Grobik : Людоед. Часть 4.

***

Однажды людоед принёс из лесу немного почтальона и большую полную почтальонскую сумку. Среди чужих писем и дурацких газет они с Ксенией обнаружили научно-познавательный журнал «Паноптикум». Листая его в туалете, Семёнов наткнулся на статью о гормональном обмене. В ней рассказывалось, что организмы, живущие вместе длительное время, постоянно обмениваются гормонами, жидкостями, запахами и ферментами. Поэтому после 20-30 лет жизни семейные пары внешне очень похожи – жена перенимает черты мужниного лица и наоборот.
Вот интересно, — подумал людоед. Это что значит, когда-нибудь у Ксюши вырастет борода, а у меня полезут сиськи? А если прожить достаточно долго, то можно незаметно поменяться и совсем? Было бы забавно – бородатая женщина с моим аппаратом. Хм, а почувствовать, что такое, когда в тебя входит мужской пенис? Он представил, как Ксения будет его домогаться, и с отвращением сплюнул на сапог. Нет уж, – решил людоед. – Лучше раньше умереть, чем дожить до такого абсурда.

***

- Что же это мы с тобой живём во грехе? – спросил раз людоед Ксению. – Неужто ты не хочешь красивой свадьбы в кроваво-красном платье? Неужели не мечтаешь о шикарной лакированной бричке, чтобы стегать извозчика кнутом и мчаться, мчаться по лесным дорожкам, утопая в букетах гемантусов?
- У нас будет тройня, — сказала Ксения, продолжая вытирать тарелки.
- Да разве это плохо? Пусть будет хоть пятерня!
- Нет, у нас будет тройня. Послезавтра.
Ксения посмотрела на него с улыбкой и задрала фуфайку. Лето было длинное, турист шёл жирный, и за последние несколько месяцев она здорово поправилась. В результате активного обмена гормонами с Семёновым, она также выросла на вершок, отяжелела в кости и разрослась плечами. Живот был почти не заметен, хотя и велик. Семёнов потыкал в пузо пальцем, постучал и прислушался. Изнутри долетали звуки весёлых варварских песен, гремели в пляске босые пятки и нёсся детский жизнерадостный хохот.
- Ну что ж. Это даже хорошо, что сразу трое. Я как раз крышу чинить задумал. К февралю управимся, спасибо тебе. А свадьбу всё же надо играть! Завтра!

***

Людоеду снилось, что он живёт в своей комнате в Москве. За стеной высоким молдавским голосом храпит Вася. Паук со скрежетом плетёт паутину за компьютером. Летучие мыши вылизывают тарелку с остатками флотских макарон. Жена шумно вздыхает в гробу и пахнет чесноком. И тут дворник начинает за окном долбить лёд. Для этого он использует специальную тяпку и стучит ею о тротуар, не заботясь о сне местных жителей. Новенького прислали, значит, сволочи? Ну, конечно – туркменов у вас много, а ведро песка купить не могут. Семёнов уже представлял, как нога дворника высовывается из кастрюли, приподнимая крышку – и тут будильник упал ему на голову.

***

Для весёлой свадьбы Семёнов нанял в дальних деревнях самых малопьющих трактористов. Велел покрасить тракторы в белый цвет, украсить петуньями и быть на его дворе в семь утра. Церковь открывалась в восемь, поп ждал, потел и нервничал.
С ветерком на трёх белоснежных тракторах помчались они на бракосочетание! В одном ехала Ксения в кроваво-красном платье, в другом – ослепительный людоед Семенов в шляпе-котелке и целым роем воздушных шаров в руке. Шары торчали на целых 130 метров вверх, а трактористы были одеты в костюмы Железных Дровосеков.
Поп ждал у ворот церкви на коленях. Семёнов позвонил ему вчера ночью и сказал, что скоро будет Страшный Суд, и он, людоед Семёнов – тому подтверждение. Поп решил не рисковать – да и шутка ли, в воронежской глуши хоть какое развлечение! Пусть даже псих звонит – чего бы не подыграть. Но когда к церкви подкатила тракторная процессия, батюшка начал креститься и хотел, было, уползти. Семёнов соскочил с подножки, наступил ему на бороду и шепнул на ухо: «Женишь – будешь с нами есть. Не женишь – будем сами тебя есть»… Попик понимающе пукнул и широким жестом пригласил брачующихся в храм.

