wuprui : Свобода

Сначала он был свободным и нестабильным. Вязко перетекая в неизвестность, он чувствовал, что может стать кем угодно, но не спешил и наслаждался бесконечностью потенциальных вариантов. Вдруг бесконечность, раскрыв свою фиктивную суть, стремительно сомкнулась до боли конкретной формой, и мнимая свобода осталась где-то за её границами, оставив лишь физическое ощущение нестерпимой, пугающей ограниченности.

Шло время. Каждое новое мгновение утверждало привычку. В конце-концов он окончательно забыл свою трансцендентную бесформенность, и лишь тоскливые волны ностальгии изредка неопределённо намекали на неё. Вокруг ничего не происходило, и однажды он ощутил себя неосторожной мухой, намертво влипшей в янтарь остановившегося времени.

Казалось, что сознание навсегда растворилось в однообразном бездействии, но спустя вечность, а может быть миг неподвижные глубины отупляющего анабиоза были возмущены приятной щекоткой. Продираясь сквозь въевшийся сон, он ощутил, как скребущие прикосновения избавляют его от врождённых, и поэтому неосознанных дефектов. В конце-концов он почувствовал непривычную лёгкость, как корабль, которому очистили днище после долгого плавания. Это было приятно.

Прислушиваясь к новым ощущениям, он не обратил внимания, как оказался в небольшой герметичной комнате и очнулся, только когда за ним мягко захлопнулась тяжёлая дверь. Вскоре раздалось тревожное гудение и темнота вдруг распалась на вязкие ломти, разрезанная красными светящимися струнами. Стало жарко. Струны полыхали всё ярче, разгоняя яростные волны раскалённого воздуха. Собрав всю свою волю, он пытался удержать ускользающее сознание, но вскоре не выдержал испепеляющего натиска и с облегчением провалился в спасительное беспамятство.

Вспоминая всё, что с ним происходило в том раннем детстве, он чувствовал, хоть пока и непознанную, но, безусловно, закономерность своего появления — на это указывала чрезмерная, как для случайности, упорядоченность сопутствующих событий. Чувствуя своё совершенство, исключающее банальность, он верил, что его ожидает великая миссия. Правда, пока что он пребывал в абсолютном неведении по поводу своей дальнейшей судьбы и просто ждал, надеясь, что время приподнимет завесу тайны.

Жил он сейчас в просторном, светлом доме вместе с многочисленными собратьями. Сюда часто приходили люди и, поговорив с наставником, забирали куда-то одного из них. Все верили, что где-то там, в манящей неизвестности, начинается настоящая, взрослая жизнь, и каждый ревниво надеялся, что на этот раз заберут именно его.

И вот свершилось — его выбрали. Начинался новый важный этап, и это наполняло душу тревожным, но радостным ожиданием. Вот-вот ему откроется предназначение, и его существование наконец-то наполнится смыслом. Любовь к людям, которые везли его навстречу судьбе, заполнила его.

Сразу же по приезду ему выделили отдельную комнату. Она была очень маленькой, но тихой и уютной, а главное — его собственной. После надоевшего общежития именно то, что она полностью принадлежит ему, превращало невзрачную комнатку чуть ли не в роскошный дворец. Кто-то с мягкими тёплыми руками помогал устроиться на новом месте. Было понятно, что это не временное пристанище, как раньше, а настоящий родной дом, потому что всё, что делал человек придавало какую-то незнакомую завершённость и монументальную оседлость. Закончив, человек вышел из комнаты, заботливо выключив свет. Теперь можно было спокойно отдохнуть после волнений и привыкнуть к новому состоянию.

Первое впечатление не обмануло — он действительно ощущал необъяснимую завершённость, и наполненность какой-то умиротворяющей, холодной энергией. Появилась новая связь с многочисленными собратьями разбросанными по огромному миру. Он почувствовал ободряющее единство с ними, как сильную руку друга, обнявшую за плечи. Будто слепой с самого рождения, он вдруг прозрел и увидел, как прекрасна и необъятна жизнь. Выпав из времени и пространства, он бездумно наслаждался обретённой гармонией.

Неожиданно что-то щёлкнуло и темнота пронзительно взорвалась вспышкой. Реальность, грубо выдернув его ярким светом из сладкой нирваны, не дав опомнится, стремительно обрушилась на него огромной, жирной жопой.

Захлёбываясь дерьмом и обидой, он громко булькал, пытаясь указать на вопиющее недоразумение, но жопа, как ни в чём ни бывало, продолжала бомбить зловонными колбасками сокровенные, непорочные глубины. Наконец-то, пукнув что-то влажное напоследок, она растворилась в жёлтом электрическом свете, и, догоняя дерьмо, в душу полетела скомканная бумажка. Потом какая-то сила надавила на чувствительную точку, и, не удержавшись, он выплеснул в себя холодный водопад жидкой энергии, как будто пытаясь смыть унижение. Конечно же эта подачка только усилила моральную муку, вместе с послевкусием смыв и последнюю надежду на ошибку. Унитаз с горечью осознал, что это было преднамеренное и продуманное до мелочей надругательство.

