иван голь : Тата. Девочки танцуют одни.

После Таты я отчетливо понял, что нужно продолжать писать. Писать о ней? Не велика честь, да и ни к чему. Я не видел ее плеч две или три недели. Ее лицо улыбалось какому-то старику и опрокидывало в себя коньяк. Или мне это только снилось? Наверное, второе. Эти сны. Сны, в которых не можешь кончить. В которых трахаешь лучших женщин в самых разнузданных позах, когда свет и тьма мелькают перед тобой в неаккуратном пламени позднего осеннего рассвета. Сны, в которых ты готов для решающего последнего толчка в жадном теле доступной и сломленной мечты. От которых так неожиданно просыпаешься.
К вечеру придут бабы. Серые и злые. Они сядут в моей кухне, нальют моего вина, посмотрят, оценивая, хватит ли меня на три палки. Я расправлю плечи и посмотрю холодно. Будьте уверены, дамы, эта ночь не будет спокойной. Не стоит открывать карты или душу, достаточно раздвинуть ваши ноги. Не для этого ли вы родились? Мы пропустили времена взлета, так давайте громко упадем на дно моей кровати. С кем-то из вас. У меня есть выбор. У вас нет. Вот и вся разница. Точнее, разницы никакой. На полу в кухне валяется прогоревший наперсток из фольги.
Людям полезны передозировки. Передозировки во всем, не только в наркотиках. Только когда пресыщен до тошноты, начинаешь понимать цену вещей. Сытым мне быть не удавалось, голодным- спасибо юности, был ни раз. И я ни черта не понимал. Когда голоден – хочешь есть, когда сыт- спать. Когда пресыщен- свободы. Жизнь не для неудачников.
Когда Тата исчезла, также внезапно, как появилась, я был растерян. Мир, существовавший «до» рухнул, но новый мир не родился. Моя чахоточная, слабая надежда кашляла кровью и бродила по развалинам времени. Пусто. Вокруг не было никого. Темные щупальца мелкой гаденькой мечты хватали мою душу за обноски и прижимали ее к чужим горячим и упругим бедрам.
Тогда появилась Нина. Нина была рядом недолго. То есть ее не было. Точнее, было что-то издали напоминавшее человека, но больше похожее на золотую тень где-нибудь возле палатки с пивом на побережье Крыма. Нечто невесомое и сводящее с ума.
- Как тебе моя татуировка? Она совсем маленькая, я побоялась сделать больше. Знаешь, я почти жалею о ней.
- Да ладно тебе, по-моему, это забавно. Иметь татуировку размером с рублевую монетку.
- Знаешь, я наверно, после нового года забью себе рукав.
- Тебе жить
Ее красивое неправильное белое тело, казалось, просило плетки. Она была влюблена в боль. Бесконечные маленькие шрамы от пирсинга, стандартные царапины на кисти- все выдавало в ней человека, которому хочется уничтожить себя. Стать незаметней, выплеснуть свою красоту, как вино в пепельницу. Я любил таких женщин.
Однако, думаю, случись у меня с ней что-нибудь серьезное, максимум, что я бы получил- это просмотр фотографий ее бывших партнеров. Иногда женщины поступают так, чтобы собственным унижением растоптать гордость в мужчине. Мне это не страшно. Я привык видеть похожие картины. Они банальны. Страшно все же было увидеть среди этих фото того самого негра, о котором она проронила пару слов однажды вечером. Разряженного в красную рубаху и безвкусные дешевые цацки натурального нигера, который жарил эту бедную девочку.
Когда я целовал ее, я думал о том, как ее тонкий нежный рот совсем недавно мог обхватывать жирные красные мясистые губы здорового черного парня. Сосала она у него? Надеюсь, нет. Уверен, что да. В наше время все сосут. Хотя семь лет назад, когда я впервые кинул за щеку пьяной бабе, это было в новинку. Возможно только для нас. Для людей, за душой у которых не было ничего, кроме пустого трепа и 30 рублей на две бутылки пива. Мне кажется, с тех пор не изменилось ничег
Однако, хватит об этом. О Нине я расскажу позже. Если не разучусь говорить. А пока…
В раннем детстве, когда я ехал куда-нибудь с родителями, я всегда смотрел на большие железные столбы высоковольтных линей. Среди них были сооружения странного вида. Две опоры стремились к друг другу под углом и соединялись, как соединяются в танце люди. Эта странная картина- высоковольтный столб, танцующий танго в заснеженном поле, преследует меня до сих пор. Провода, срезанные обрезки проводов, качающиеся на жестоком зимнем ветру. И две железных конструкции гордо спаянные друг с другом в районе груди. И никого вокруг. И никогда не будет. И ничего. И ветер, который никогда не утихнет. И Снег, который никогда не растает. Мутное серое месиво средней полосы. Никуда не сбежать. Я достаю сигарету, чиркаю зажигалкой, огонь пляшет во тьме кухни. Во время вспоминаю, что бросил. Сигарета летит за окно, в октябрьский дождь. Как прежде уже не будет.
Девочки танцуют одни.