***

После свадьбы людоеды Семёновы зажили по-новому. Ксения буквально на следующий день родила троих крепких мальчишек в сандалиях и полосатых шортиках, и они пошли с папой на рыбалку. Кушать людей им пока было нельзя – слишком для этого у них были тонкие кишочки и слабые желудочки. А вот краснопёрка и карась – это было самое то! На рыбалку они ушли в 4-м часу утра, из еды Семёнов захватил только хлеб и горчицу, но уже в девять пятнадцать они по-мужски завтракали вкусной сочной лягухой и карасиками.
В это время Ксения занялась огородом. На дворе стояла осень, но Семёнов соорудил две больших теплицы, и теперь молодая самка людоеда занялась селекцией. В планах было скрестить малину с орехом, арбуз с горохом, дыню с хреном, кактус с крыжовником и пальму с плющом.
Семёнова больше заинтересовал гибрид огурцов с котлетами по-киевски и тыквы с хашем. Но для этого нужно было хорошо знать умные науки, потому решили дождаться, пока подрастут и закончат университеты малыши.

***

Однажды людоед решил свозить семью на Родину – в Папуа-Новую Гвинею. Хотел показать детям и жене, как жили их предки, чьё мясо предпочитали свинине и кабачкам. Не секрет, что и сам Семёнов надеялся при случае полакомиться халявной человечиной. «Ну, должны же они закатить хоть какую-то пирушку по случаю моего приезда?!» — думал он о гвинейцах и папуасах.
Не раз и не два Семёнов пытался, взяв всю свою семью на плечи, добраться до папуасской Гвинеи своим ходом – но оказалось, что глубина вокруг неё была слишком велика. Идти с такой ношей по дну больше получаса людоед не мог. В результате он выбегал на берег, задыхаясь и выплёвывая всякий мелкий морской вздор – ракушек и морских коньков, успевших набиться ему в пасть и в уши.
Ясно встала проблема – на Родину ходят только самолёты и большегрузные суда. На корабль семью людоедов брать категорически отказались – капитан оказался бывалый, и неприятности чуял жопой за версту. А в самолётной компании работали жадные суки – им было всё-равно, кого везти – что Усаму Бин Ладена, что людоеда Семёнова. Офисная швабра озвучила ему цену на билеты, и улыбнулась улыбкой, от которой у людоеда по шкуре пронеслась стая мурашек.

***

Нужно было набрать денег на билет. Ксения сказала, что поедет к себе назад, в родное отделение вытрезвления, и за пару месяцев заработает там необходимую на билеты сумму. А Семёнов должен был оставаться дома, нянчить маленьких людоедиков и холить огород. На том и порешили.
Ксения вернулась в большой шумный город Ленинград и устроилась назад в государственный институт изучения деклассированных элементов. На работе ей были рады, устроили пир горой и праздновали неделю и три дня. Ксения была вне себя от счастья, почувствовала себя социально активной и необычайно нужной в большой дружной семье работников МВД.

***
Семёнов загрустил в одиночестве. Только сейчас он понял, как дорога ему стала Ксения. Дети ползали по людоеду, терзая волосья на его груди и покусывая то там то сям. Он принялся, было, читать классику зарубежной литературы, потом перескочил на подписку журнала «Радио» за 68-й год, потом вообще стал читать газеты и в конце-концов совсем оскотинился – включал с утра телевизор и до ночи смотрел новости. Дети сами искали себе пропитание, под одобрительное угуканье Семёнова притаскивая домой то задушенную крысу, то прикатывая ворованные у армян арбузы.
Людоед Семёнов перечитывал в телефоне старые SMSки, полученные от Ксении и меланхолично мял в кулаке ставший ненужным до поры пенис. В такие моменты дети резко прятались от отца и смотрели на него из-под кровати внимательно и испуганно, выставив перед собой вилы и остро заточенные шампуры.

