евгений борзенков : Туда, где август

Это всегда по разному.
Приходит, как чужие письма. Хорошие, добрые письма, пропитанные запахом домашнего, написанные не тебе. И не о тебе. Всё в них о том, что так мучительно не можешь вспомнить. Но точно знаешь — раньше этим жил, дышал. Ускользает нить.
Но ничего дороже этого...
Например, так:

Время – река. Течёт, прибивает к берегу то, что ждёшь со дня на день, но всегда не готов встретить.
Или вот утро, ворота распахнуты настежь. На их ржавый скрип выходит волком из прошлого порождение ночи — новый никчемный день. И несёт его на плечах.

Август.

Почти всё тоже, ещё ничего не изменилось: воздух, лица, ладони наивных таят липкие надежды — но вот уже как-то неуловимо меняются тени. Прячутся, играют в прятки, таятся в тени. Водят хоровод. Мелькают в прохладных бликах. Тени перебегают улицу, живут собственной жизнью, целуют асфальт, размазываются по стенам. Лижут лица. Умирают от солнца стоя. Сливаются, слепнут, а к вечеру берут реванш. Мстят ночью. Убивают к утру. К обеду шипят под ногами от пекла плавленым стеклом.

В августе оживают тени.
Август жив тенью.

Август в запахе дыма. Пряный и горький дым сгоревших трав. Костры – курительницы благовоний. Бархатные кольца дыма, вьются причудливо, танец их музыкален. В дыме никакой поэзии, никаких чувств, просто стихи. Это пройдёт со временем. Это останется навсегда. Впечатается в нейроны минут, в паузы. Между букв. Случайно услышанный мотив отныне будет таить всякий раз именно его, именно этот. Именно твой август.

Как годовые кольца на дереве. Ты обрастаешь ими. Твоё тело помнит шорох каждого облетевшего листа.

Он неуловим настолько, что даже не с чем его сравнить. С женщиной? Слишком лживы. Слишком красивы, женщины вообще – всегда слишком. С женщиной можно сравнить море, песок, ветер, пыль. Всё, что угодно.

Только не август.

Разве, с большим невиданным животным…. Оно приходит раз в году, приходит только к тебе. Его даже не видишь, только чувствуешь прикасания. Шумное тёплое дыхание у себя за спиной… Кожу его на ощупь… Животное бесстрастно. Оно огромно. Прекрасно и величественно в простоте. Бескорыстно и требовательно к одному: чтобы помнил мгновение. То, что сейчас…

Август не кичится, он ненавязчив. Как выдержанный коньяк, знает себе цену. Как друг, как предчувствие смерти. Кладёт руку на плечо. На твоё плечо. Ты привыкаешь. Чувствуешь правду. Вы уйдёте вместе, лишь догорит праздник. Не прощаясь, не пожимая ничьих рук.
Не отвечая на фальшивые улыбки.
Не обещая.
Со вздохом усопшей наконец надежды.
Впавшими в прелесть...
Не заблудившимися в надоевшем лабиринте.
С капелькой яда на губах…

Привычная смерть, ты слышишь её голос время от времени. Шёпот её в шорохе гардин, плач птичий, лай погони. Её горячие зубы ласкают твои чувствительные пятки. Смерть гонит тебя, пронизывает жизнь как золотистый узор.

Её рукой, вышитые по радуге, три слова: …

Ожидаешь поезд. Вокруг вокзал, ты в стороне, без букета, без денег. Без чувств.
Вдруг видишь его.
Август.
Звук флейты сквозь шум толпы – когда-то это было твоей мелодией.
Поезд – это он. И пассажир. И вокзальный перрон.
Сходит по-царски степенно, вальяжно, вразвалочку навстречу.

Он беспощаден.
Ты беззащитен.

Ты ни к чему не готов. Не умеешь жить, не умеешь осторожно обращаться с августом, так чтобы не ранить себя.
Ты просто ребёнок со спичками.

В горле комок, чего-то жаль, но манит не эта блестящая гладь путей, а неизвестность.
Как пышная женская грудь сладко манит погибнуть. И ведь не сулит ничего. Вдохнуть её, зарыться и чтобы после всё прекратилось, потому как лучшего – не будет уже никогда. Лучше этого не может быть ничего.

Дым плывёт, подкупает, зовёт в степь.
Туда, где ты снова дикий.
Каким и был, собственно...

Путы респектабельности, быта, регламентированного счастья. Постаревшее лицо, монеты, обратный отсчёт. Пройти по трупам, жалость и тоска из зеркала – всего этого на каких-то пару глотков.
На пару кубов.
Пустить по ветру. Это так просто. Когда и сам против ветра всю жизнь.

Пыльное золото кружиться, облетает под ноги в неумелом, сбивчивом вальсе.
Сквозь бриллиантовую сеть паутин — солнце. Из-за его плеча – август.

