Голем : Разговор с порно-продюсером

(отрывок кинорассказа «Самовозрастающий Логос»)
* * *
Горюнова ввели в длинную узкую комнату, похожую на коридорный обрубок.
Жёлтые пятна от ночных фонарей, горевших на улице, с трудом проникали сквозь запылённое окно, расположенное напротив двери. Под потолком висел тусклый белый плафон. Свет его утопал в длинных, словно стекающих на пол шторах розоватых тонов. На языке квартирных маклеров подобные комнаты называются трамвай или вагон.
По стенам комнаты, на неярких обоях, висели на кнопках странные киноплакаты. На одном из них две пионерки в коричневой школьной форме с увлечением рассматривали огромный альбом с цветными изображениями фаллоимитаторов. На другом Брежнев целовался взасос с каким-то дюжим, полуобнажённым негром. От негра Горюнова сразу же затошнило, и он вспомнил, что почти двое суток ничего не ел.

- Кх-мм, — вежливо кашлянул кто-то.
Горюнов оторвал взгляд от плакатов и поискал глазами источник звука.
Вдоль стены стояли два глубоких кресла, разделённые крохотным журнальным столиком. В одном из кресел обнаружился крохотный, щуплый человечек в очках, закрывающих пол-лица. Голова человечка была непропорционально велика и сплошь, почти до бровей покрыта прилизанными, редкими волосами светло-каштанового цвета. Перед человечком на хрупком журнальном столике стояло широкое блюдо с рассыпанными дольками бледно-розовой пастилы.
- Вы, кажется, говорить хотели, — обратился человечек к Горюнову.
Голос у человечка оказался неожиданно сильным, хотя и несколько сипловатым.
- Говорите, у меня не так много времени, — продолжал он. -
Всё, что от вас останется, завтра утром выкинут на помойку.

- Зачем вы детям жизнь портите? — негодуя на себя, спросил Горюнов: не то, не с того он начал! И попытался исправиться:
- На кой вам чёрт сдалась эта порнография?
- Потому что за это неплохо платят. Ан масс, — последовал ответ.
- Да вы присядьте, — прибавил человечек. Его глаза оставались незаметными. Горюнов уселся в глубокое кресло, почти утонув в нём.
- Можете угощаться, — предложил его собеседник. — Любите пастилу?
- Я люблю мясо, жаренное на углях, — мрачно сказал Горюнов. — И не люблю долбо… бов.
- Ну, здесь у нас ни того, ни другого, — желчно усмехнулся человечек.
- Отпустите детей, — проворчал Горюнов, ощущая бесплодность происходящего.
- Поймите, — продолжал он, умоляюще прижав ладони к груди. — Я не собираюсь строить из себя героя… ал-би-бэк и всё такое. Но вы же не можете не понимать, что в конце концов за вами придут! И дай Бог, чтобы это была полиция. Отпустите детей. Если это поможет, я могу остаться вместо них. Правда, порноактёр из меня никудышный. И выкупа нет. Вы же преступник! Вы все здесь преступники. Цивилизация давно наложила и уголовный, и моральный запреты на всё, чем вы занимаетесь. В конце концов, Бог накажет. Я серьёзно!

- Запрет, — задумчиво сказал человечек. — Бог накажет. Вы, кажется, Олег?
Горюнов молча кивнул.
- А я – Лушников. Сергей Михайлович, если угодно, — сказал человечек и церемонно повёл книзу-вбок вяло очерченным подбородком.
Горюнов машинально повторил его жест. Потом встряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
- Запрет, юноша, есть очевидное поражение, — сказал Лушников, смакуя произносимое, как десерт. — Порнография, как и проституция, отражает подавляемое стремление общества к сексуальной гармонии. А я, представьте, обожаю гармонию! Во всём.
- Что же, и насилие над ребёнком для вас весьма гармонично? — сказал Горюнов. — Он же вообще не ведает, что творит, а вы… Вы его старательно развращаете! Сначала насилуете тело, потом душу и ум.
- Я не насилую детей, Господь с вами, — сказал Лушников с видимым отвращением, приглаживая и без того зализанный пробор. — Их в кадре гладят… лижут… целуют, или там, не знаю – теребят! Всё это приносит им удовольствие, вы уж поверьте! А то, что за удовольствие не они, а им деньги платят, превращает всю киносъёмку в крайне увлекательное занятие.
- Вы превращаете их в проституток обоего пола,- сказал Горюнов.
Что-то непрестанно раздражало его в происходящем, мешая просто встать и уйти в каморку, вернуться, так сказать, в среду заточения. Может быть, странное ощущение, что в их ночной диспут начало вмешиваться что-то незримое, подмывающее горюновский порыв...

