WEST-NIСK : ГОРИЗОНТ ИЛЛЮЗИЙ

I

За окном притаился вечерний осенний, промозглый морок, постепенно доедающий тушу, ещё недавно, казалось бы, огромного и сильного лета, которое, нельзя сказать, что было в этом високосном году добрым и радостным, но всё же оно было. Осень, хоть и давно вступившая в свои календарные права, позволяла себе добивать лето медленно, вечерами, потому как днём, всё ещё появлялось солнце и, вместе с тёплыми южными ветрами, не давало осени доделать своё дело быстро.
Всю неделю в его доме жили гости, приехавшие от куда то из далека, которые, однако, не доставляли особых неудобств, с ними не надо было ходить по музеям, кататься на экскурсионных корабликах по Неве, смотреть бессонные мосты, взбираться на колоннады соборов, посещать дачи царей, места учёбы великих поэтов, в общем, заниматься всем тем, чем положено заниматься радушному и гостеприимному жителю города, построенном на зло и вопреки. На зло внешним и внутренним врагам и недоброжелателям и вопреки здравого смысла, потому, как климатическая зона, которую занимал город, весьма спорно подходила для комфортной жизни человека вообще, не говоря уже об огромном скоплении живущих ныне в северной столице людей. И тем не менее на зло и вопреки город жил, жил уже триста девять лет, смотря на остальной мир своим стальным, серым взглядом, взглядом цвета металла и неба над городом, взглядом печали и силы, которые он медленно отдавал своим жителям, получив своё время этот заряд от них же в тяжёлые времена своего строительства, переворотов, восстаний, революций и войн. Одним словом, гости развлекали себя сами, и встречались с ним лишь поздно вечером за ужином или рано утром, когда он уходил на работу, а они приходили с после ночных, культурных мероприятий.
Этот високосный год принёс ему много нового, он стер его серую, не меняющуюся ото дня ко дню жизнь, которой он жил последние несколько лет и сделал её полной эмоций и переживаний, цветом она стала от почти непроглядно чёрной, до невыносимо белой, амплитуда и частота колебаний выросла многократно, но общий её оттенок стал всё же более тёмным.

II

Лишь к этой осени наметилось потепление, затихли эмоции от развода с женой и дележа «совместно нажитого», также ушли переживания от нескольких летних романов с красивыми, но пустыми и холодными женщинами, ценящими прежде всего материальное и готовыми отдавать за это многое, но не то тепло, нежность, доброту, сочувствие, близость, которые идут от души. Это отнюдь не значит, что у них никогда не было этих чувств и эмоций и, тем более, душ, просто наше время, жизнь и в первую очередь, мы — мужчины, сделали их холодными, прагматичными, красивыми куклами с холодными глазами, общение с которыми легко, но не оставляет в душе ни чего, а когда в ней и так почти ни чего не нет, общение не приносит никакого удовлетворения, кроме, конечно физического. Что всё равно мало, для человека, который привык вкладывать в каждый поцелуй, в каждые объятья, в каждую фрикцию, не только физическую энергию, но и часть себя, то ощущение, которое можно назвать любовью, потому что к каждой из женщин, с кем он был близок, он испытывал это чувство, и помнил каждую из них, даже тех представительниц самой древней профессии, что присутствовали во время частых командировок, в банях и гостиницах, после до или во время неформальных переговоров с партнёрами.
Так сложилось, что осенью его мироощущение начало входить в гармонию с самим окружающим миром, появилось чувство, и оно не было безответным, он повстречался с Аней, — человеком, которому было важно какой ты, а не что у тебя есть, со своими эмоциями, мыслями, разговорами не о том кто в чём и как одет, и сколько стоит «прикид» в целом, женщина не придерживающаяся каких-либо модных клеше и «трэндов», имеющая собственную точку зрения по многим вопросам, но всегда готовая к пересмотру оной в зависимости от обстоятельств и приводимых аргументов. Красивая не благодаря ботексу и силикону, а от природы, благодаря родителям и доброй душе, её открытостью, которой отличаются люди родившиеся, прожившие какое то время, получившие образование где то начиная с Предуралья и заканчивая Дальним востоком, где всё ещё, к счастью, больше настоящих людей, а не тех «homomoneys» гоняющихся за финансовыми потоками стекающимися со всей страны ручейками становящимися все более крупными к европейской части России и бесследно растворяющимися в столичных распилах.
Собственно и гости жившие у него дома в эту неделю были больше её гостями.