Всегда он по-разному. Он всегда приход. Ощущаешь его наплыв только в крови. И будешь помнить, поверь.
Это не время года. Это время Ч. Не итог, не подсчёт цыплят по осени – последняя ступенька перрона.
Дальше только нестерпимые рельсы, вонзённые вилами в огромный, в пол-неба красный диск.

Таков он, чёртов флегматичный эстет. Таков август.

А кто-то ведь рад ему. Я уж нет, пожалуй. Он делает меня бесформенным. Делает таким год от года. Я встречаю его разным. По-разному. Поджидаю, распятый на собственных слабостях. А то бывает и спящим в беспамятстве, сирым воробьём на колу.
То в котле. А то и с кочергой в руке, хранителем огня.

То живой.
А то и нет.

Принимаю взглядом. Встречаю его телом. Похоже на то, как ловить ведром Луну – тысячи лун в небе, попробуй найди ту, что нужна.
Август бесстрастно проходит насквозь, бесплотное ничто, ему нет дела до тебя лично. Ты один из… миров.

Его сверкающие грани – ампир не для всех. Его духИ — гротескное, утончённое издевательство, умело завуалированное под суррогат материнской любви. Для тонкой, изящной кисти, привыкшей ленивым царственным жестом отпускать грехи, совсем не сложно причастить тебя.
Едва коснуться твоего лба и благословить на грех.

И грешить.

Казалось бы: что может быть проще — потереться щекой, вдохнуть, впитать, стать теплом? Но ты не спишь ночью. Ты не видишь сны. Это ты снишься. Сон реален настолько, что боль и страх теряют смысл.
Как ещё? Что ещё?

Запах яблок.
Запах полыни, болгарского перца.
Даже запах бензина в августе совсем другой.
Над нагретым асфальтом дрожит нервный воздух.
Где-то шумит море.
Волны истово бьют поклоны слабой человеческой плоти, целуют ноги безумцам, пропахшим глупостью.
Море пахнет вечным.

Никогда я не был на море.
Живу там, куда приходит август.

Выхожу ему навстречу. Утром. Это время ещё что-то значит. Полуденный зной угнетает, ровняет с землёй. Всё и закончится этим днём.
Солнце решает.
Выстраивает по порядку и дарит себя по полной. Нате. Любите. Плывите в огне. Пейте огонь. Подставляйте ладони, озолочу.

А вечером снова. Никакой поэзии. Ничего лишнего. Просто тяжесть усталой меди на плечах. Просто дым от костра стрелой в небо.
Не шевельнётся волосок на голове.
Ни звука о пощаде.

Глоток неразбавленного августа.

Шипение капельки твоей пузырящейся, остывающей и спекающейся крови на блестящем как нож, жале шприца.

Тепло в центре чёрной дыры. В груди. Твой табор выпустил на луг и стреножил лошадей. Мысли пасутся от вольного, пьют из чужих рук. Тебя кормят из рук чужие грешники-дервиши в рубищах. Служители августа. Преданные ему. Отмеченные его печатью. Они принесут тебя в жертву. Но сначала погадают августу по тебе, по твоим морщинам. Правят обряд. Отгадывают тебя, сочиняют твою судьбу как шутку, как анекдот.

Август благоволит в этот раз всем. Он примет жертву.


Приходит по-разному.
Иногда пьяной вдрызг бабой с грядущей осенью, застрявшей в волосах словно сено. Захочет — забытой мелодией, в запахах ветхих страниц. Тех, что когда-то любил.
Протянутым визгом резины, застывшей в секунде от виска.
Пулей из слов, стихом со смещённым центром тяжести.

Стих войдёт в сердце и вынесет вместе с затылком мозг.

Август не поймать на слове.
Не описать глаза в глаза.
Только по краешку, только босиком, осторожно, ощупью, привкус….
Послевкусие...
Издали подглядеть, дегустировать, домысливать. Предвидеть его такие чужие, такие ровные и родные движения, откладывать в себя его личинки.

Растить их в себе.

До нового.

Обратить глаза внутрь…
Наблюдать, что вокруг опадает бесценное, бесцельное золото.
Стремительно дорожает оно под ногами.
С каждым шагом, с каждым шорохом.
Какое ненужное богатство… Какая расточительность...
Наблюдать спутанные гривы одичавших красавиц — пусть, пусть сбиваются они в табуны.
Пусть пленительно несутся и несут тебя в пропасть...
Погибель в их роскошных глазах, жаждущих всегда другого.
Глядящих всегда куда-то мимо….

Послушай, ты превращаешься в тлен. В дырявое сито, в него сыпятся одинаковые, как горох, унылые дни.

Пройди по краю августа немного...

По краю неощутимого.
Того нечто, что повсюду преследует измочаленное, застиранное, с пятнами крови и дерьма, с дырами от пуль и слёз, лоснящееся от похоти и до конца не узнанное и не понятое никем – бесцветное слово «любовь».

Он пройдёт мимо.
Он снова оставит.
Ты опять на перроне.
Провожаешь взглядом последний вагон.
Смотри, вон он пылит по степи.

Помаши…