Антоновский : Новый год всегда завтра

Лена пила Ягуар – и подавилась. Подавиться Ягуаром, это все равно, что споткнуться и сломать шею по пути на виселицу. Лена подавилась Ягуаром и умерла. После смерти её призрак ещё 5 лет ходил по лестничной клетке. Неизменно играла где-то шальная скрипка. Порванный пакет из пятерочки с протекающими консервами спал у мусоропровода. Из под маленькой щели в массивной входной двери долетали фразы Андрея Малахова. Пизда Мошкаревой Лили – имела соленый привкус – было ей 19 или 24, этот привкус можно было вдруг почувствовать грудью. Потому что Мошкареву Стасенко любил. Однажды мент срал на лестничной клетке. Вадик 5 лет – запомнил это на всю жизнь, сидит мент на лестничной клетке и срет. В форме все дела, пьяный дико.
Год развешен на этой елке множеством плодов – каждый плод, комок судеб. Сплетение событий. Глаза у плодов направлены исключительно внутрь себя, видят только себя, видели своими глазами, видели через огромный слепок – дней, вечеров, утренних минут в спешке, тяжелых ночей – впрочем у кого то и счастливых. Год когда срал мент, или Ленка подавилась Ягуаром – это были разные годы, и разные люди по разному вам перескажут эти годы. Для кого то с этой Ленкой мог быть и хороший секс. Если бы она не умерла. Если бы ей было 23 когда-нибудь, на белых простынях, кто-то вошел бы в неё забыв все мысли. Внутренности влагалища туго обхватили бы член – маленькие иголочки зафиксировали бы тело, кто-то был бы парализован, но одновременно двигался бы и двигался. В странной дымке 30-летний Вадик вспоминает человека в сером на корточках. Волшебная сказка зимы – так что ребра, становятся как пальцы, сцепляются. Такого уже никогда не будет. Финские саночки.
Или особый вкус лилиной вагины. Сотни пезд – тысячи – миллионы – такие же на вкус, а её особенная. Он сидит где-то одинокий, дурной – они уже расстались – а губы тянуться к этой пизде, словно она рядом. И она несчастная вспоминает эти губы и его член. Им уже не быть вместе, хоть обоим хочется, но гордость, смешанная с робостью. Они самые обычные. Самые милые. Их мысли тяжелые кирпичные блоки – и тяжело сдвигать, чтобы хоть как то докопаться до следующей. В них есть определенная эрудиция, но тяжело понять, чего ты ещё не знаешь. Тяжело вздыхать. Вечный новый год.
Предложения становятся частью коктейля – мутанта. От каждого понемножку. Ощипаны судьбы. Автор пишет это и видит сам что-то мутное черное – так туманный фильтр, на лестничной клетке без особых примет и признаков. Не приглядывается. Отвратный вкус ягуара Ленке не кажется таким уж отвратным – но как же больно когда не вздохнуть. Просто больно. Бьется некто в какой -то страсти. Всюду вьюга – неизвестность – желтые фары. И сотни чьих-то глаз.
Ни года. Ни места. Обрывки ощущений которые доносит ветер и кидает в стакан. И призрак подавившийся Леночки. И срущий мент. И старуха которая смотрит Малахова и ощущения который мне не известны.
Елка зеленая – но если присмотреться, то это лестничная клетка, а если ещё присмотреться то лето. И кто-то шуршит полиэтиленом – из Пятерочки все время так шуршит. Там что-то вкусное, или совсем отчаянное, или какая-нибудь водка.
Самая пиздатая баба, какая у тебя когда либо была – только твоя тайна, и может кто-то позавидует, но никогда не поймет – и что тебе от этой зависти!?
И что ей. Все что от неё остается энергия, воспоминание. А другому она не нравится. Другому нравится та с которой ты бы и спать не стал – а он счастлив, вспоминает вкус пизды, дурацкий мент со своей кучей, спертый запах в парадной, почему он всегда опять заходит в абзац – паразит?!
Просто дурацкое стихотворение. Выкинуть и никому не показывать. Гениальная вещь – кто-то прочитает и перемениться весь мир. Может быть все начнут писать по другому. Плен. Никак не определить – какой ты сам, какой на самом деле. Честным с собой – что за шутки!?
Какие же у вас мысли тяжелые – как блоки – очень тут уж заебешься.
И все это молодой телепат из романа, который каждый день видит Новый Год. И никогда не скажет никому правды, и никогда не примет участие в битве Экстрасенсов. Пошли они на хуй!