Владимир Павлов : Темные небеса. Вторая глава.

– Пора вставать! Подъем! Вставай! На завтрак! Заправляйте постели, умойтесь. Воду из бочка не пей.
– Пить хочется.
– Ну, что ж, совсем как животные…
Санитарка… Вонь… Страшные лица.
Тощий, как жердь, слюнтяй вскакивает, задевая мою кровать, и бежит строиться к двери.
Боже! Как же я не хочу вставать! Реальность, страшная как самый кошмарный сон, тусклым светом вползает в мои глаза.
Жуткий голод вытолкнул меня из палаты. Я послушно, как животное, следую за вонючими мертвецами.
– Садись к нам, Вано. Иди отсюда!
Дима согнал какого-то психа, и я сел с ним и с очкариком.
– Сегодня ночью выхожу из палаты, вижу, на ней уже Коля.
– На ком?
– На Тане. Вышел бы я раньше, я бы там был.
– Коля может настучать врачам, чтобы они тебе лекарства назначили, – говорит очкарик. – Он врачам стучит и медсестрам.
– Нихуя он не сделает. Он боится.
С нами за столом оказался высокий пожилой мужчина с очень интеллигентным и каким-то покорным, покорившимся лицом.
– Ты врачом был, мне говорили?
– Да, было дело.
– А кем? Педиатором? Там же пиздец учиться, в Первом меде.
– Ну, да. У нас там еще практика была, хуй отвертишься. Я когда практику проходил, там кто косил от армии – либо слесарем шел работать, либо в морг. Ну вот, я помню, мы там собирались. Компания такая интеллигентная, все студенты. Приходишь, вонь стоит. Да, трупы пахнут. Там был такой кот – Конечность мы его звали – весь порезанный-перерезанный. Его для опытов использовали, а он выжил. Ну, смотришь, уха нет, тут зашито, тут. Пацаны ему палец от трупа отрежут, он жрет. К нам девочки заходили.
– Вы там сексом занимались?
– Нет. При мне, во всяком случае, не было. У меня там точно ничего не вставало.
Они посмеялись.
– Наверное, в таких местах некрофилы любили работать?
– Спокойно. Ты ведь сам выбираешь специальность, когда заканчиваешь институт. Никто тебе не говорит: ты хирург. Или: ты паталогоанатом.

Вновь бетонная плита придавливает меня к кровати, а острая свинцовая заноза в голове в тоже время не дает остаться на месте.
– Будешь сгущенку? – спрашивает Дима. – Вареная. Тут один парень угостил… Я тебе оставил.
– Спасибо!
Я с жадностью накидываюсь на содержимое банки, поглощая хоть какой-то источник жизненной силы, которую из меня сосет червь…
К санитарке с жалобным видом подходит худой верзила.
– Ну-ка бегом в третюю палату!
– Я не могу там жить!.. Я не могу там жить!..
– Бегом, я сказала.
– Лид, я вынесу эти матрасы? – спросил шестерка.
Я встаю и подхожу к окну. Главное – не ложиться. Но я не выдерживаю.
– Я не могу там жить!.. Я не могу там жить!..
Этот вопль толкает меня в лапы к мертвецу.
Мертвец-матрас своими невидимыми руками обнял меня и притянул в могилу-кровать.
Я закрываю глаза. Черная бездна, где копошились гигантские хищные паразиты, похожие на червей и пиявок, страшно приближается. И один из этих червяков-кальмаров вонзает в меня свои щупальца и пьет.
Санитарка приоткрыла дверь в ванную.
– Моешься там? Давай, давай.
Коля Дорофеев вальяжным голосом попросил полотенце.
– Все уже? Давай, давай.
– Лена, я сама. Не мажь руки.
– Пробуешь это новое лекарство?
– Которое от атеросклероза?
– Да. Ты попей два дня, как в рецепте написано.
Я наблюдаю все стеклянными глазами.
Трещина в подоконнике кажется гигантской расщелиной на огромном плоскогорье. Серые пространства, опустошенные сильным ветром, находятся в тоскливом томительном ожидании.
В коридоре происходит какая-то возня.
– Она его взяла, – ответил псих.
– Она, да?
Они что-то ищут.
– Да, это она.