III

Окраса она была лилового, с плюшевой, как у всех шотландских кошек, шестью желтовато-лилового оттенка, с черепаховыми тёмными пятнами, лиловым носом, подушечками лап и жёлтыми глазами.
Он знал её с детства, с маленького серого комочка шерсти с разъезжающимися лапками и хвостом – морковкой, он завёл её, когда понял, что женщина, живущая с ним, говорящая о своей любви к нему, детей рожать не собирается и, скорее всего, не соберётся ни когда. Она появилась в его жизни, не для замены ребёнка, а скорее для того, чтобы быть хоть чем-то объединяющим, для, тогда ещё любящих друг – друга людей.
Своим присутствием в их жизни связала их, ещё на несколько серых, одинаковых лет, пока они не осознали оба, что общая кошка это слишком мало для общего счастья, цветы и Ясения, (так звали кошку), остались с ним, как мешавшие развитию «новой» жизни, теперь уже бывшей супруги.
Всё это время, и в этот, так разительно отличавшийся своими контрастами год, у него была она, которую он любил, доверял, о которой заботился и ухаживал, ни чего не требуя в замен, потому что в замен она давала ему всё, что может одно живоё существо другому, — ласку и преданность, понимание и сочувствие, она была с ним всегда, когда хотелось плакать и когда хотелось летать от счастья, когда было больно и когда было хорошо, когда наступали, текли и отпускали болезни. Он знал, что она всегда будет рядом, и эта уверенность помогала жить, она была молода и он думал, что это продлится достаточно долго. Он привык к ней, как привыкают к искусственному сердцу, заменяющему настоящее. И она верила и доверяла ему, искренне радовалась встречая его, возвращающегося домой после очередного дневного сеанса борьбы за существование, называемого работой.
Пила воду она только из большой пивной кружки, которую он ставил на тумбочку рядом со своей кроватью, чтобы пить ночью, было здорово наблюдать как она лакает из неё воду своим длинным шершавым языком при этом громко чавкая и глотая жидкость через каждый третий «лизок». Изредка, когда ей не доставало внимания, она приходила, мягко залезала на колени и тихонько мурлыкала, подставляя мордочку под его руки, для получения желанной ласки, но всегда чувствовала, в отличии от собак – лизунов (в основном мелких, экзотических пород), когда нужно уйти чтобы ласки не перерастали в навязчивость. По будням, слыша, как звенит и выключается будильник, она приходила к нему на кровать, и гладилась, бодалась с ним, не давая уснуть дальше и проспать работу, заряжая его теплотой и любовью на день.
Часто сидя вечерами с кошкой на руках он вспоминал её роды, троих замечательных котят, как она воспитывала их, приучала ходить в туалет, отвлекаясь от воспитания потомства, только на то чтобы сходить на кухню и поесть самой, при этом постоянно слушая, что происходит в комнате, которая была выделена для их «вольера», а потом стрелой летела к детям. Как тосковала она, когда в возрасте двух месяцев котят раздали по знакомым и друзьям, как пришлось сделать операцию по стерилизации в связи с осложнениями после родов и выкармливания потомства, как выхаживал её после операции, буквально уговаривая не стаскивать попону и не разлизывать швы. Он думал о том, как в летнее время ловил на работе банкой мух, (коих в кабинет залетало много, благодаря расположившейся не вдалеке столовой), принося их в банке домой и, выпуская для неё. Бегать по всей квартире за летающими насекомыми, было её любимым видом охоты. Когда мухи заканчивались, в связи с их поимкой и поеданием, было весело смотреть на то как Яся обходит охотничьи владения в поисках новых жертв, и с каким то недоумением, плюхается на пол и смотрит на тебя, как бы интересуюсь, почему всё хорошее и весёлое имеет обыкновение быстро заканчиваться.
Спала она отдельно, с самого детства выбирая разные места, в зависимости от настроения, не известно по чему не рассматривая хозяйскую кровать, как место для отдыха, предпочитая скакать по ней забираясь под покрывало и нападая из засады на нитку, привязанную к спице, не играла она в игрушки продающиеся в магазинах для домашних животных, предпочитая фантики, резинки от денег и нитки. Ни когда не играла и не нападала на руки, слегка прикусить могла только в порыве нежности, обняв гладящую её ладонь мягкими подушечками лап, сжав их в кулачки, чтобы не поранить когтями.
Она, как и он, очень сильно переживала уход хозяйки, обрекший её на более одинокую жизнь до его прихода после работы, кабаков, свиданий, и прочих дел свойственных вновь холостому, в меру адекватному и симпатичному самцу, среднего, исходя из продолжительности жизни) возраста, коим он и являлся. Наверное по этому они стали очень близки, у них было совместное несчастье, сделавшее жизнь каждого из них по своему сложнее. Он часто задумывался, — как он будет жить, когда её не станет, но его всегда успокаивала мысль, что это будет не скоро. По крайней мере лет ещё десять, домашние кошки довольно долго живут.
Она умерла вечером в понедельник, не дожив двух дней до четырёх лет….

