Fairy-tale : Почему вампиры живут долго

Почему вампиры живут долго
Похороны Оленьки Мещерской, медсестры 2-й городской травматологии, были пышными. И хотя отец Оленьки трудился обычным верстальщиком типографии, а мать не трудилась вообще, находясь в очередном декретном отпуске по уходу за седьмым ребенком (делать аборты и предохраняться ей запрещали суровые пасторы баптизма), обшитый бархатом гроб и свадебное платье из дорогого салона, надетое на покойницу, поразили всех. Улица, на которой Оленька прожила свои двадцать два года, была засыпана белыми розами. Какой-то прыткий юнец принялся было поднимать цветы, но был остановлен твердой рукой Олиной подруги Лиды.
- Ты что, урод, творишь? Небось, продать потом хочешь?
- Не, — простодушно ответил урод, — Ленке из девяносто пятой подарю. Может, даст.
Циничное высказывание подростка, не замечавшего, что его предмет вожделения сидит тут же, в похоронном автобусе и наблюдает за ним из окна, Лиду добило. Она четким выверенным движением скрутила придурку руку и решительно дала под зад пинка.
- Лида, не надо, мы же на похоронах, — попыталась вразумить подругу Аня.
Аня, Оленька и Лида дружили с розового младенчества, когда их мамы, живущие в одном дворе, договаривались выкатывать коляски с дочками в одно и то же время, чтобы не скучно было гулять. Все три мамочки были из семей с довольно скромным достатком, у всех троих мужья добросовестно трудились, и если и позволяли себе расслабляться, то лишь по пятницам в кафе «Бульбяная», а отец Оленьки, пораженный вирусом сектантства, вообще избегал спиртного, предпочитая всем радостям жизни зачатие себе подобных.
Окончив школу, подружки дружно пошли в медучилище, так как в их небольшом городке это было самое престижное заведение, гарантировавшее среднее специальное образование. Сразу в вуз никто из девчонок не захотел идти. Поступили, правда, только Оленька и Аня, Лида срезалась на биологии. Она вообще и в школе не испытывала тяги к учебе, предпочитая веселое времяпровождение с мальчиками. Впрочем, Лида не слишком огорчилась, отец быстро подсуетился и отправил ее в колледж, где готовили секретарей суда, и Лида устроилась после его окончания в престижную фирму. С директором фирмы, Сан Санычем, она сожительствовала открыто, ничуть не заботясь о собственной репутации. Аня и Оленька устроились в жизни похуже: Аня нашла лишь место диетсестры в детском садике, а Оленька – в травматологии, потому что у нее был красный диплом и желание стать врачом. Аня поняла через два месяца обучения, что к медицине она равнодушна, уход за больными со всеми его «прелестями» в виде гнойных ран, рвотных масс и недержания мочи вызывал у девушки здоровое отвращение, поэтому место в детском саду показалось ей благодатью.
Подработку для Оленьки нашла Лида. У Ее шефа имелась престарелая двоюродная бабушка Маргарита Леонардовна, в прошлом прима областного театра, за которой требовался уход. Платил Сан Саныч щедро, поэтому Лида быстро уговорила Оленьку, мечтавшую вырваться наконец из-под суровой родительской опеки и перестать содержать на свою зарплату кучу сопливых младших сестренок-братишек, любовь к которым с детства ей навязывали папа, мама и противный пастор Николай. Своих детей Оленька не желала и в восемнадцать тайком сбегала на аборт.
За примой, которая требовала называть ее Марго, Оля ухаживала ровно восемь месяцев. Марго была вполне в сознании, шустро передвигалась по дому на инвалидной коляске, сама выливала в унитаз судно с отходами жизнедеятельности и от сиделок многого не требовала. Лишь бы готовили вредную вкусную пищу (никаких котлеток на пару и геркулеса на воде, жить так жить!) и выслушивали ее бесконечные рассказы о мужьях и любовниках. Мужей у старушки было четверо, и все они уже давно отправились в мир иной. Знакомые называли старуху «черной вдовой» и шептались за ее спиной, что все четверо супругов были сведены в могилу не без участия любвеобильной дамочки.