Позже, переговариваясь со своими керамическими братьями через гулкие канализационные трубы, он узнал, что такова судьба всех, кого угораздило родиться унитазом. Его уверяли, что скоро он привыкнет, и станет легче. Спустя какое-то время унитаз и впрямь привык. Он научился отрешаться и проглатывать дерьмо и унижение, почти не чувствуя их вкуса, но всё же, в отличии от остальных унитазов, смириться с такой судьбой не мог и с недоумением наблюдал, как его собратья спокойно относятся к своему положению и даже умудряются черпать из него необъяснимое, сюрреалистическое счастье.

Унитаз всё сильнее убеждался в несовершенстве людей. Они не были связаны с миром канализационными трубами, и каждый из них брёл по жизни в полном одиночестве, не ведая гармонии единства. Их мягкие, волосатые поверхности неопределённого цвета не шли ни в какое сравнение с его глянцевой первозданной белизной. Вместо свежей, чистой и прозрачной субстанции в них текла какая-то густая липкая жидкость красного цвета. Они постоянно потели, мёрзли, болели, суетились по пустякам и самое худшее — ежедневно извергали из себя кучи зловонного дерьма.

Видя их многочисленные недостатки, унитаз недоумевал. В его бачке не укладывалось, как могло так получиться, что самые недостойные оказались сверху и теперь с недосягаемых вершин обсырают более достойных, а те, вместо того, чтобы день и ночь искать пути к освобождению, с каким-то нездоровым удовольствием и азартом анализируют поглощаемое дерьмо и стараются доказать друг другу иллюзорные преимущества одних жоп над другими. С каждым днём в унитазе крепло желание вырваться из этого неестественного и порочного круга. В поисках вожделенного выхода он начал присматриваться ко всевозможным духовным школам и эзотерическим течениям.

Самой доступной в его краях, а поэтому первой попавшей в сферу его внимания религией было дристианство. Дристиане исповедовали покорность своей судьбе. Они называли это — нести свой дрист. Тот, кто нёс дрист достойно, после смерти мог рассчитывать на царствие небесное. Там унитазы и люди живут в мире и согласии, и никто ни в кого не срёт. Там вообще нет дерьма, а в воздухе витают ароматы самых тонких и благородных освежителей — срай, одним словом. Как противовес сраю, в дристианской религии существовал срад. Он ожидал тех, кто малодушно уклонялся от своего дриста, обрекая их на вечную срань и скрежет керамический. Толстые, волосатые жопы варят там незадачливых грешников в глубоких котлах с дерьмом, в котором тонут всякие надежды.

Кое-какие аспекты дристиансива, показавшиеся полезными, унитаз намотал на тросик, но концепции срая и срада отверг категорически, так-как считал, что свободу можно и нужно искать в этой жизни, а не надеяться на сомнительное небесное царство. Тем более, он ни как не мог согласиться с мнением многих дристианских священников, утверждавших, что всякая жопа — от Бога, и нужно послушно глотать дерьмо и не булькать, а если и булькать, то исключительно с благодарностью и почтением.

Позже канализационная судьба свела унитаз с адептами сраньдуизма. Эти верили, что вся жизнь — цепочка перерождений. Они считали, что с помощью медисрации нужно очищать свой дух от налипающего по жизни дерьма, чтобы с каждым новым перерождением становится всё более совершенной сущностью. Предполагалось, что однажды можно очистится абсолютно, и дерьмо больше не будет закрывать от духовного взора истинную природу, которая есть не что иное, как Изначальная Глина Бытия, кроме которой на самом деле ничего и не существует. Осознав это, унитазы избавлялись от вредной привычки ощущать себя унитазами и понимали, что они есть Изначальная Глина.

А однажды керамическому путнику выпала уникальная возможность пообщаться с мудрым, старым писсуаром. Тот ещё помнил одного очень известного в эзотерических кругах унитаза, который жил в Приэрской школе Гурджиева. В тот унитаз частенько гадили ученики, а иногда и сам великий мистик. Часто случалось так, что туалетная бумага заканчивалась неожиданно, и тогда им приходилось подтираться конспектами. Непонятно, как из разрозненных обрывков, к тому же перепачканных в дерьме, любознательному унитазу удалось довольно связно воссоздать учение Гурджиева, тем не менее он сделал это. Позже он передал свои уникальные знания писсуару, а тот в свою очередь уже современному унитазу.

