Коtt : Карусель ч.1

-Вот, ребята, познакомьтесь,- коснулась моего плеча Людмила Михайловна. – Витя Симонов. Он будет учиться в нашем классе.

Ученики четвертого «а» оживились. Зашушукались. А кто-то даже приподнялся, чтоб хорошенько меня рассмотреть. Две девочки с одинаковыми бантами хихикнули в свои ладошки.
Я почувствовал, что краснею. Крепче сжал ручку портфеля. В смущении опустил глаза. Потом уставился в стену, где, покровительственно возвышаясь над головами ребят, заключенный в деревянную рамку, висел портрет Льва Николаевича Толстого.
Я не знал какую позу занять, чтоб никто не заметил, как у меня дрожат колени. От того и переминался с ноги на ногу, будто бы мне приспичило в туалет. Хотелось спрятаться от проницательных взглядов одноклассников, забившись где-нибудь в углу. А еще лучше — поскорей удрать домой.

Людмила Ивановна, скрестив руки на груди, вразвалочку стала прохаживаться между партами.
Это была невысокая, худощавая, сорокалетняя женщина с потускневшим взглядом, изможденным лицом, тонкими бескровными губами и мелкими морщинками на лбу и вокруг глаз. Она собирала волосы на затылке в старушечий пучок, безжалостно пронзая его шпильками.

Учительница приблизилась к рыжему мальчишке, сняла с его спины клочок бумаги с отчаянным призывом: «пни меня!». Мальчик подтянул рубашку за воротник, и заглядывая через плечо, недоверчиво осмотрел свою спину.

-А сейчас, Витя расскажет откуда он к нам приехал, — елейным голоском проговорила Людмила Ивановна, метко отправив бумажный комок в пластмассовую урну под мойкой.

-Из Свердловска,- совсем разволновавшись, вдруг ляпнул я.

Я солгал, опережая события. В Свердловск родители должны были забрать меня только через полгода.
Пока они решали проблемы с жильем, я гостил у бабушки. И чтоб не отстать в учебе, мне пришлось пойти в сельскую школу.

Людмила Ивановна снисходительно улыбнулась:

-Витя, ребят, приехал к нам из далекого Казахстана….

-Ух т-ы-ы,- послышался чей-то ломающийся басок с задних парт,- кру-у-уто!

-Манся! Манся!- ядовито засмеялась смуглая девочка с тонкой, как мышиный хвост, косичкой.

-Широкова!- прикрикнула Людмила Ивановна. Она снова тронула меня за плечо,- давай Витюш, проходи, присаживайся…

Класс гудел пчелиным ульем. Хлопали крышки парт, шелестели тетрадные листы, звякали застежки портфелей.

– Так, всё, дети, успокаиваемся,- Людмила Ивановна привычно оборвала общий гул и, развернув географическую карту, магнитами укрепила ее на доске.

Я занял вакантное место на предпоследней парте. Моим соседом оказался розовощекий мальчик с зачесанными на пробор волосами. Антон Кондуков. Полноватый, холеный, пышущий здоровьем мальчик. Сбитень, как называют таких сельские жители. Эдакий барчонок. Внешне он мог бы запросто сойти за юного Обломова.

-Ты главное не робей,- советовал он полушепотом, — класс у нас дружный, хотя и шумный. Я думаю, ты быстро ко всем привыкнешь. Сам главное не задирайся — и все будет нормально.

Антон заметно выделялся на фоне своих одноклассников. Лучше одевался. Говорил, в отличие от остальных ребят, совсем не «окая». За партой сидел вычурно прямо. Тянул руку. Отвечал голосом телевизионного диктора.

После уроков мы вместе отправились домой. На улице было тепло и солнечно. Стояло бабье лето. Антон снял с себя куртку и повязал ее на талии. Я последовал его примеру. Мы прошли мимо спортплощадки с лысым футбольным полем, деревянными брусьями и металлическими, окрашенными в зеленый цвет, «мостиками». Потом проскользнули в ржавую калитку, и зашагали по извилистой тропинке, ползущей через чей-то огород.(Это, со слов Антона, был самый короткий путь от школы до дома) Огород был запущен. Несколько рахитичных яблонь, пожелтевшая трава по колено, перекошенная баня. Чуть дальше за забором виднелся обгоревший остов дома.

- Фазенда Шурика,- объяснял на ходу Антон,- год назад он по пьяному делу уснул с хабариком и сгорел дом. Самого еле спасли. Теперь Шурик живет в бане. У нас в поселке его называют Шуриком Огородным. С ним никто не общается… А еще им пугают малых детей…- вдруг добавил он, с опаской оглянувшись.

