больнице был? Нет? Вот и иди работай, пытайся хоть другим помочь, а то тоже сдохнут, засранец ты ленивый. И чтобы больше я от тебя, Орлов, такой херни не видел, тебе ясно?

- Ясно...- тихо ответил мне он, уткнувшись взглядом на свои ботинки и подтерев сопли рукавом.
- Что-что?
- Так точно, сэр!- вскрикнул он так, что я чуть не дернулся. Сережа взглянул мне в глаза. У него они были полны все той же ненавистью, но и в какой-то степени благодарностью. У меня — желанием доесть свое мясо.
- Так вали нахер отсюда!,- неожиданно для себя заорал я.

Сережа соскочил со стула и побежал восвояси. Я смотрел на людей вокруг. Узрев мой взгляд, они отвернулись и наконец-то оставили меня в покое. Я не ушел отсюда, как предполагал, а остался доедать свой обед. Многие мысли посещали меня тогда. Я осознавал, прекрасно осознавал, что Сережино отношение к людям единственное правильное с моральной стороны. Но в то же время он врач, а это обязывает к определенным вещам. Ведь человек с подобным нравом не сможет выжить в мире постоянного стресса. Думаю, мы оба с ним что-то узнали из этого разговора. Сережа, несомненно, больше. Я — кое-что. Казалось, наша ругань поменяла все в госпитале: и людей, и атмосферу. И лишь одно оставалось неизменным: свинина в столовой все такая же вкусная, как и 21 год назад.