Олег Lakkvenoo : Я иду по улице в зелёном пиджаке

«Я иду по улице в зелёном пиджаке».
Солнце устало пробиваться через плотные облака и ограничилось подсветкой их сверху, отчего облака сделались естественным плафоном и мягко освещали рои белых мух, которые нагло сновали по царству бетонных коробок, образовывавших калужские микрорайоны.
Весна робко пыталась постучаться в чёрные колодцы окон дрожащими руками пока ещё голых деревьев. Но её ни хера не пускали.

Я устало чапал через обычный двор между обычными, серыми пятиэтажками. Пиджак на мне был отнюдь не зелёный. Заглавную фразу я ввернул для красного словца. Правда, зачем — и сам не знаю. Просто вспомнилась старая цоевская песня.
На самом деле, я был даже не в пиджаке. В такой ебун пиджак можно одеть только в двух случаях: если ты жених-горемыка, который фотографируется у Вечного огня на площади Победы нашего города с белоснежной причиной всех своих будущих бед; или бомж Француз (есть у меня такой знакомый), для которого найденный пиджак на помойке является единственной вещью в его зимне-весеннем гардеробе.
Но мне одеть было что, и женихом я тоже не был. Детали одежды заключались в серой куртке, застёгнутой на все пуговицы и серой, в цвет куртке, бейсболке. Весеннее говно под ногами уверенно рассекали утеплённые кроссовки Спранди, и если бы не усталость, то общее моё состояние в этой амуниции можно было бы оценить как удовлетворительное. Правда, раздражала стелька в левом кроссовке. Она норовила вылезти из под подошвы, чтобы взглянуть на свет Божий, но то ли подошва моей ноги была хорошим сторожем, то ли у стельки не хватало силёнок… В общем, она скрючилась в полупозиции и доставляла небольшой дискомфорт. А в остальном, как я уже упоминал, всё было довольно сносно.

Из одного из подъездов вылетает небольшая черная псина (я в них не разбираюсь; похожа на цыганскую собачку из фильма «Большой куш»), и начинает носиться, оглашая двор радостным лаем. Более того, молодое, резвое животное решило донести радость до редких прохожих. Пытаясь достать до лица и поделиться на ушко своим собачьим счастьем, я полагаю. Ну, или хотя бы просто лизнуть. Но так как поверхность планеты в данной её координате представляла собой хлипкую и отвратную слякоть, то такой энтузиазм люди, ясный пень — ну никак не хотели поддерживать. Псина не унывала и сигала на людей как в жопу заведённая. То-есть, с упругостью разгибаемой пружины.
Я шёл не по большой дороге, а по одному из узких тротуаров вдоль дома, и посему оставался в относительной безопасности. Я как раз проходил мимо хозяйки пса, которая стояла у подъезда во фланелевом халате и истошно орала:
- Бэрди, Бэ-э-эрди-и! Иди сюда, мой мальчик!
Но её мальчик тем временем пытался излить счастье на молодую пару. Причём, норовил прыгнуть на девушку, а парень закрывал её, но не собой (кому ж охота быть чумазым как кочегар), а папкой, выставляя её (папку) перед девушкой.
- Бэ-э-э-э-эр-ди-и! Ко мне! Ко мне!

Тут на большую дорогу из проулка вывернул белоснежный трёхпалубный теплоход в виде объёмистой тётеньки с эдаким пузом-трюмом, свисающим из под короткой белой куртки, и впечатляющей кормой, затянутой в белые же брюки. С двумя авоськами. Цвет авосек я не запомнил. История отнеслась к ним безжалостно, буквально по-свински стерев авоськин цвет из моей памяти.
Страшное случилось сразу же когда чёрный, маленький демон её увидел…
Он с разбегу взлетел почти до шейного платка тётеньки, и я почти был уверен, что он её лизнёт хотя бы по третьему подбородку. Но пузо тёти спружинило так, что Бэрди отлетел на полдюжины шагов, залепив в полёте языком себе один глаз, и оставив на жертве (точней, её светлых штанах и куртке) чёрныё, жирные, сочащиеся пятна.
…
- Йо-о-о-п твою ма-а-ать!
Это завыла сирена с теплохода. Или, как принято в морской терминологии – ревун. Даже издалека было видно, как побагровело лицо тёти от попытки перереветь взлетающий самолёт по децибелам. Я жил в детстве неподалёку от аэродрома и знаю, как гудят авиационные реактивные двигатели на форсаже. Так вот, тётка им, конечно же, уступала. Но очень незначительно!
Тем временем, предмет собачьего обожания, повернув рупор на хозяйку, продолжил:
- Охуели штоли совсем?!
- А я виновата, он вырвался, — огрызнулся халат в бигудях, но повысив, тем не менее голос, попытался придать ему командирские обертоны, — Бэрд! Бэрд! Ко мне! Ко мне!
- Убери-и! Убери-и эту суку, блять!
- Сама блядь! Это кобель! Бэрд! Бэрд-и!
Тем временем Бэрди, акулой нарезая круги вокруг жертвы, воспользовался тем, что её внимание переключилось на хозяйку, и сделал вторую попытку «взять высоту».
На этот раз жертва, несмотря на почтенные размеры, успела стать к собаке боком и замахнуться на неё одной из сумок. При этом, применила технологию боевого НЛП (нейро-лингвистического программирования). То бишь, зычно заорав: — А ну на-аху-уй!
Пёс сразу изменил траекторию, и, уворачиваясь от орудия мести, попытался забежать теплоходу с кормы.
С этого момента, не вру ни грамма, началась самая, что ни на есть, настоящая «Матрица»!
Тётка начала раскручивать авоськи как нунчаки, да так ловко, что Брюс Ли, если бы увидал такие экзерсисы, разрыдался от зависти и ушёл в первый попавшийся монгольский монастырь! А так как Бэрд пытался иногда пробраться с тылу, тётка ещё и стала вращаться вокруг собственной оси.
Это надо было видеть!
Я забыл про собственное шаткое положение потенциальной жертвы, и стоял, вытаращив глаза на это… гм… Торнадо на средне-русской возвышенности!
В итоге, добрейший пёс, запыхавшись, сдался. Он отстал от этой фурии, и стал озираться по сторонам в поисках ещё какого-нибудь гомо сапиенс. И, в принципе, шли два мужика неподалёку, но, видимо, собачьего счастья в Бэрде поубавилось, и он позволил хозяйке себя заарканить.

А торнадо юлой прошлось над лужей посреди дороги, и по всем законам подобных природных явлений, вобрало в себя из этой лужи — жижи. Точней, не в себя, а на себя. Собачьи следы затерялись среди облепивших пароход клякс похожей консистенции, но шаолиньской тётке на это уже было, по ходу, насрать.
Ураган завернул за угол и там, надо полагать, потихоньку утратил свою страшную, губительную для собак и других обитателей земной фауны, силу.
Стихия прошла стороной. Я, чертыхаясь на непослушную стельку, зашагал дальше. И когда уже дошёл до конца дома, послышался знакомый лай. Я обернулся.
Из подъезда вылетел маленький засранец Бэрд, и, ей-Богу, понёсся к тому углу, за которым скрылась тётка-тайфун.
- Бэрд! Бэрд! Ко мне!

Солнышко прорвало блокаду и весело подмигнуло мне через рваный край плафона.
Весна.
Я иду по улице в зелёном пиджаке.
Мне нравятся мои ботинки, а ещё красивый галстук у меня.
Я гладил брюки два часа, в парикмахерской сидел с утра.
И вот иду-у-у-у я, по улице оди-и-и-ин я
По улице иду-у-у-у я, по улице один.