wuprui : Родной аул

Телега медленно катилась по раскалённым узким улочкам Хунзаха. Лошадь лениво
выстукивала копытами по булыжникам и хвостом отгоняла назойливых насекомых.
В телеге на мягкой циновке сидел высушенный солнцем и ветрами старик. Его глаза,
запутавшиеся в сетке морщин, ласкали мир волнами спокойной доброты и грусти. Он уютно
покачивался на ухабах и чуть заметно улыбался своим мыслям.
Старик думал о том, как он удачно продал кувшины. О том, что до конца базарного
дня было ещё далеко, а он уже возвращается домой. И что шею приятно щекочет кожаный
шнурок, на котором висит мешочек, туго набитый монетами — теперь родной аул не останется
без воды.
Вдруг из духоты переулка прямо под копыта лошади выпал человек. Та испуганно
всхрапнула, остановилась и начала пятиться назад. Старик быстро соскочил с телеги и
подбежал к незнакомцу. Это был совсем юный парень. Его крепкое тело было измазано спёкшейся
кровью пополам с пылью. На плече зияла глубокая рана. Он с трудом поднял голову и посмотрел
на старика. Боль и страх были в его взгляде. Он разомкнул спёкшиеся губы, стараясь что-то
сказать, но ему не хватило сил и он опять уронил голову на мостовую.
Из подворотни, откуда выскочил незнакомец донесся характерный шум, обозначающий погоню.
Старик быстро схватил юношу и поволок его к телеге. Тот, услышав преследователей, собрал
остатки сил и как мог помогал старику. Погрузив парня на телегу, старик накинул на него циновку,
и хлестнул лошадь. Не успела телега скрыться за поворотом, как на улицу выскочили вооружённые
азаты и забегали, заглядывая во все щели.
Выехав из города старик остановил телегу и откинул циновку. Юноша настороженно следил
за ним. Старик молча достал бурдюк с водой и, поддерживая парню голову, дал ему напиться.
Когда тот утолил жажду, старик смыл с него кровь, и осторожно перевязал рану куском бурметьи.
Покончив с этим, он дал юноше лепёшку, длинный жгут сушёного мяса и кусок козьего сыра.
После перекуса веки парня отяжелели и он уснул под мерный скрип колёс. Сказались
напряжение и усталость последних часов.
Проснулся он, когда солнце уже начинало лениво подбираться к горизонту.
Парень чувствовал себя бодрым и отдохнувшим — молодой организм быстро справился с усталостью,
и, если бы не рана, то ничто не напоминало бы ему о пережитой опасности.

— Спасибо, выручил, — весело сказал парень, — Ведь ты мог лишиться головы, если бы тебя
разоблачили, а ты меня даже не знаешь — может я не заслуживал твоей помощи?
— Ты заслужил её уже тем, что нуждался в ней. — спокойно произнёс старик.
— Эк ты завернул. Так по твоему даже последняя гнида заслуживает помощи, лишь потому,
что попала в переделку?
— В один кувшин могут налить благородного вина. В другой — скисшей браги. Но верно ли пенять
на кувшины?
— Люди не кувшины. — отрезал парень.
— А кто же они?
— Кто?.. — голос парня стал злым — Волки и бараны. Третьего не дано. И лучше быть волком.
Брать своё. Возьми или сдохни. Нужно только мужество.
— Настоящее мужество — принимать свою судьбу.
— Слышал я эти песни… Под такие байки жрецы гонят овец на бойню. Раем заманивают, адом
подгоняют. Счастье в загробной жизни сулят… Это не по мне. Мне счастье нужно сейчас, — сказал
парень, — и чёрт меня побери, я не стану подставлять им щёки под удары. Я вырву свое счастье
у них из глотки. — пригрозил он непонятно кому,
— Бессмысленно гнаться за счастьем. Никто не даст его тебе и не отнимет. Оно всегда с тобой,
но ты слеп — тем и несчастен.
— Ха-ха… Как же мне прозреть, старик? — наполнил голос сарказмом парень.
— Совесть — глаза души. Они должны быть всегда открыты и чисты.
— Значит я уже счастлив — меня давно не тревожит совесть.
— Как и слепца, который ослеп давно, не мучает его слепота. Когда глаза его теряли силу, болели
и слезились, он был всё же здоровее чем сейчас.
— Да ты говорить только и можешь. — разозлился парень, — А сам то ты что? Что есть у тебя,
кроме этого дырявого корыта, да полу-дохлой клячи?
— Всё.
— Так поделись со мной!
— Я не могу делится тем, что и так у тебя.
— У меня только вот этот нож, — парень погладил отполированную ладонью рукоять. — но ты прав,
старик — это всё. Всё что нужно мужчине. Я ещё сражусь...
— Сражаться трудно. Но отказаться от любых сражений ещё труднее. Но рано или поздно каждый должен набраться
храбрости. Если не жизнь поможет, то смерть.
— Не каркай, старый чёрт, — проворчал парень и громче добавил — так ты у нас и смерти не боишься?
— Если я не боюсь жизни, с чего бы мне бояться смерти?
— Да ты прям Бог.
— Здесь нет промежутка, что бы поставить знак равенства...

Повозка остановилась на развилке. От мощёной булыжником дороги отходил пыльный рукав
грунтовки, разделяя пополам унылую степь.

— Я здесь сворачиваю. Ты едешь? — спросил старик.
— Нет, мне прямо. — вздохнул парень и, преодолевая боль в плече, полез из повозки.
Старик тоже соскочил с телеги. Достал из котомки последнюю лепёшку и отдал юноше.
— Держи. Мне уже недалеко, обойдусь. — потом достал из-за пазухи тугой мешочек, взял
оттуда пару монет и тоже протянул парню.
— Вот. Тоже пригодится, — парень взял монеты и жадным взглядом полоснул по мешочку. Старик заметил
это и сказал мягко:
— Извини, больше не могу. Этими деньгами нужно расплатиться за воду для всего аула.
— Да ну что ты, старик, и на том спасибо, — поблагодарил парень, — ничего, не пропаду. — добавил весело.
— Ну прощай. — сказал старик и полез в телегу. Он подумал, что до родного аула осталось совсем
чуть-чуть и улыбка тронула пересохшие губы. И вдруг он почувствовал стремительную и холодную,
как ярость, сталь, которая пробив спину, коснулась сердца.

Парень липким от крови ножом перерезал верёвку на шее старика, и тугой мешочек звонко
перекочевал в карман убийцы. Он стащил тело с повозки и столкнул в придорожную канаву. Потом пружинисто
прыгнул в телегу, устроился поудобней и взял вожжи. Телега нехотя покатилась по булыжникам, а лошадь
ещё долго недоуменно косилась на грунтовую дорогу.

Старик лежал в канаве. Закинув голову, смотрел спокойно на звёзды, едва проступающие на светлом
ещё небе. На его губах замерла лёгкая улыбка — ведь до родного аула осталось совсем чуть-чуть.