– Совсем, блядь, ничего не соображает. С высшим образованием, блядь.
Из соседней палаты вышел мерзкий старичок и тоненьким голосом стал причитать:
– Я не могу! Я не могу! Я не могу!
– Срать надо, а не в жопе ковыряться, – кричит санитарка.
– Я не могу! Что мне делать? Что мне делать?
– Пальцем не ковыряй. Что ты им в носу ковыряешь. Свинья.

Ночь вытекла из пробирки, валявшейся за батареей.
– Пацаны, – заговорщическим тоном сказал Дима. – А вы со мной пойдете по бабам? Я только что Дорофеева наебнул, козла ебучего. Чтобы он там отлеживался и Лиду не сдал. Она нас выпустит.
– А… там хорошие девочки? – наивно спросил очкарик.
– Очень! – захохотал Дима.
Я сразу отказался.
– Дело твое. А мы повеселимся немного, девчат повеселим. Да?
– Лука сегодня опять ходил, – пожаловался очкарик.
Дима встал, подошел к лежавшему Луке и пнул его под зад:
– Ты чего, зверь?! Не понимаешь… Не понимаешь…
– А-а… За что же ты меня бьешь?.. Да за что же ты меня бьешь?..
Крик этого нелюдя был особенно противен тем, что вызывал во мне жгучее сострадание. Мне казалось, что искривления психики, которые здесь присутствуют, я должен пропустить через себя. Гигантские крокодилы с хвостами-присосками ложились мне на спину и вгрызались в покровы моей души.
– О-кей, Лидунь. Лидунь…ну что там насчет?..
– Ребят, вы только не шумите, я вас прошу… Дим, ты проконтролируй, ладно?..
У меня перехватило дыхание: это же шанс, такой шанс… Но как же встать? Свинцовая заноза в голове свербит, так хочется еще полежать… Пять минут… Две… Одну.
Они уходят. Они безвозвратно уходят. Сейчас Дима закроет дверь и…
– Пацаны, я с вами.
– Молодец, Вано. Мальчик-колокольчик, и ни разу не динь-динь… Давай.
Мы вышли из потайной двери, которую я не заметил. Она находилась напротив надзорки.
На лестничной площадке горит тусклый свет. Между лестницами и дверями этажей так мало места, что едва можно поставить ступню. Возле окна стояли сетки от коек, на них сушились столетние матрасы.
– Ну, все, – бешено стучит в голове. – Теперь надо бежать.
Но вместо этого я послушно иду за Димой. Надо будет на обратном пути попытаться, открыть железную дверь на выходе из здания я все равно не смогу.
Мы спускаемся на этаж ниже. Дверь нам открывает полная белокурая санитарка с маленьким носиком и ленивыми глазами.
– Дима, привет!
– Оля-Оля-Оля, длинная коса! – запел он сладенько.
– Это ангелы пришли, и среди них – архангел! – кричит страшным голосом какая-то буйнопомешанная из палаты. – Он спасет меня!
– Дрянь… Ты долго будешь кричать… Сука…сука…сука…
Санитарка била ее до тех пор, пока у той не потекла кровь из носа.
– Какая ты горячая! А что там Ленусик делает?
– Ждет тебя, Дима. И меня.
– Ты попросишь девченок, чтобы они пацанам дали?
– Этим? – она брезгливо смотрит на очкарика. – Из третьей палаты. Там Сима всегда готова.
Меня охватывает омерзение, смешанное с запретной сладостью.
Отстав немного от всех, я вдруг почувствовал взгляд за спиной.
– Эй… Привет!
Вижу чудную женскую головку, высунувшуюся из темной палаты. Лампа в коридоре освещает лицо девушки. Оно правильное, тонкое, как у знатных дам на картинах флорентийских художников. Только челюсть тяжеловата, немного мужская. Глаза: необыкновенно большие, глубокие, грустные, радостные, грустные и радостные одновременно, в них нежность и всепрощение.
– Привет!
– Как тебя зовут?
– Иван…
– А меня – Катя!
– Ты здесь живешь?
– Я… нет, надеюсь, я здесь временно.
Слово «живешь» испугало меня.
– А тебе сколько лет?
– Восемнадцать.
