: Дева Анархия

Молодой бизнесмен затормозил свой «Сааб» у перекрестка. На проезжей части спиной к нему стоял подросток. Была ночь, он торопился домой, и ДТП ему были ни к чему. Бизнесмен опустил стекло.
— Ты что творишь, дебил? Тротуара мало?
Подросток по-прежнему стоял в метре от его капота и что-то шептал себе под нос. На его спине виднелась надпись «Exploited».
— Тебя что, объезжать надо, говнюк малолетний? Ты что, обкололся?
Внезапно кусок собачьего дерьма шлепнулся на лобовое стекло, потом еще и еще. Подросток обернулся, и мужик в машине заметил, что это девушка небольшого роста. Так и есть, наркоманка. Широко раскрытые глаза смотрят с ужасом. Встрепенулась и бросилась бежать к одному из грязных блочных домов. Совсем оборзели эти малолетки, придется ехать в автомойку. Надо же было додуматься!

* * *

Это гораздо действеннее, чем плевать через левое плечо. Древние римляне кидали через левое плечо именно дерьмо, а потом этот старинный обычай выродился из-за чистоплюйства людского. Теперь не так страшно. Мама опять окно и пол помыла – говорила же ей! Нарисую на стекле и у порога пентаграммы – и спать. Хотя какое там – спать? Сочинение на свободную тему о романе «Мастер и Маргарита». «Я – часть той силы…» Сраная сила, ебаная сила, что вечно жаждет зла и вечно совершает благо. Ненавижу Гёте!
Девушка моет руки, подавляя рвотный рефлекс. Выковыривает из-под ногтей засохшую коричневую мерзость. В зеркале – красные глаза и спутанные недлинные волосы. Размазанная тушь. Живот еще больше вырос, джинсы приходится связывать длинным металлическим поясом, который свешивается из-под балахона. Балахон – великая вещь, под ним ничего не видно. Что за мразь сидит там внутри? Обмороки, тошнота по утрам. За что? Моет глаза.
— Наточка, тебе там не плохо?
— Я моюсь, мама!
— Не включай слишком горячую, опять сознание потеряешь!
Как же, так я от горячей воды и вырубилась… Токсикоз, мама, дура ты, ей богу. Ни хрена не замечает.
— Наташенька, не пачкай пол своими знаками, я сегодня весь вечер оттирала.
— Не буду, мама! — Как ей объяснить? Не скажешь ведь, что страшно без них ночью. Надо нарисовать на себе.

ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО ЭТОГО

Темнота за окном. Надо учить этого гребаного Маяковского. «Медведь! Медведь! Медведь! Медвеее…» Лиля Брик читала «Медьведь» — смешно… Ненормальная Арминэ Гургеновна задала выучить около сорока стихотворений этого вонючего Серебряного века. Оптом, на всю четверть. При поступлении чтобы легче было. Если нечего сказать про поэта, читай на вступительном стихи до одури – пожалеют. Скажут: дура, но старается. Ненавижу! Медьведь, медьведь, медьведь, хуеть! Если мне понадобятся стихи, я их в книге прочитать могу. Я не диктофон. Их вообще лучше вслух не читать, это неестественно. Медьвеее! Медьвеее! Говно…
Чего-то определенно не хватает. Кончаю на всех концертах от нервного возбуждения. Даже неприятно, в лице меняюсь. Вдруг заметят? Еще эти долбаные экстатические выкрики – специально, что ли? Но эти отношения – проблемы, ругань с родителями, тупые шуточки – пошли они! Никаких парней, пока не поступлю. Они мне не нужны. То есть нужны, но не сейчас. То есть, блядь, они мне, конечно, нравятся, но… Не будем о грустном. Рожей не вышла.
Пионеры наши сегодня на Черной речке собирались, орали, как всегда, подрались с ментом. Зачем? Думают, если ирокезы поставили, то до хуя крутые? Получили в глаз – и домой, котлеты жрать с горошком. Они даже групп настоящих не слышали, разве эти идиотские Тараканы и Наивы – это панк? Попса вонючая, вот это что. А КиШом только детей на ночь пугать. Меня называют Гнилью – спасибо на добром слове. Реальные панки их бы так отпиздили, что любо-дорого. Только не видно их, спились, что ли, все?
Нет на свете нормальных парней, нет! Все со сдвигами, всем чего-то надо – то чтобы у тебя внешность была, как у Памелы Андерсон, то ебаться в туалете, то трепаться о высоком и прекрасном. На себя посмотрите, алкаши, извращенцы, дебилы озабоченные. Вы-то достойны топ-модели? Высокой и прекрасной? При этом умные и чуткие парни, как правило, немощные пидоры, а здоровые и красивые – редкостные говнюки. Все равно они мне не нужны. И я им тоже. Мне все противны, и я всем противна.
Опять долблю: «Медведь, медведь, медведь, медвеее…» Веки слипаются. Закажу себе сон. Если о чем-то хорошо подумать, это обязательно приснится. Иногда даже в реальности сбывается. Загадаю черную икру, глядишь, через неделю папе на лапу дали – и вот тебе черная икра. А загадаю я себе эротический сон с хорошим парнем. Есть же они где-то, только я их не знаю. Лежит сейчас какой-нибудь умный и красивый парень и тоже хочет. Пообщаться бы телепатически. Слетать к нему в тонком астральном теле. Опять же, предохраняться не надо – биологическое тело в кровати лежит, дома. А потом будем телепатически разговаривать на интересные темы и лучше узнавать друг друга. Типа, любовь. Будем летать на концерты британских панк-групп, за билеты платить не надо. Астральное пиво пить. Опять же, астральное тело менты не побьют, не обыщут.
Лежу с закрытыми глазами, думаю. Чувствую, по стеклу кто-то скребется. Так и есть, крутой парень. Просочился через стекло. Байкер, наверное. Высокий, в косухе. Волосы длинные, черные, волнистые. Кожа смуглая, как у вождя апачей. Нос с горбинкой, глаза огромные, черные. На демона врубелевского похож. Вот свезло — так свезло!
Скидывает куртку. Потом снимает футболку, медленно так. Говорит:
— Я – часть той силы, что вечно жаждет зла и вечно совершает благо.
— Не поняла…
— Никаких ассоциаций?
— Никаких.
— Гёте читала?
— Читала… В хрестоматии…
— Убожество! Ладно, проехали.
Мой сон меня же еще и обстебал. Гадство. Расстегивает ремень. Кожа на плечах вся бликами переливается, фигура – охуеть! Не люблю быков накачанных, этот стройный, но с мускулами. Одно слово – сон. Джинсы с него слетели, как со стриптизера. У меня аж ноги сводит от радости, кончила уже два раза. Ой, раздеться же надо! Сдираю майку и трусы. Не модель я, обидно… В темноте, может, не заметит?
Парень почему-то оказался тяжелым. Одеяло, наверное, давит. Я же сплю. Не поцеловал даже. Его волосы свесились мне на лицо, щекотно. Пушистые, будто мех песцовый. До чего реально… Вводит член. Твердый, как металл, холодно, болит, жжет всё. Я не хочу! Проснуться! Сейчас же! Рот свело, не могу кричать. Прижал мои руки к кровати. До чего же долго! Как будто избивает. Кажется, целая вечность прошла. Кончает. Словно ледяная вода. И всё молча, молча. Вытащил, повернулся и исчез. Я не такой сон заказывала. Безобразие…
Утром сижу на уроке, Арминэ спрашивает:
— Наташа, почему у вас круги под глазами?
— Маяковского учила, Арминэ Гургеновна.
— Вот молодец!
Остальные заржали. Машка Арутюнова, сучка попсовая, на перемене говорит:
— Даже на такую уродину, как она, кто-то влез. — Это она про меня. Ничего, Машенька, татушка моя, тебя дохлая мышь в кармане пальто дожидается. Тухленькая, в столовой нашла у мусорного ведра. Иду из гардероба, пою про себя: «А мертвая мышь в кармане гниет./ А мертвая мышь гниет в кармане…»
После шестого урока, выходя на улицу, слышу такие вопли, что любой вокалист позавидует. Мне бы такой голос, как у этой дуры, я б звездой была. В нем – собачье рычание, визг, стон безумной ведьмы и нимфоманки, посаженной на кол в середине пятнадцатого века. Но и мы кое-что можем на гитаре.
— МЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫШЬ! — Гениально! Шедеврально! Непостижимо! И это всё я устроила! Это Поступок с большой буквы!