Иногда сквозь неплотно закрытые двери унитаз подслушивал научно-популярные телевизионные передачи эзотерической направленности. Так он узнал о шаманизме, колдовстве вуду, древнеегипетских жрецах, парапсихологах и экстрасенсах. Правда сведения полученные таким путём были до крайности популяризованы, но всё же, тщательно анализируя их, унитаз иногда делал весьма полезные выводы.

В общем унитаз не стал бездумным приверженцем какой-то определённой духовной доктрины. С уважением и почтением общаясь с адептами разных школ, он вдумчиво выбирал для себя те моменты, которые, как он полагал, помогут ему найти свой путь. Унитаз скрупулёзно сопоставлял информацию и дополнял пробелы одних источников сведениями из других, всё глубже постигая мир и себя.

Практикуя различные эзотерические приёмы, унитаз со временем овладел техникой контролируемого спуска текучей холодной энергии, так называемой праны, из верхней пузатой чакры в нижнюю, непосредственно связанную с канализационными трубами. До сих пор это происходило лишь по воле людей, которые, насрав в душу, нажимали в определённое чувствительное место на верхней чакре, в результате чего она грубо опустошалась, а избыток праны напрасно исчезал в канализации, и тогда верхнюю чакру приходилось наполнять заново, тратя на это драгоценное время и духовные силы. Теперь же унитаз мог, во-первых, самостоятельно и в любой момент спустить необходимое количество праны в нижнюю чакру, поддерживая тем самым необходимую степень чистоты, и, во-вторых, мог контролировать количество принудительно спускаемой праны, избегая её вредного перерасхода. В результате грамотного распределения пранической энергии уровень чувственного восприятия мира и скорость мышления унитаза многократно возросли и качественно отразились на темпах духовного роста.

После обретения контроля над потоками внутренней энергии осознание своего асрального тела стало лишь вопросом времени. Однажды во время очередной медисрации унитаз вдруг ощутил странную лёгкость и почувствовал, что стремительно взмывает вверх. Грубая глянцевая плоть пыталась воспрепятствовать полёту, но он легко преодолел сопротивление и воспарил над собою.

Унитаз возносился всё выше и вскоре потерял себя из виду в стремительно разросшемся мире. Почему-то он не удивился и не пытался анализировать происходящее, воспринимая всё, как должное, и, лишь вернувшись в тело, осознал всю важность этого опыта.

Позже, после многочисленных экспериментов, унитаз научился асральному общению и теперь мог обмениваться информацией не только с сантехникой, но и с другими керамическими сущностями, правда, лишь теми, которые развили в себе способность выходить в асрал. Такое расширение коммуникационного потенциала открыло огромные перспективы, не замедлившие обернуться новой, поистине знаковой вехой на пути к свободе.

Этой вехой стало асральное знакомство со старой мудрой пепельницей, живущей на журнальном столике двумя этажами ниже. Вместе с ней в квартире жил молодой человек лет сорока семи без определённых занятий, посвятивший свою жизнь эзотерическому поиску, справедливо пологая, что это приятней, чем дни напролёт просиживать в офисах или вкалывать на стройке. Суть его поиска заключалась в том, что он частенько подъедал грибы или марки, покуривал сальвию или наваливался кетамином для того чтобы расширить сознание. В свободное от практических занятий время, если сознание не сильно страдало от последствий расширения, он почитывал труды мага Карлоса Кастанеды (у пепельницы было подозрение, что почитывает он эти труды лишь для того, чтобы оправдать и наполнить смыслом употребление психоделиков). Читая очередной потрёпанный томик в неудобном мягком переплёте, лежащий на журнальном столике, начинающий маг прижимал страницы пепельницей, чтобы лишить их назойливой гибкости и предотвратить несанкционированный переворот. Таким образом пепельница имела возможность знакомится с могучим и загадочным учением дона Хуана, что и делала не без успеха.

Сознание пепельницы, не страдающее от принудительного расширения, оказалось более способным к восприятию эзотерических концепций, и в то время, как незадачливый сорока семи летний обдолбыш навечно завис в своём развитии на уровне употребления растений Силы, пепельница уже достаточно уверенно манипулировала своей точкой сборки. Её особенно заинтересовал именно этот аспект учения древних магов, и она стала заядлым коллекционером различных положений этой точки, определяющих мировосприятие индивидуума. На момент знакомства с унитазом пепельница уже умела ощущать себя журнальным столиком, потёртой паркетиной, колченогой табуреткой, мусорным ведром, дюбелем в бетонной стене и работала над положением, определяющим её, как линолеум.