– Мне двадцать четыре. А у тебя есть девушка?
– Нет…
– Хорошо! Поговори со мной, пожалуйста…
– Хорошо…
– Иван! Я рада с тобой пообщаться...
– Екатерина… А ты не хочешь уйти сейчас?.. Ты не скажешь мне номер своего телефона?
– Иван! К сожалению, не смогу сказать тебе номер телефона… Телефонные звонки, особенно от незнакомых людей, повергают меня в ужас.
– Екатерина! Понимаешь… Мы здесь зазря… Мы – не больные люди. Просто у нас другое строение мозга, в силу которого мы можем услышать или увидеть то, чего не видят остальные… Это – план одного мощного демонического существа, которое стремится уничтожить всех знающих…
– Я так рада, что ты это сказал! Я понимаю, понимаю все, о чем ты пытаешься мне сказать. Я раньше очень переживала, что это именно болезнь, что я хуже «нормальных», психически здоровых людей. И недавно я как раз поняла, что это «особое строение мозга, для которого доступно восприятие загадочного и неизвестного в нашем мире». Ты попал прямо в точку. Я как раз в последнее время переживала, что у меня нет единомышленников. Есть друзья, приятели, но человека с устройством мозга, похожим на мой, – нет. Так что меня твои слова очень растрогали, я под впечатлением…
– Катя, я чувствую, что ты не такая как все! У тебя особая миссия! Ты очень тонкая, нежная, ты – как приемник для тонких энергий… Обертона твоей души завораживают… Но все кругом – бесы, которые хотят отнять у нас данное нам Богом, уничтожить сверхчувствительны аппарат… И отсюда надо бежать. Как можно скорее. Потому что здесь мы в огромной опасности. Давай, я попытаюсь сейчас тебя вытащить, и мы вместе сбежим… Девочка моя!
– Ты очень музыкально сказал про внутренний мир… Спасибо, красиво. А я не считаю психиатров бесами. Тем более что есть вещи, с которыми жить очень тяжело, а эти люди могут помочь тебе от них избавиться… Хотя я от медикаментозного лечения откажусь потом, когда меня выпустят, но всё же благодарна врачам. Одно могу сказать уверенно: они меня не понимают.
А что касается этого места, то, как бы тяжело тут не было, пока это остаётся единственным местом на Земле, где я чувствую себя в полной безопасности. Тут очень спокойно и о тебе заботятся. Это очень притягивает. Ради этого готов отказаться от полноценной жизни, от себя и согласиться на все эти капельницы-уколы-таблетки с их жуткими побочными эффектами.
Меня некоторые медсёстры тоже называют «девочкой», это подкупает. Сразу становишься маленьким ребёнком, которого вот-вот погладят по головке…
– Нам всем говорят, что всего этого нет, что сил зла нет… В этом программа Сил Тьмы, это часть программы. Понимаешь, Великая демоническая сущность хочет исказить понятие любви и выхолостить само чувство… Человечество в большой опасности.
– Ты говоришь о том, о чём я думала последнее время… Я в огромном замешательстве… Ты как гром среди ясного неба!..
– Ты должна принять себя такой, какая ты есть, принять свое видение. Не забивать свои рецепторы до бесчувственности, не блокировать их, а увидеть, как страшен и как прекрасен мир на самом деле! Кругом рыщут стаи волков, а мы – одиночки, которые должны сбиться в пару…
– У меня пока не находится мужества полностью принять себя такой, какая я есть. Потому что это далеко не самый лёгкий путь. Мне порой кажется, что я уже и без таблеток научилась в себе блокировать эти рецепторы… Ох, тяжело с этим сверхчувствительным аппаратом!