Дома мать с отцом, как обычно, просили хоть раз в жизни одеться по-человечески. Гулять не пустили, к ним тетя Зина в гости приперлась. Выпендривались, какая у них дочка правильная: не пьет, не колется, мужиков не водит, сидит в клетчатом платьице, уроки делает. Брат мой двоюродный, Серый, — гопник и наркоман, так она на меня не нарадуется.
Часов этак в двенадцать родаки удалились спать, я лежу, учу Есенина, чтоб ему пусто было. Снов эротических не хочется, дикие они какие-то. Свет выключила, лежу в темноте и думаю, от чего меня вчера ночью так расколбасило.
Вижу – просочился, гад в косухе, сверкает глазищами. Хочу убежать, разбудить родителей – а ноги скованы, будто что-то держит. Крик застрял в горле. Раздевается, спокойно так.
— Соскучилась по мне?
Как же, скучала, козел сраный! Как его убрать?
— Да я уж вижу, что тебе вчера понравилось. Еще, наверное, хочешь. Ну что, с Гёте никаких ассоциаций? Неразговорчивая ты девушка. Проще надо быть, тогда к тебе люди сами потянутся. Это на будущее.
Переворачивает меня в воздухе и швыряет лицом вниз на пол.
— Терпи, сука драная! Сука вонючая! Тебе понравится! Терпи! Блядь подзаборная…
Раздирает все внутренности, до того реально, будто я и не сплю на самом деле. Пытаюсь высвободиться.
— Лежать! — И ладонью по затылку.
— Пусти, сволочь!
— Ты этого хочешь! Скажи, что хочешь!
Снова металл и обжигающий лед.

Утром я нахожу на своем теле следы побоев. С кровати, что ли, свалилась? Так и есть, лежу на полу. Надо что-нибудь приятное перед сном слушать, чтобы кошмаров не было. Вечером мать барабанит в дверь:
— Маша, почему ты не можешь слушать нормальную человеческую музыку, без этих хрипов и визгов?
Все тело болит, следы пальцев на бедрах. Хуйня какая-то. Не буду спать вообще. Сижу, играю в Дьябло. Три, четыре, пять часов. И чувствую, что в комнате не одна. Тащит за плечи, хрясь об пол – и ебет со всей силы, нежить сраная.

* * *

Священник заметил у иконы Казанской Божьей матери странную девочку в кожаном пальто, джинсах и заляпанных грязью ботинках. Она старательно тыкала незажженную свечку в слишком широкое отверстие.
Он по-отечески отчитал девицу за неподобающий наряд, а та вдруг попросила освятить ее комнату, в которой будто бы поселилась нечистая сила. Он ей подробно объяснил, что глупо верить в Бога и фольклорные персонажи буквально, это часть культуры и индивидуального человеческого сознания. В душе он был атеистом.

* * *

Все-таки это были сны. Натащила горы книжек по демонологии, не забыла «Молот ведьм», «Фауста» в разных обработках, включая Кристофера Марло, Пушкина, Томаса Манна, Достоевского и «Легенду о докторе Фаусте». Пересмотрела всех «Оменов» и «Экзорцистов» на всякий пожарный.
Иоганн Триттемий – редкий зануда и утверждает, что демоны не имеют пола. То-то я заметила, что мой демон – бесполый. До сих пор всё болит. Пентаграммами заляпала весь пол и окно, навешала крестов, теперь вот думаю, как вокруг кровати сделать проточную воду. Может, лучше спать в ванне? Там и окна нет. Но мать не позволит, она и так орет каждый вечер. Священник гадом оказался, не поверил, не помог. Я в церковь больше не пойду, тем более, я некрещеная.
Этот козлина мне больше не снится. Хожу по школе вся разбитая, как неживая; голова кружится, временами в глазах темнеет. На тусовке парень домогается по кличке Псих, я ему пару раз для порядка по харе заехала, стал скромнее. В гости запросился. Перетопчется. Между прочим, он мне рассказал, что сначала женщина-суккуб трахает мужчину, забирает у него сперму и передает инкубу, который потом трахает женщину и заливает ей. Подтвердил, что демоны бесполы, поэтому им надо показывать фигу – символ полового акта. Полового акта они боятся. Тоже какое-то говно по демонологии читал, выслужиться хочет. Еще объяснил, как дерьмо через левое плечо кидать для защиты. Проявил нездоровый интерес к моим рассказам о призрачном байкере, хочет, видимо, тоже так полетать. Предложил ночью этого парня покараулить. Ну засадит этот бесполый байкер ему в жопу, и что дальше? Фигу ему будет показывать?