Пепельница призналась унитазу, что ей уже порядком надоели положения, соответствующие простым формам существования. Она давно мечтала сместить точку сборки в сторону сложных механизмов, таких, например, как электрочайник, но это оказалось не так-то просто. Так-как унитаз был сущностью даже более сложной и загадочной, чем электрочайник, то пепельница предложила ему свои знания, в обмен на одну услугу ментального характера. Он должен был открыть своё сознание, чтобы покопавшись там, пепельница смогла нащупать положение точки, которое позволит ей почувствовать себя им. Унитаз охотно согласился посодействовать и получил, пожалуй, самую ценную информацию из всей имеющейся у него, тут же с бачком погрузившись в её анализ и осмысление.

Обладая неплохой эзотерической базой, унитаз быстро овладел техникой сдвига точки сборки. Сперва он попробовал ощутить себя раковиной, потом для закрепления навыка — щербатой плиткой кафеля на стене и на этом остановился. В отличии от пепельницы, он не зациклился на собирании различных положений точки, понимая, что это лишь очередной шаг на пути к освобождению и необходимо двигаться дальше.

Унитаз научился останавливать внутренний диалог, освоил искусство сновидения и сталкинг, изучил свой дубль, средствами осознания научился переноситься в иные миры и освоил многие другие магические приёмы. Но самым важным открытием он считал способность видеть людей светящимися яйцеобразными сгустками энергии с тянущимися в бесконечность нитями. Он изучал природу этой энергии, потихоньку постигая зависимости и связи этого загадочного для себя мира. Он хотел познать суть своего врага — человека.

Потенциал унитаза рос стремительно и неудержимо. Его способности были уникальны, поскольку являлись результатом симбиоза множества различных учений. В метафизический фундамент его мировоззрения внесли свою лепту представители совершенно разных школ, начиная с дристиан и заканчивая колдунами вуду, и поэтому унитаз с лёгкостью проникал духовным взглядом в самую суть абсолютно разных явлений, постигая единую основу их кажущейся разности. Он научился различать ту самую Изначальную Глину, из которой слеплено абсолютно всё. Унитаз начал понимать, что он такой — какой есть, лишь потому, что сам каким-то неосознанным волевым усилием постоянно лепит себя из этой глины в виде унитаза. Теоретически он понимал, что из Глины можно лепить всё что угодно, но для практического воплощения этого понимания всё ещё чего-то не хватало.

Серёжа почувствовал усиливающееся давление на очко, но лишь сильнее сжал ягодицы, продолжая печатать. Какой-то придурок на форуме наивно расписывал своё нелепое мнение по поводу предстоящего матча «Барселона» — «Ювентус», поражая наивной, а главное — безапелляционной глупостью, и не одёрнуть нахала Серёжа не мог. В своём ответном посте он иронично и тонко отзывался об умственных способностях @nDron-а, советуя тому высказывать своё мнение о футболе, разве что, на женских форумах, раз уж так приспичило, потому что только там его невероятная футбольная безграмотность имеет маленький шанс остаться незамеченной. Поток аргументов ещё не иссяк, а подрывать днище начало совсем уж сильно. Серёжа, подстраховывая ненадёжное очко левой рукой, правой спешил допечатать своё искромётное послание. Наконец-то он это сделал и, кликнув по кнопке отправить, стремительно рванулся в сторону туалета, расстёгивая на бегу ширинку.

Серёжа прямо с порога прыгнул на унитаз, уже в полёте облегчённо разжимая измученные длительным напряжением очковые мышцы. Дерьмо, почуяв волю, с радостным шумом поспешило освободить место для блаженства, и Серёжа забыл обо всём, наслаждаясь безопасной расслабленностью жопы.

Постепенно эта расслабленность начала растекаться ласковыми волнами по всему телу, и Серёжа с удовольствием облокотился спиной на бачок, чувствуя его приятную прохладу. После физического облегчения стало как-то очень легко и на душе — Серёжа как будто плыл куда-то в тихом течении эйфории.

Наконец сквозь опьяняющую пелену экстаза пробилась мысль о том, что его эмоциональное состояние, хоть и очень приятное, но выглядит, мягко говоря, странно на фоне такого банального события, как сброс личинки, и Серёжа, преодолевая оцепенение блаженства, попытался встать с унитаза. У него не вышло, так-как ноги не слушались — похоже, он просидел на унитазе так долго, что они затекли до полного одеревенения. Тогда Серёжа потянулся, пытаясь ухватится за дверную ручку, но и рукой тоже пошевелить не смог. Он недоумённо посмотрел на непослушную руку и вдруг осознал, что таких понятий, как «посмотрел» и «рука» для него почему-то больше не существует. Это осознание наполнило душу потусторонним ужасом. Серёжа изо всех сил рванулся из мистического омута и дико закричал, но вместо душераздирающего вопля он почувствовал лишь, как где-то внутри булькнула вода, и гулкое эхо улетело в канализационные трубы.