Grobik : Убечь от реальности. Цикл миниатюр, часть 1.

***
Возвращаюсь домой. Поднимаюсь поздно утром по лестнице. Смотрю – на ступеньке валяется что-то смутное. Что? Игла от шприца? С колпачком… Опять эти говённые наркоманы! Сколько уже я их гонял по подъезду, пока не поставили домофон..
Чу! Ан нет! Не игла – примерещилось спьяну… Шуруп в пластиковой оплётке. Кто-то обронил: в подъезде массовый заезд новых владельцев квартир – каждый кроит свою хатку по-новому, сплошные ремонты, распахнутые двери, подпёртые кирпичиком, стены в штукатурной пыли, гранитный пол в белых следах трудовых говнодавов.
Или… о боже! Неужели наркоманы научились колоться шурупами?!!

***
Мой приятель Сашка Виноградский жил с родителями в небольшой квартирке в не самом престижном районе города. У него худо-бедно был компьютер, изредка отец не скупился на ап-грейды. Сашка много читал, общался в сети fido и собирал музыку и фильмы – как у всех калеченых природой организмов мозг тянулся к интеллектуальным забавам. Фильмы элитных режиссёров, эстетское кино, арт-хаус, музыкальный авангард, психоделия – что называется, неформат и underground. Виноградский болел ДЦП. Двигался он по квартире с трудом, цепляясь за трельяжи и холодильники, говорил так же – с альдебаранским произношением. Год назад поступил на философский факультет, а куда ещё с таким подходом жизни к нему…
Неделю назад мне приходит SMS от нашего общего друга Серёги Лихачёва: «У меня родился сын! 3500 грамм, 53 сантиметров». Слёз счастья у меня, конечно, не было, но я зарделся от гордости, хотя, сын, по-моему, не мой. А ещё через полчаса получаю другое SMS от него же: «Виноградский застрелился. Завтра 9 дней». Из папиного охотничьего ружья.
……………………………………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………………………………
Чёрт! С таким тремором, как у него, мог бы и промахнуться…

***
Бунт воздушных шариков.

Дети идут по тротуарам! Яркие сандалии мелькают, как пропеллеры, у девочек выглядывают кружевные трусы, у мальчиков непослушные вихры тщательно уложены родительской слюной. Дети идут, играет бравурная музыка, сводный оркестр из трёх тысяч валторн оглушительно исполняет «Антошку»! Общее, плохо скрываемое веселие, диетические шашлычки скворчат на шампуриках, лысые рыжие клоуны на ходулях осторожно шагают через толпу. В руках у каждого ребёнка – весёлый воздушный шарик цвета металлик. Они радостно торчат вверх, зло скрипя боками о другие шарики. Верёвочки от них вихляются, стремительными петельками наматываясь детям на щуплые шейки – постепенно детский гомон смолкает, налитые кровью глазки, синие язычки, напряжённые ручки хватают кислород – дети на шариках уносятся ввысь. Оркестр резко замолкает на «тили-тили», клоуны превращаются в кусты шиповника, ветер надсадно воет, прижимаясь к потрескавшемуся асфальту; жук-навозник, растопырив лапки, усердно катит шарик говна, из которого торчит палочка от пломбира.

***
Рыбья война.

В столице нашей страны стоят невыносимые погоды. Жара такая, что пробившиеся сквозь асфальт упрямые корешочки начинают панически пятиться назад. В парке ВДНХ чистят старый пруд. Пруд спустили, на дне пустой чаши по колено в жиже возятся бульдозеры, кое-где остатошние болотца, в которых бьют ажурными хвостами чудовищные ископаемые рыбы без жабр. Красиво. Бульдозеры на рыб не обращают внимания – их ещё с утра вдосталь накормили вкусной соляркой. А мы сидим невдалеке, задумались. Гашиш душистый, парк прохладный, весь в букашках и мшистой накипи. Страшное дело – охуевшее человечество: захочу – пруд спущу, захочу – окиян заверну себе в уборную, тучкой промокну мозоль, прекращу движенье зорь, кур заставлю несть брильянт, сам валяцца буду пьян. А рыбы смотрят на меня сквозь мутные диоптрии, на ближний бульдозер косятся, неслышно губами что-то страшное орут, гранат просят, вызывают огонь на себя.

***
Каждая вертикально стоящая женщина напоминает мне о тех временах, когда на планете был только планктон. В этой неоднозначной фразе я нисколько не хочу принизить роль, ум и сам факт существования женщин. Глядя на горизонтально лежащих мужчин, мне также хочется купить загранпаспорт и застрелиться на границе с Литвой.