На похоронах Оленьки, скончавшейся от внезапного сердечного приступа, примы не было. Трудно ехать за гробом в инвалидной коляске, хотя в последнее время здоровье Маргариты Леонардовны улучшилось, и она даже пробовала немного передвигаться самостоятельно. Довольный Сан Саныч тут же повысил Оленьке зарплату. Все деньги Мещерская хранила на карточке, о существовании которой знала лишь Лида. Она и сняла с карточки деньги, организовав пышные похороны подруги с последующими поминками в ресторане. Она заказала Оленьке дорогущий памятник в виде высокого мраморного ангела с позолотой на крыльях. Она добилась того, чтобы в травматологии, где Оля работала, повесили в холле огромный портрет девушки, установив под ним несколько ваз с живыми цветами. Мещерские заикнулись было о том, что на деньги Оленьки можно купить одежки ее младшим сестренкам-братишкам, но Лида сунула им под нос кукиш и посоветовала не экономить на гондонах.
В ресторане деловая Лидка сразу же подсела к Ане и спросила:
- Хочешь штуку баксов в месяц?
Аня, чей доход не превышал сто пятьдесят долларов, кивнула. И Лида предложила после официальной работы ходить на часа три-четыре к Марго, как это делала Оленька. Аня, поломавшись для вида пару минут, согласилась. Если Марго протянет еще хоть годик, можно будет скопить деньжат. Уехать в столицу и там подыскать нормальную работу и жениха. Официальный кавалер Ани, одноклассник Олег, на данный момент осваивал основы ведения сельского хозяйства. Его родители купили Олежке дом в деревне и благословили на благородное дело: выращивать вьетнамских поросят. Ане перспектива жить среди постоянного хрюканья и дышать навозом не нравилась, но Олега она не отшивала, других непьющих и обеспеченных все равно не наблюдалось на горизонте.
На следующий после похорон день Аня пришла к приме. Квартира Марго поразила ее большим количеством антиквариата и картинами на стенах. На некоторых картинах была запечатлена красивая молодая дама, в которой хоть с трудом, но угадывалась сама хозяйка. Марго стукнуло девяносто два. Она носила роскошный парик из натуральных волос цвета воронова крыла, сморщенное лицо пыталась омолодить слоем дорогой штукатурки от Лореаль и обильно душилась французской парфюмерией.
- Надеюсь, ты не беременна? – таким вопросом она начала беседу с Аней.
- Нет, — ответила Аня.
- Отлично! – обрадовалась старуха. – Я, знаешь, детей не люблю. Вообще. Мой второй и четвертый мужья пытались превратить меня из актрисы в тупую самку, но я быстро дала им понять, что пеленки – удел ограниченных женщин. Не рожай.
- Пока не собираюсь, — порадовала старуху Аня, — да и не от кого.
- Это хорошо, — подвела Марго итог беседе, — а теперь я почитаю тебе монолог Офелии. Когда я играла Шекспира, все зрители плакали.
Домой Аня вернулась с авансом в пятьсот долларов и сильной головной болью. Марго ей решительно не нравилась. Аня считала, что в девяносто лет человек должен либо лежать на кладбище, либо сидеть на скамейке с ровесницами, обсуждая цены на продукты, либо (если здоровье позволяет) варить вишневое варенье внучкам. Но уж никак не молодиться, выбрасывая кучу денег на косметику и пластику и гордиться тем, что тебя перетрахали все мало-мальски известные актеры и театралы.
Следующую неделю Аня выслушивала монологи из пьес, критику современных актрис, которые «ни черта не могут, кроме как по режиссерским койкам валяться», возила Марго по парку и жарила жирные котлеты по-киевски. Аппетит у Марго был отменный, да еще она с удовольствием выпивала перед обедом грамм сто коньяка и выкуривала тонкую ментоловую сигаретку. Что же касается Ани, то девушка по утрам стала замечать головокружение и пугаться от серого цвета лица в зеркале.
Спустя месяц Аня почувствовала, что худеет. Ее аппетитный сорок восьмой медленно, но верно стремился к сорок четвертому. Родители пытались запихнуть в дочку побольше мучного (мать Ани работала на хлебозаводе), но организм к еде был почти равнодушен, отзываясь на прикорм противной тошнотой.