- Проституция есть не более, чем следствие социальных неурядиц, — невозмутимо продолжал Лушников.
Заметно было, что тема доставляет продюсеру несказанное удовольствие.
- Вон, посмотрите! — сказал он, возвысив голос. — Скверная экология, отсутствие воспитания детей, их половой гигиены постоянно вызывают к жизни огромное количество некрасивых женщин и сексуально бестолковых мужчин. Пояснять механизм этого процесса я не буду: всё решается на стадии регулярной чистки зубов. Отсюда и возникает неудовлетворённая похоть! Причём обоего пола. Одни, то есть мужчины, платят за то, чтобы получать удовольствие, не прилагая усилий. Никаких ухаживаний! Даже регулярно упражняться в постели становится просто не по зубам! Простите за невольный каламбур, зубки-то к зрелости уже гнилые. А другие, то есть женщины, торгуют тем, что никто не берёт уже и бесплатно. Почему вы не возмущаетесь тем, что женщины за равный труд получают до двух третей мужского оклада? Потому что это везде так, не только у нас.
И кто из этих ущемлённых дур, спрашиваю я, откажет себе в удовольствии хотя бы в постели рассчитаться с мужиками за недоплаты и вычеты?! А? Чего вы примолкли?

Редкостный пидор, наверное, раз баб так не любит, сумрачно подумал про себя Горюнов. И сказал вслух: шли бы в Думу, раз такой умный!
Он вдруг поймал себя на мысли, что ему до смерти хочется протянуть руку и пережать горло сему тщедушному субъекту. Другую руку сжать в кулак и бить, бить по гладкой, смешливой морде, пока кожа на щеках из розоватой, словно припудренной, не станет тёмно-лиловой, а всё узкое, крысиное личико не превратится в сплошной кровоподтёк.
Однако что-то по-прежнему мешало ему окончательно погрузиться в эту потребность. Возникло ощущение, схожее с тем, словно при ходьбе жала новая обувь. Вот что, понял он наконец. В ночном диалоге Горюнов обрёл нового противника – собственные сомнения.

Лушников помолчал с минуту, немного нахмурясь.
Видно было, что продюсеру не составляет труда прочитывать эмоции, терзавшие его собеседника.
- Да был я в Думе, — сказал он наконец слегка опешившему Горюнову. — В предыдущем созыве. Но до чего же скучно! Все только и заняты, что компенсируют чьи-то долги. Кобзон всегда поёт, даже молча. К Говорухину вообще не подступиться. Остальные просто неинтересны. Да ещё дамы с этими своими халами… бр-р! Что ни устроят на голове, получается хала. Как немцы говорят: сколько на машине ни езди, рано или поздно она превращается в «опель»!
И Лушников тоненько, противно захихикал.
- Порнография – занятие для людей одарённых и тренированных, — сказал он, не дождавшись реакции слушавшего его Горюнова. — Тренировать своих актёров начинаем не мы. Тренировка начинается в телерекламе. Заметьте: что бы у нас ни рекламировали, рекламируют секс! Состоятельный секс, которого давно уже ни у кого не бывает. Даже у богатеньких Буратино! Если моему бизнесу оказывают поддержку, причём на самом верху – значит, это кому-нибудь нужно. А вы утверждаете, что я враг государства. Выполняю очередной госзаказ, вот и всё.

- А если вам закажут бороться с порнографией? — полюбопытствовал Горюнов. — И предложат даже более щедрую плату, чем нынешние дивиденды? Что тогда?
- Ну, это как раз несложно, сказал Лушников, ухмыляясь. — Тогда я развернул бы в масс-медиа федеральную компанию «Культ материнства»!
Открою вам, Олег, небольшой секрет, который до утра всё равно не понадобится. А потом, на небесах, и вовсе не пригодится. Реально противостоять порнографии может только Мать-Прародительница, то есть обычная женщина, которая не допустит, чтобы её ребёнок кому-то ещё принадлежал. Отца лучше не приплетайте, там отдельная песня… да-да, старикан Фройд и всё такое. Ну, а совсем изжить порнографию, как мне кажется, могла бы только частная собственность на женщин. Да и, пожалуй, что на мужчин. Нарушение которой каралось бы по закону.

- То есть вы уверены, что порнуха неискоренима, — сказал Горюнов.
- Точно так же, как любые спрос и предложение! — отрезал Лушников. -
Вы постоянно будете желать женщину. Даже когда ничего не сможете ей предложить! И чем она будет свежее и привлекательней, тем будет желаннее, не правда ли? Деньги, водка, порнокассеты – не всё ли равно, что сделает даму легкодоступной?!
- Вы плохо умрёте, — неожиданно для себя произнёс Горюнов, вставая и направляясь к дверям, то есть давая понять, что беседа окончена.
- Вы тоже… только чуточку раньше, — сказал ему в спину Лушников без малейшего злорадства.