Из полумрака предбанника показалась тощая фигура в семейных трусах. Таинственный погорелец, согнувшись, высунулся, что-то выплеснул из ведра и исчез в скорбной своей обители.

-Пошли быстрей! Бог знает, что у него на уме,- сказал Антон, ускоряя шаг.

В выходные Антон предложил мне сходить в колхозный гараж.
-А пустят?- спросил я, когда мы приблизились к высоким стальным воротам с красочным логотипом: «агрофирма ОКА»

-Не ссы, все в норме,- ответил он,- у меня дед- заместитель председателя колхоза.

-Фига се,- присвистнул я.

-А ты думал!- криво улыбнулся Антон, высокомерно встряхивая головой,- у меня все на мази.

В доказательство сказанного, он разбежался и бухнул ногой по воротам.

Через минуту испуганный седой сторож, грохая тяжелым засовом, осторожно приоткрыл одну створку. Выглянул и, потирая заспанные глаза, наконец впустил нас внутрь.

-О! Антоша! Проходи, проходи. Ты с другом сегодня?- угодливо протянул он нам руку.

Мы по-взрослому пожали его шершавую ладонь. Я почувствовал, что от сторожа пахнуло перегаром.

-Ага,- бодро отозвался Антон,- дядь Валер, мы поиграем у вас немного?

-Да я что, играйте сколь влезет. Всё равно все на уборочных…

Сторож загнал засов обратно в железные скобы.

-Только смотрите, осторожней там, ребятишки, не зашибитесь,- заботливо напутствовал дядя Валера.

Мы исследовали гаражную махину, площадью, наверное, в добрый гектар, вдоль и поперек. Пахло там резиной, соляркой и моторным маслом. Где-то наверху в расщелинах под крышей утробно ворковали голуби.
Железные голиафы с колесами в три моих роста и хищными «клешнями», с которых свешивались сухие стебельки пшеницы, сначала показались мне неприступными и враждебными.
Но совсем скоро я уже смело дергал рычаги в кабине громадного зерноуборочного комбайна «Нива». До ломоты в икрах мы прыгали на старых тракторных покрышках, словно на батуте. Состязаясь в меткости, метали какую-то болванку и едва не выбили лобовое стекло в молоковозе. Дядя Валера, тем временем, мирно спал за столом в своей каптерке. Из-за приоткрытой двери доносился его протяжный с присвистом храп и приглушенные напевы радиоприемника.

На другой день Антон одолжил мне свой старый, с разбитыми педалями «Школьник», сам оседлал новенькую, сверкающую ободами, «Каму» и мы помчались на Глухое озеро кататься на тарзанке.

Огромный дуб склонялся пышной кроной над зацветшим озером. С толстенной сучковатой ветки, покачиваясь на ветру, свисала заветная тарзанка. Лягушки вяло переругивались в зарослях камыша на противоположной стороне озера.

Антон подбежал к илистому берегу озера. Нагнулся, вырвал из земли корявую рыбацкую рогатину, притянул ей к себе тарзанку, ухватился за деревянную, изрисованную короедами, перекладину и дернул, проверяя веревку на прочность.

- Купнемся? — предложил он, кивая в сторону озера.

-Не, я плавать не умею, — к своему стыду признался я, — давай лучше так, не ныряя. Да и вода ледяная,- я свесил ногу, коснулся большим пальцем воды и тут же ногу отдернул.

- О, кей, — Антон не настаивал.

Он обернул тарзанку вокруг дуба, плюхнулся на задницу, сбросил ботинки и принялся закатывать штаны.



Покончив со штанами, он вскочил, поплевал на ладони, растер, отмотал тарзанку и повис на ней, извиваясь всем телом как червяк. Затем оттолкнулся от крутого берега и воспарил над озером, что-то весело выкрикивая и накручивая ногами невидимые педали.

Уже под вечер мы спустились к реке на карьер. И пока окончательно не стемнело, играли в скалолазов, карабкаясь по отвесному песочному склону.

Словом, Антон стал моим лучшим и, увы, единственным другом.


Первое время с учебой проблем не возникало. Людмила Ивановна попросту меня не спрашивала, великодушно дав время освоиться в новом коллективе.