***
Ксения работала, как практикантка – не покладая рук и настолько самоотверженно, что за три дня ей пять раз официально выразили благодарность с занесением в личное дело и повысили зарплату.
Но вот однажды среди обыденных воплей и звуков задержанных деклассированных элементов она услышала нечто необычное. Русский мат и прочее козлиное блеяние, словно чарующая дудочка сказочного крысолова, прорезали звуки нероссийской речи! Это был не таджикский язык. Не какой-либо из местных диалектов – это был язык Феллини и Петрарки, Чиччолины и Майкла Паттона, Луизы Чикконе и Марчелло Мастрояни! Это был итальянский язык.
Ксения быстро сменила окровавленный передник на чистый, клеёнчатый и поспешила на чудные звуки. Она разыскала источник романского лепета в камере №16, выковыряла его в толпе неинтересных туловищ и привела к себе в кабинет. Очевидно, что этот мужчина принадлежал не местной культуре и попал к ним в учреждение по оплошности – напился на банкете русской водки, запил шампанским и полирнул коньячком с пивом – вот тебе и готовое деклассэ, долго ли...
Это был интересный мужчина, элегантно обмотанный вокруг шеи какой-то тканой скатертью. «Ишь, какой культурный! — подумала Ксения, — обвязался на всякий случай. А наши-то мужики – как жрут, так всё льётся мимо рта прям на форменные брюки и животы! Что тут вообще равнять – Европа она и в Евразии Европа…» Так началась история её грехопадения.
Макаронник протрезвел, оказался учтив и неглуп, а почуяв напротив себя фемину, начал тут же целовать ей руки и показывать примеры европейского обхождения, стреляя глазками и томно обмахиваясь от мух каким-то итальянским глянцевым журналом.

***
Людоед утомился томиться. Он связал детей за ноги и повесил на стену высоко над полом, крепко прикрутив к гвоздю проволокой. Была суббота, и он поехал на ближайший базар – поискать себе приключений на задницу или на кулаки.
Приехав на базар, он тут же прошёлся по задним рядам харчевен и рюмочных, нашёл в кустах двоих-троих пьяных вусмерть забулдыг и поспешно съел их, даже не раздевая. Семёнов быстро захмелел от свежей алкашатины и в нём проснулись утихомиренные до этого животные инстинкты. Он пошёл по базару, распевая залихватские песни и шаркая сафьяновыми сапогами по земле. Он подмигивал бабёнкам, игриво щипал за круп лошадей и корчил рожи ошалевшим мужичкам. Сексу ему не хотелось – ему хотелось куража. Вернее, куража желалось больше, нежели секса. И как всегда у него это бывало – проснулся он дома, мало чего помнящий, с чугунной головой, а по бокам его туловища на кровати сопели дети, пуская пузыри соплей и счастливо чего-то гуля.

***
Два дня Ксения не выходила из своей трудовой коморки – а итальянец всё не смолкал. Он говорил что-то на своём наречии, мягком и приятном на слух, иногда пел легкомысленные песни, иногда вспоминал совместные подвиги советских и итальянских солдат, извинялся за Муссолини и фашизм, рассказывал анекдоты и пытался заказать по телефону пиццу. Ксения, как сомнамбула, наблюдала всё это, не в силах двинуть рукой или ногой. Она не понимала его речи и лишь согласно кивала, где нужно и удивлённо поднимала брови, когда он непроизвольно усиливал жестикуляцию и заливисто смеялся собственным остротам. В конце второго дня в горке мобильников, отобранных у пациентов, забренчал один, выдавая мелодию Адриано Челентано. Ксения приложила его к уху и растерянно передала телефон итальянцу. В ухе звучала родная итальянцу речь. Он выслушал, оживился и на чистом русском языке сказал:
-Ну всё, мать. Спасибо, что не обидели. Пора мне – Родина зовёт.
И выпрыгнул в окно. Ксения метнулась к подоконнику, ведь её кабинет находился на шестнадцатом этаже. Но итальянец уже раскрыл парашют и дул в него, стремительно удаляясь в сторону итальяно-русской границы.
-Как зовут-то тебя, о необыкновенный мужчина?! – возопила Ксения, жена людоеда.
-Ищи Альфонсо Пьетро Марчелло Луиза Винченцо Паскуале ди Феттучини! Мой адрес – вечный город, Рим!
И, сука, улетел.