Марго же прямо на глазах молодела, что отмечали все ее знакомые. Рядом с ней стал вертеться симпатичный мальчонка лет двадцати, о котором говорили, что он подает надежды. Мальчонку звали Максимом, и он играл в том областном театре, где несколько десятилетий назад блистала Марго. Разница в семьдесят лет его не смущала. Он таскал Марго недорогие букетики и говорил комплименты, с хозяйским видом обшаривая полки, уставленные фарфором и картины на стенах.
Аня спросила как-то:
- Что, нравится старух ублажать? Думаешь, она тебе квартиру отпишет? Ошибаешься, завещание на Сан Саныча составлено.
Она рассчитывала, что Максим смутится. Но юный донжуан презрительно хмыкнул и сказал:
- По закону юридическую силу имеет последнее составленное завещание. А в последнем твоего Сан Саныча можно и не упоминать.
Аня, обескураженная познаниями юнца, замолчала. В последнее время ее часто мучили боли в желудке и какая-то странная тяжесть в висках, но врачи разводили руками и ставили лишь «синдром хронической усталости», прописывая витамины и прогулки на свежем воздухе. На свежем воздухе с Марго гулял теперь Максим, и престарелая светская львица, гордо восседая в новеньком инвалидном кресле, вертела по сторонам башкой, пытаясь угадать, завидуют ли ей бабки на скамейках. Идиллия продлилась два месяца. Максиму неожиданно поставили диагноз «лейкемия» и он уехал лечиться в столичный онкодиспансер. Марго так сильно плакала, узнав о болезни любимчика, что ее тоже увезли в кардиологию с приступом. Когда «скорая» забирала приму, та неожиданно попросила Аню присмотреть за квартирой. Аня согласилась.
Засыпая на просторной бабкиной кровати, она загадала, чтобы на новом месте ей приснился жених. Но ночью во сне ей неожиданно привиделась покойная Оленька.
- Ведьма эта Марго, ведьма и вампирша. Живет только за счет нас, молодых дурочек. Давай вали от нее, Анька, если не хочешь, чтоб тебя в соседней со мной могиле закопали.
- А как там, на том свете? – полюбопытствовала Аня.
- Как везде, — ответила подруга, — дерьма хватает.
- А ты в аду или в раю? – уточнила девушка.
- Нет их! – засмеялась Оля. – Ни ада, ни рая! Здесь такая же жизнь, как на земле. Только скучнее. И зря вы меня в этом уродском платье закопали, надо мной смеются все. Какая я, блин, невеста-девственница после двух абортов и групповухи на втором курсе?
Далее Оля мрачно поведала, что за аборты и групповуху ей приходится расплачиваться трудом в яслях для мертворожденных и попросила подругу выйти скорее замуж и не тратить свою девственность зря. И главное: никаких абортов!!!
Утром Анька проснулась разбитая полностью, словно вместо ночного отдыха она предавалась разврату и бухала по-черному. В десять пришел Сан Саныч, сообщил о пятистах баксах премии и велел ехать к Марго в больничку. Аня тушила курицу на обед для больной старухи, когда появилась Лида. Лицо у подруги было злым и недовольным.
- Саныч – козлина поганая! – с порога запричитала Лидка. – Я к нему пришла, говорю, что ребенка жду, а он мне: иди на аборт, я не женюсь все равно! Ему Марго отписала все имущество с условием, что он никогда не женится и не заведет детей. Прикинь! И что теперь делать, на аборт идти? Хорошо тебе, Анька, ты вон до сих пор целка, и Олег это ценит. А мне мучайся.
Анька вспомнила сон и решила действовать незамедлительно. Она накормила подругу курицей и картофельным пюре, приготовленными для Маргариты Леонардовны, всучила той свои кровно заработанные баксы («отдашь, когда на новую работу устроишься, только на аборт не ходи») и села в автобус, конечной остановкой которого была деревня, где Олег выращивал свиней. Через девять месяцев у них появился пищащий младенец, и Анька научилась убирать навоз без отвращения.
О смерти великой примы областной сцены Маргариты Леонардовны она узнала из скупого некролога, помещенного на последней странице «районки». Повздыхала с минуту, пожелала той Царствия Небесного и тут же забыла.