Однако недолго мне было суждено отсиживаться за партой, с опаской наблюдая за тем, как перст учительский скользит по списку фамилий в классном журнале. Пришло время, миновали золотые дни, и на уроке математики Людмила Ивановна вызвала таки меня к доске решать пример. (С остальными предметами я еще худо-бедно справлялся, а вот математика всегда была для меня темным лесом.) Скрипя мелом и пачкая белой крошкой штаны, я долго и мучительно выцарапывал злополучные цифры, стараясь не обращать внимания на колкие реплики одноклассников у себя за спиной. Помню, что последние минут десять я ставил цифры наобум, только чтобы потянуть время до спасительного звонка.

- Ладно, садись, Симонов,- устало вздохнула Людмила Ивановна, склонившись над журналом.- Не мучай себя и ребят. Очень плохо. Чем ты только на прошлом уроке слушал — непонятно…

Она нарисовала напротив моей фамилии заслуженную пару.

Я заметил, как Антон отвел взгляд и уставился в окно. Я понял, что ему стыдно за меня.
Под общее улюлюканье и ехидные улыбки ребят я, точно оплеванный, прошел и опустился на свое место.

-Новенькай, а новенькай! С почином тебя! — повернулся худощавый живчик Димка Носов и, сощурив свои колючие глазенки, показал мне средний палец.

Антон рассказал мне, что получив двойку, я автоматически попадаю на «карусель». То есть Людмила Ивановна будет спрашивать меня до тех пор, пока я постыдную эту оценку не исправлю.

Он оказался прав. На следующем уроке она снова вызвала меня к доске решать задачу. Там было что-то про скорость движения поезда, про количество убывающих и пребывающих на станциях пассажиров, из всего этого нужно было вывести какое-то уравнение… в общем — мрак.
Конечно-же я опять опозорился и в журнале рядом с фамилией Симонов плавали уже два «гуся».

Тогда Людмила Ивановна поручила Антону позаниматься со мной после уроков. Он охотно согласился.

В школьном коридоре было слишком шумно, а из класса нас выгнала ворчливая уборщица тетя Паша, ей нужно было вымыть пол. И я предложил Антону поготовиться у меня дома.

Войдя в дом, Антон с коротким кивком поздоровался, представился и спросил, где ему можно сполоснуть руки после улицы.
Бабушка проводила его на кухню.

-А ты часом не нашего Павла Викторовича внучок?- спросила бабушка, хитро сощурив глаза.

-Да,- ответил Антон, поддев ладонью свисающую ножку умывальника. Толстая струя воды вырвалась из умывальника и звонко ударила в раковину.

-Тот-то я смотрю лицо уж больно знакомое,- хлопнула себя по ляжкам бабушка,- батюшки мои, а вырос-то как, а возмужал! Ну надо же! Я ведь тебя еще вот такусеньким помню… Ну надо же! Бабушке с дедушкой кланяйся от меня…

- Хорошо,- смутившись, пробормотал Антон. Он вытер руки о белоснежное вафельное полотенце и прошел в переднюю.

-Садитесь давайте, мальчишки,- говорила бабушка из кухни,-сейчас я вам что-нибудь перекусить согрею.

Она накормила нас горячими щами, и подала тарелку оладий с клюквенным морсом.
Основательно подкрепившись, мы раскрыли учебники и принялись за дело.

Антон довольно толково и быстро объяснил мне решение нескольких примеров и задач. Не такими уж сложными показались они мне. Даже неловко стало оттого, что раньше я был такой махровой бестолочью, невеждой, фонвизинским Митрофанушкой…

Но на другой день у доски я вновь растерялся и не смог решить пример с десятичными дробями. Пример был длинным, растянувшимся чуть ли не во всю доску. Напрасно я, затаив дыхание, в участливом шепотке своих одноклассников пытался расслышать подсказки. Они только больше меня запутали. В итоге я безнадежно заблудился в этом пугающем нагромождении цифр и запятых.

На сей раз Людмила Ивановна потребовала мой дневник. Зашелестели страницы, шариковая ручка с изжеванным колпачком, торопливо оставила на линованной бумаге красный след.

-Покажешь дневник бабушке,- холодно процедил мой палач, протягивая дневник,- пусть посмотрит и распишется. Завтра проверю.

Заглянуть в дневник я не решился, а поспешил с глаз долой убрать его в крайний отсек портфеля.

Дома бабушка, глядя сквозь толстые линзы очков, недовольно сморщившись, изучила послание учительницы. Затем, секунду поразмыслив, настрочила ответ.

-На вот,- мрачно пробормотала она, швыряя дневник на обеденный стол, едва не опрокинув сахарницу, — покажи ей, пускай полюбуется.