Все было спокойно до весны. Мне надоел весь этот демонический кал, я убедилась в том, что это были сны. Начались обмороки, месячные были скудными, всего несколько капель, видимо, от авитаминоза. У меня был бронхит, и я кашляла до рвоты, тем более, что курю с четырнадцати лет. Терапевт спросил, не беременна ли я. Разозлилась и заорала, что я такими вещами вообще не занимаюсь. Это чистая правда.
Тем не менее, объем моей талии увеличился. Джинсы перестали застегиваться, и я носила панковские балахоны. Каждый день стала проверять сантиметром – растет! Отчего – в упор не понимаю. Пришлось сходить в женскую консультацию. В кабинете сидели две милые старушки. Бабуля, которая была врачом, просияла: вы – девственница! Заметила что-то про ожирение, хотя у меня все позвонки пересчитать можно и ребра торчат. Спросила, действительно ли мне хочется, чтобы меня обследовали через прямую кишку. Не хочется, конечно. Потом бабуля протерла очки, еще раз протерла, пожаловалась медсестре, что неважно себя чувствует. Они быстренько выставили меня из кабинета, и я услышала обрывки разговора: «Увольняться пора, Нина, мерещится всякое». Пришлось купить тест на беременность в аптеке. Ненавижу детей! Особенно эмбрионы! Особенно этот!

* * *

Однажды иду по Невскому, вижу лицо до того знакомое, что ноги сводит. Парень – бежать. Я как рявкну:
— Стоять!
И он рухнул на плитки, будто его камнем сбили. Уставился, как на нечисть, орет:
— Отъебись от меня, уродина! Ведьма!
Встает – и на кулаком в глаз со всей дури! Я ему так и сказала: последнее дело бить беременную девушку. Он и в жизни козлом оказался. Ничего, пришли в себя немного, он мне выпить купил. Объяснил, что моя харя ему месяц мерещилась под ЛСД, я его била, оскорбляла, царапала когтищами, и он это видение никак не мог прогнать. Он до сих пор девушек не хочет. Фауста никакого не читал, делать ему больше нечего? Сказал, что ему пора, и быстро смылся. Даже не поинтересовался, от кого ребенок.
А был ли парень на самом деле? Иногда кажется, что мне приснилась эта встреча.

* * *

Что делать дальше, не представляю, у меня резус-фактор отрицательный. Если вытравлю эту сволочь, детей потом вообще может не быть. В центре «Ювента» так и сказали. Они там тоже немного пришизели, спросили, как это у меня получилось. Думают, что я – суррогатная мать. Думают – криминал. Пусть думают. Родители ничего не знают, я бегу из школы прямо в свою комнату, говорю, что много уроков, на кухне ем сидя спиной к ним. Они считают, что это какой-то юношеский кризис. Взросление.
В принципе, мне насрать, что скажут родители. Они простят, у них других детей нет. О ком им еще заботиться? Я боюсь того, что внутри. Думаю, не убьет ли это меня, как ту девушку в «Чернокнижнике»? Всё это херня, этого не бывает. Это фильмы попсовые. Это не на самом деле, я сплю, я сплю, я сплю… Я сон себе заказала эротический, с продолжением.
Иногда просыпаюсь утром – а живота нет, просыпаюсь снова – он есть. Чего я не понимаю – так это в какой реальности он есть. И что внутри. По ночам теперь мечтаю, кем вырастет существо, которое живет во мне. Воспитаю его крутым панком, он, несомненно, воскресит разлагающийся упаднический панк-рок, скажет новое слово в неформальной культуре, изменит мир и всё такое. А я буду, естественно, его матерью.
И желтый ирокез вместо нимба. Хой!