Стаи волков… Одиночки… Если сбиться в пару, не получится ли это сущим безумием?.. Может, наш удел — быть одиночками? А может, наоборот, станет легче… Я так давно отчаянно ищу СВОЕГО человека…
– У тебя такие глаза… Когда я увидел твое лицо… мне стало так хорошо, как будто я на заре времен, в первозданном мире…
– Вижу, как открылась, наконец, дверь, но страшно в неё войти… У меня слов больше нет… Я уже в другом мире…
– Перед тем, как обрести видение, я много преодолел сомнений, каждый день работал над собой, шел по острию безумия… Но теперь я вижу, как устроен мир. И никакие силы тьмы меня не обманут. Я их как облупленных знаю. Потому что я был Иваном Грозным в прошлом воплощении. И, пройдя в посмертии ады, я очень хорошо изучил – на своей шкуре – эти темные миры. Я мог бы составить карты этих невидимых миров и описание существ, которые их населяют…
– Когда отовсюду тебе внушают, что ты «больной», «сумасшедший», очень трудно прорваться сквозь эту стену непонимания и осознать, что я-то полноценнее всех полноценных! Просто другая.
Я тоже прошла по острию безумия, вглядываясь в бездну, а потом и бездна заглянула в меня… Было очень страшно, невыносимо… И пытаясь рассказать кому-нибудь об этом опыте, я не находила даже и намёка на понимание. И вот последние месяцы я думала над тем: остаться такой, какая я есть, но в одиночестве, или начать подстраиваться под окружающих людей, чтобы они приняли меня. Я размышляла дни и ночи напролёт и понимала, что мне надо принять решение, чтобы меня не кидало из стороны в сторону. Я начала склоняться к варианту безусловного принятия себя… И тут ты...
Я бы хотела знать, где достать хоть одну карту.
Катя улыбается, а я с опаской смотрю в сторону, куда ушла санитарка и мои друзья. В темноте мне кажется, что у нее на глазах выступают слезы.
– Большое спасибо… за все это актерство. Ты просто обманываешь меня… Я уже сошла с ума.
– Катя, но выслушай меня…
– Мне кажется, что ты используешь мою детскую наивность. В данный момент я ничему и никому не верю. Я удаляюсь в свой маленький мирок размышлять, как быть дальше...
Она отошла от окошка и пропала в темноте палаты. Чувствуя невыносимое страдание, я брожу по коридору, не находя себе места. Серая паутина опутывает мою душу. Слитая со всеми остальными душами, она не может противостоять их недовольству.
– Как ты можешь быть с ней счастлив? Мы страдаем. Ты должен разделить наше страдание.
– Да, я должен. Но, можно, хоть минуту счастья? Пусть она сжалится! А за эту минуту я готов страдать века…
– Я вижу себя со стороны, в тебе, – сказала Катя, вынырнув из небытия.
Окрыленный возможным примирением, я присел рядом на корточки.
– Катя… я… люблю тебя.
– Ты влюбился за три часа?
– Но ты же не видел меня всю. Только лицо, и то – при свете прожектора. А вдруг я не в твоем вкусе?
– Этого не может быть! Ты прекрасна! Пойдем со мной! Сбежим отсюда…
– Иван, я запуталась… Сомнения и недоверие полностью поглотили меня…
– Катя, неужели ты думаешь, я стал бы тут сидеть и рисковать всем, что у меня есть, если бы я тебя не любил?.. Я ведь ничего не требую взамен, просто хочу помочь тебе отсюда выбраться…Спасти тебя…
– У меня теперь такое ощущение, что меня пытаются завлечь в какую-то ловушку… Просто у меня какая-то паника началась, и стало страшно. Я трясусь, как заяц… Я не понимаю, что происходит…
– А у меня сердце то тает от блаженства, то нестерпимо обжигается… Что же ты со мной сделала…
– У меня проблемы с неусидкой. Не могу долго разговаривать. Я сейчас лягу и буду какое-то время молчать. Если можешь, скажи что-нибудь успокаивающее сейчас… Иначе я сойду с ума.
– Главное, чтобы с тобой все было в порядке. Не грусти, я спасу тебя.
– Я до последнего ждала от тебя нужных слов, но так и не дождалась… Видимо, мы всё-таки два совершенно разных человека...