***
Цейтнот.

Часы спешили. Времени становилось всё меньше. Паника началась у шестерёнок и пружин – они нахраписто толкали друг друга, поспешая и попёрдывая; колёсики трещат, зубчики проскакивают, а времени всё меньше – часики спешат, а времени не хватает, стрелочки несутся всё быстрее, циферки мелькают со свистом. Я сижу на кончике минутной стрелки – как в кабине центрифуги – лица ваши мелькают всё быстрее. Фрол Фомич, Изольда Тихоновна, старикашка Фрейд и рыжий из соседнего подъезда – все сливаются в мутное кольцо носов, раззявых ртов и морщинистых лбов. Времени всё меньше, часы уже не просто спешат, их механическая начинка галопом колдобится внутри корпуса, почти вхолостую мчатся шестерни, стопорки, коромысла и маховики… Наконец, со звуком «бзденьк» главный латунный нерв лопается! Плоскости схлопываются! Выпуклости сворачиваются в кульки! Зубы крошатся, пружина вытягивается два раза туда-сюда вокруг горизонта – и!…
Времени ВДРУГ
стало
столько……
…что раскалились чугунные батареи центрального отопления. Времени стало так много, что оно с тугим скрыпом, пыльной бурей и моментальным листопадом останавливается. Шестнадцатиэтажки наклоняют крыши до земли, кубарем валятся в автобусных остановках люди – время-локомотив ткнулось носом в полосатое бревно тупичка.
Я лежу, вцепившись в свои минутки, ни жив ни мёртв… Из носа юшка.

***
-Мальчика назовём Иисус.
-Может, не надо?
-Не, хорошее имя, звучное. А главное — с традицией.

***
Долго живут книги. Авторы живут в своих книгах. Некоторые даже после смерти. И довольно долго. Некоторые даже до сих пор. У многих людей в туалете на полочке стоят книги. Читать здесь можно урывками, но прочитанное оседает в голове лучше, чем после 5 лет филфака. Кундера, Семёнова, что-то по психоанализу, Мопассан, Мамлеев, нечто убогое под названием «Неистовый Барон», Мариенгоф, Пелевин, прочие издания. Гости, выходя из нужника, смотрят на хозяина с уважением, как на содержателя маленького храма интеллекта. Хозяин же после вечеринки пролистывает свою сортирную литературу – то там, то сям на подтирку с корнем выдраны листы. «Читали!» – радостно восклицает он.

***
Кто попадает после смерти в рай, тот видит огромную очередь в кассу. Там за праведную жизнь и достойную старость каждому выдают по 2570 рублей. Деньги небольшие, но приятно вот так ни за что получить скромную дотацию. После этого многие напиваются и неосторожно замерзают в холодных грозовых тучах. Те же, кому хватило тямы отложить полтинник на такси, следующий день пытаются встать в очередь второй раз, получить на опохмел. Их быстро вычисляют и бьют всей очередью. Ясное дело, после такой мученической смерти дорога одна – снова в рай.

***
Останкинская башня – аутичный пенис продажного города. С неё удобнее заглядывать в задницу буржуазному миру. Вы спросите меня, отчего я так зол? Я посмотрел шоу Джерри Спрингера.
Непостижимо.

***
Настоящая, коренастая хандра сковала мозги и тело. Юношеские депрессии, о которых я читал в книгах, существуют! Слушаю самые грустные, с гноем в уголках глаз песни Егора Летова. Потом иду вешаться. Не люблю эти попсовые киношные табуретки – подставляю ящик с хозяйственным мылом. Поскальзываюсь, хоп! Дело сделано.
Я ещё не закончил качаться, звонит женщина:
-Не, ну ты молодец, конечно!!! Повесился! А я теперь как?! – кричит она.
-Ты пока не вешайся. Меня жди. Я в понедельник воскресну.
-Почему в понедельник?
-В воскресенье – пошло, а в другие дни я занят.

***
Каждый вежливый еврей знает, что радуга не более чем оптическая шутка.
Каждый образованный итальянец знает, как евреи ценят хороший юмор.
Каждый злопамятный русский знает пару весёлых анекдотов про евреев.
Каждый стыдливый германец заливисто хохочет при слове «жопа».
Юмор объединяет нас!!!
А Хазанов ушёл из Большой Сатиры.

***
Сегодня видел одноклассницу с тремя детьми.
Но сиськи у неё пока всё ещё две.

Продолжение через 2 дня.