IV
В этот день, он, как обычно пришёл с работы, гости и его новая подруга были уже дома. Яся, как всегда встречая его, валялась в ногах и радовалась его приходу. Потом он взял её на руки, они долго гладились, она мурлыкала и распушала хвост, от чего тот становился похожим на щётку для сбора пыли. После ужина, кошка забралась к нему на колени для вычёсывания, настроение было у неё было благодушным по этому она позволила сделать её маникюр с педикюром, — подстричь когти, смешно цокавшие при походке, когда они отрастали до определённой длинны.
Потом смотрели телевизор, говорили с гостями о природе на их малой родине, до которой летом добраться можно только по железной дороге именуемой БАМом, а зимой, по замёрзшей реке. Про замечательную рыбалку и охоту, про тайгу и сопки, про тех кто живёт там и не собирается менять это на столичную суету. Он обещал, что обязательно приедет с ответным визитом, в глубине души содрогаясь от пятнадцати часовой дороги самолётом, со стыковкой в Новосибирске или Красноярске. Он обещал это ещё и для неё тоже, хотя Аня ни когда не говорила об этом, но скучала по родным людям и местам. Она очень хотела познакомить его со своими родителями, и он был готов совершить для неё этот поступок.
Так, за разговорами, подошло время ложиться. Гости, пожелав спокойной ночи, отправились спать. Аня пошла в душ. Н сидел на диване в гостиной и не понимал, что не так. Всё было вроде на месте, но чего-то не хватало. Кошка!!! Она всегда выходила к нему, когда расходились компании. Сейчас её не было рядом. Он не стал звать её, он понял что раз её в этот момент нету рядом, значит её нету вообще.
Он нашёл её достаточно быстро, она лежала за массивной опорой большого обеденного стола, стоявшего в гостиной. Она любила дремать там на мягких стульях, скрытая ото всех опорой и скатертью. Она была ещё тёплая и уже мокрая, с мутными, потерявшими свой ярко жёлтый цвет глазами…
Он вспомнил, одной из тем сегодняшних разговоров было место, где живёт душа. Кто то говорил, что в желудке, кто то шутил что в пятках… Теперь он знал, что душа живёт в глазах…



Продолжение следует.