– Мы – одно целое. Пусть весь мир мне твердит обратное, сердце знает истину… Ты просто луч света в окружающей тьме… Можешь не отвечать мне… Я ничего не требую. Только БУДЬ. Спасибо тебе за то, что подарила этот краткий миг нерушимого блаженства… Краткий! Но — в нем я прожил тысячу веков, тысячу жизней, перечувствовал столько, сколько не чувствовал и за всю жизнь. Прости, что оскорбил тебя своим грубым вторжением в твой божественный внутренний мир… Ах, позволь мне только говорить тебе эти слова, Принцесса! То, о чем я тебе сказал, о страшной правде, не скажут тебе психиатры…
– Я просто думала, что мы с тобой на одной волне и что ты почувствуешь меня… Поэтому ожидала тех слов, которые сама себе бы сказала… Бывает… Я боюсь разочаровать и разочароваться самой. Может, здесь, в этом искаженном мире, мы с тобой похожи. А выйдем мы в жизнь, что с нами произойдёт? Полное непонимание и два совершенно разных мира…
– Но я люблю тебя…
– А я люблю себя. Смотрю на себя в зеркало, и горю от желания…
– Ты говоришь, что встреча за пределами больницы может выявить непохожести… Но я не встречал еще человека, так много имеющего со мной общего. Давай расскажем друг другу о себе, чтобы доверять… Давай попробуем настроится на общую волну, ну, пожалуйста! Ну, прости за мою неискренность, если она где-то была…
– Криминал с неискренностью давно прощён. Можно попытаться настроиться друг на друга ещё раз и восстановить разрушенное взаимопонимание. Оно, на самом деле, — вещь хрупкая. Поэтому не стоит рисковать им ради маленькой, но лжи. Владимир, я рассказывать о себе не умею. Если интересуют какие-то вопросы – задавай. Скажу тебе по секрету, что я страстно влюблена в своё имя. Следовательно, мне безумно нравится, когда ко мне обращаются по имени как можно чаще. Намекнула.
– Катя… Я не знаю… Я как ребенок счастлив, когда у нас все хорошо. Ты хочешь, чтобы я сам задал тебе вопросы о себе?
– Да.
– А где ты училась?
– Почему-то не могу сказать. Я проучилась 4 курса, а потом ушла из института.
– Ты бросила, когда тебе оставался один год?
– Да, мне чуть больше одного года оставалось учиться, но я не смогла больше там находиться, не зная, зачем я это делаю. У меня начался экзистенциальный кризис.
– Чем ты занималась основную массу времени, когда была дома?
– Борьбой со своим восприятием. С ним я борюсь самыми разными способами, это очень трудно описать. На данный момент оно у меня проявляется в любом действии. Навязчивые мысли, навязчивый счёт, многократное повторение одних и тех же действий, проверка, проверка и ещё раз проверка. Я испытываю трудности в чтении. Предметы вокруг меня как будто растворяются, и я их никак не могу «удержать». Я трепетно отношусь к чистоте, и мне везде мерещится грязь. И так далее. Сейчас, конечно, намного легче…
– Прости за настойчивость…
– Мне очень приятно, что ты спрашиваешь про моё расстройство. Как правило, мало кого это интересует…
– Чем ты сейчас занимаешься?
– Недавно уволилась с работы… Буду искать новую. Кое-какой запас денег пока остался… Хочу заниматься любимым делом. Очень хочу ребенка…
– А…ты сказала, что любишь себя. Может, тебя привлекают девушки? А парни?
– Насчет парней не могу дать однозначного ответа. К девушкам, бывает, тянет.
– А опыт был? С парнями и с девушками?
– Насчет парней – сложный вопрос… Насчет девушек – кое-какой опыт был…
– Девушки кажутся тебе более привлекательными?
– Однажды я влюбилась в девушку, и тогда у меня начался период «девушки сексуально привлекательнее парней»…
– И он длится до сих пор, этот период?
– Нет. Сейчас я не считаю, что девушки сексуально привлекательнее парней. Ибо я хочу ребёнка, а для этого нужен представитель мужского пола. Так что пытаюсь полюбить мужчин.
– Понятно…
– А ты? Чем ты занимался?
– Я хотел связать свою жизнь с музыкой… учился на фортепиано… Но понял, что начал слишком поздно, чтобы стать пианистом… Хотя очень быстро закончил музыкальную школу…
– Как романтично! Я в детстве страстно мечтала играть научиться на фортепиано. Вокруг всех детей водили в музыкальную школу, а они противились этому… А я жила этой мечтой… Но денег у мамы совсем не было… Я до сих пор иногда плачу по ночам из-за того, что моя музыкальная мечта осталась нереализованной… Поэтому даже завидую тебе немного. А ты, пока мы с тобой беседовали, не увидел во мне такого, что разочаровало бы тебя?
