космополит : Везение

До поезда оставалось еще два часа, я сидел в зале ожидания и листал газету. Зал был слабо набит будущими пассажирами, через открытые высокие окна врывался жаркий июньский воздух, колыхая занавески. Прямо напротив меня сидел мужчина довольно преклонных лет, одетый в светлые льняные брюки и белую рубашку. Он о чем-то оживленно беседовал на немецком языке с сидящей рядом молодой девушкой. Поскольку мне довелось изучать немецкий в университете, то повинуясь естественному желанию пообщаться на экзотической для наших мест речи я, улыбнувшись, поздоровался. На морщинистом лице засветилась улыбка. Завязалась беседа. Юргену было уже девяносто, он был веселый и жизнерадостный, без малейшей тени маразма. Девушка, сопровождавшая его в пути, приходилось ему внучкой, ее звали Астрид.
Мы говорили о путешествиях, я рассказал как ездил, еще будучи студентом, в Гамбург. Астрид хвалилась тем, что исколесила всю Европу на своем стареньком Вольво. А дедушка весело признался, что раньше судьба заносила его в мой город. В 1941 он участвовал в восточной компании. И в первых числах июля его часть почти месяц квартировалась в N-ске.
- какое удивительное совпадение – сказал я, испытывая какую-то странную неловкость.
- скажите молодой человек, а остался ли еще здесь музей музыкальных инструментов? – поинтересовался Юрген.
- У нас есть музыкальная школа, при ней вроде есть что-то похожее на выставку – ответил я, пытая вспомнить более подробно.
- Возле моста?
-Да. Именно возле моста. Здесь рядом буквально пару кварталов. Могу вас проводить. – делать мне было решительно нечего, а общение с иностранцами поднимало настроение, да и Астрид была вроде ничего.
- Будем вам признательны — заранее поблагодарила меня девушка.
Выйдя из здания вокзала, я повел Юргена и его внучку, до моего поезда было еще около часа. Пройдя минут десять по набережной вдоль реки, мы вышли к музыкальной школе. Через дорогу от нее стояла старая обшарпанная церквушка. Зайдя со двора, мы нашли вход в «городской музей музыкальных инструментов». Никогда о подобном не слышал. Я приобрел три билета, и мы пошли осматривать экспозицию. Вся выставка помещалась в трех залах. Ленц остановился напротив старого рояля. Он, молча, смотрел сквозь пространство. Я веселил Астрид, рассказывая ей байки об уникальном местном колорите. Постояв так еще немного, Ленц сказал нам, что вернется на вокзал. Девушка хотела пойти с ним, но он жестом остановил ее и добавил суровым тоном, что пройдется сам. А после сказал с улыбкой, что оставляет ее в хорошей компании. Они условились встретиться в зале ожидания.
Июль 1941 г. N-ск.
Юрген Денек уже четыре месяца был солдатом. За это время он успел пройти подготовку в учебном лагере и стать стрелком 136 пехотного полка, 79 пехотной дивизии. Вместе с ним служил его земляк Альберт, невысокий и худой, он вечно вызывал гнев унтер-офицера за свою поразительную способность, одной своей сущностью, позорить форму. Полк вошел в город в полдень, пройдя почти сто километров за последнюю неделю, люди валились с ног. На той стороне реки находились русские позиции, форсировать реку дивизия начнет не раньше, чем остальные дивизионные части подтянуться в N-ск. Их отделение заняло здание музыкального музея. Как только появилась возможность, все включая командира отделения, повалились на пол спать. Измотанные маршем все отключились, все кроме Альберта, он ходил по залам музея, рассматривая барабаны и балалайки. А найдя, новенький, сверкающий черным лаком рояль он сел за него и начал исполнять Моцарта. Унтер только злобно выругался и велел Альберту отдыхать самому и не мешать отдыхать другим. Не успел командир закончить свою фразу как разбивший стекло выстрел, с той стороны реки, снес Альберту пол черепа. Кровь брызнула на стены, залила рояль, стекая по клавишам, она капала на пол. Это была первая потеря, которую понес Юрген. Впереди его ждали штурм Харькова, бои за Сталинград, окружение 6 армии, практически вся его дивизия осталась в котле. Дальше госпиталь. Потом западный фронт, арденское наступление, американский плен. За это время он видел столько крови и смерти, что все это превратилось в его памяти, в единый смазанный кровавый эпизод и лишь только смерть Альберта осталась четким различимым отпечатком на его душе.