– Нет. Даже если хотел бы, не мог…
– Меня опьяняет внимание и забота, проявленные ко мне… Спасибо за вдохновение.
– А что тут особенного?
– Отношение ко мне.
– Скажи, Катя: что ты думаешь обо мне? О моем характере?
– Брутальностью ты не отличаешься, но у тебя потрясающие руки… Если ты кого-то обнимаешь, то можно полностью раствориться в нежности, обволакивающей с ног до головы, и почувствовать себя защищённой от всех невзгод этого мира… Безумный Художник, которому не страшен этот мир…
– Брутальностью не отличаюсь… Такой нежный, не от мира, сего, одуванчик…
Она поджала губы, нахмурила брови и отвернулась.
– Мне не очень приятно, когда насмехаются над моими пусть нелепыми, но всё же искренними попытками раскрыть свои чувства… Значит, впредь буду осторожнее.
– А почему ты видишь тут насмешку, Катя? Ты очень интересно сказала, я просто думал немного снизить градус нашей беседы…
– Твои чувства я никак не критиковала, не препарировала. Просто приняла их. Я ничего не говорила про одуванчик!!! Будь внимательнее!!! Я ничего не говорила про «не от мира сего», «нежный»… Всё не так!!! Может, я на самом деле больная, но мне сейчас очень больно от твоих комментариев!!!
– Катя… не расстраивайся так, прошу тебя! Я ни в коем случае не хотел опошлить твоих высоких настроений! Прости, если сможешь!
– Да я не расстроилась, мне больно, мне страшно, меня трясёт, как зайца, с которого вот-вот будут сдирать шкуру! Сейчас мне не хватает тех самых объятий… Но ты грубый и неотёсанный!!! Может, вся наша беседа для тебя — психологическая игра… Не связывайся с такой наивной дурой и истеричкой, как я.
– Я просто хотел вытащить тебя отсюда…вот и все. Тебя здесь жрут бесы, а ты и рада…
– Ты с каждым новым словом добиваешь меня…
– Ладно…прости за несдержанность. Жаль, что я не могу тебе импровизировать, бесконечно импровизировать, погружая тебя бархатными звуками рояля в золотое безвременье! Ты просто случайно воплотилась в этом бренном мире, ты музыка, застывшая в плоти… и тебе нужна музыка… музыка...
– Ничего страшного, я сама во всем виновата…
– Пойду я… я обязательно вернусь за тобой. Пусть тысячи жизней пройдут, но я приду. Слово мужчины.
– Прости меня, пожалуйста…
Она быстро обняла руками мою голову, придвинув вплотную к окошку, и поцеловала.
– Такой, как ты сейчас, ты покоряешь мое сердце безвозвратно… Я не могу ничего больше сказать…Я растворилась в абсолютном блаженстве…
Катя ушла, а я остался один. Предчувствие рассвета закрутило мысли в паническом колесе. Как же выкрасть ключи? Уже поздно? Я опоздал?
Заглядываю в палату, куда вошел Дима с санитаркой, и вижу на сдвинутых койках три голых тела: Диму, белокурую санитарку и еще одну санитарку. Очкарик где-то в другом месте.
Где же ключи? Вон халат…
От моего пристального взгляда белокурая поднимается, как ошпаренная.
– Лена!.. Вставай…блядь… Лена… Смену проспали. Звонят уже!
– А где ключи? Кто взял ключи?
– Блядь!
Дима тут же организует шухер. Полуголые санитарки носятся как угорелые. Я, по понятным причинам, тоже весь в поиске.
– Нашла. Под кроватью были. Дима! Ты че за водку брал? Охуеть, ничего не помню.
– Ты курнула, мама. Окстись.
– Димуля, ну давайте быстрее уходите!
– Ванек, где очкарик? Пошли, пошли!

Мне оставалось только ждать, когда снова представиться возможность бежать. Я сегодня упустил такой шанс! Серая тоска въедалась в сердце. Но любовь согревала душу. Я знал: что бы ни случилось, ради милой я все сделаю, я останусь человеком, я не упаду…