Инна Тронина 67 : Жизнь за президента

«ЖИЗНЬ ЗА ПРЕЗИДЕНТА»
СИНОПСИС

Обучающиеся в США россиянка Елена Яблонская и украинец Артём Гримба знакомятся в 2008 году с девяностолетней богатой женщиной, дворянкой, которую новорождённой вывезли из Петрограда в 1917 году.

Предчувствуя скорый уход из жизни, Энн Осборн (в девичестве Анна Ильина) рассказывает соотечественникам о самом страшном и сокровенном — о трагической судьбе единственного сына — студента Гарварда, красавца, спортсмена и отличника. Александер был памятью об её первом муже -военном моряке, не вернувшемся со Второй мировой.

Потом вдова стала супругой богатого техасского промышленника. Отчим и ввёл Алекса в круг заговорщиков, причастных к подготовке покушения на президента США Джона Кеннеди. И Алекс решил предотвратить злодеяние — пусть даже ценой собственной жизни.

Пользуясь доверием членов влиятельных техасских семейств, он внимательно наблюдал за окружающими, многое видел и слышал. Алекс сумел узнать не только день и час, но и название улицы в Далласе, где будет совершено покушение. Ему стали известны даже имена и клички трёх киллеров, ювелирную работу которых должен был прикрывать Ли Харни Освальд.

Александер всё это изложил в письме. Поскольку до часа «Х» оставалось очень мало времени, он выбрал исключительно дерзкий и оригинальный способ доставки письма до адресата, о котором вряд ли кто-то мог догадаться.

Но усилия Алекса оказались тщетными — президента убили. И молодой человек последовал за своим кумиром, симпатию к которому так долго и умело скрывал. Не желая более жить в своей стране, Алекс застрелился в тот же день, оставив мать и беременную невесту, большие деньги и блестящие перспективы…

Пролог

- Никак не могу привыкнуть к простоте здешних нравов! — Елена Яблонская, придерживая под острый сухой локоть древнюю старушку в трауре, обращалась к Артёму Гримбе, упитанному юноше в очках, который тоже помогал старушке передвигаться между надгробиями. Они втроём шли к могиле сына этой почтенной мэм, и молодые люди следили за тем, чтобы с той ничего не стряслось в скорбном месте. Миссис Осборн сама не могла управлять автомобилем, и потому Артём сел за руль. Харьковчанин Артём и петербурженка Елена принадлежали к российским продвинутым семьям и уже четвёртый год обучались в Штатах. — Возьмём, к примеру, жизнь и смерть. Ни фальшивой музыки, ни причитаний, ни пьянок с драками, ни песен с плясками нет на похоронах! Рассказали бы — не поверила...

- Согласен. Незачет. — Артём обожал изъясняться на ультрамодном «олбанском». — Похороны постные, а поминки скучные. Идёт вереница леди и джентльменов в чёрном — трезвые до мути. Нет бы повыть, по земле покататься, в могилу прыгнуть! Соберутся вокруг пастора, он им книжку почитает — и по домам. Какой там файтинг и бухло! Фиг тебе! А потом только камень на травку поставят, золотые буквы — и то редкость. На что им их лавандос? Где гробы как царская постель? Где золотые мобильники? Где орхидеи под колёсами катафалка? Свалю я отсюда — отстой сплошной! Бессолевая диета! — Артём тяжело вздохнул и замедлил шаг, потому что старушка за полными сил студентами не поспевала. Квартирная хозяйка Артёма попросила их присмотреть за этой древней миссис Осборн, которой вдруг потребовалось навестить родную могилку. Старушка, судя по всему, вскоре намеревалась встретится со своим отпрыском на небесах, но всё-таки решила в последний раз навестить его земное пристанище. У миссис Осборн была куча хворей, она уже давно не выходила из своего шикарного дома на берегу Мексиканского залива. Мать семейства, принявшего Артёма Гримбу на всё время учёбы, часто обсуждала богатство и привычки старушки, но обсуждала почтительно, по-доброму. Вчера миссис Осборн позвонила и попросила найти ей парочку сопровождающих для визита на кладбище — совсем ненадолго, часа на три-четыре. Хозяйка, миссис Марта Уинстон, объяснила Артёму ситуацию и попросила помочь миссис Осборн, которой она, Марта, очень по-жизни обязана. Не вникая в подробности их взаимоотношений, Артём не поехал с компанией в бар, более того, утащил с собой и рыжеволосую бестию Лену Яблонскую, с которой все эти годы просто платонически дружил. Спал дневной зной, залив дохнул солёной влагой, и Елена с Артёмом по набережной, вдоль которой шуршали жёсткими листьями пальмы, проследовали к воротам дома миссис Осборн, где их встретил старик в форме, напоминающий английского дворецкого. Он дал молодым волонтёрам кое-какие указания, в частности сообщил, что в браслете у миссис Осборн вмонтирована тревожная кнопка, и с её помощью, если что-то случится, можно вызвать врача.

- Почему-то эти полянки и камни не связываются в моём понимании со смертью и страданиями, — немного погодя призналась Лена, прищурив свои «керосиновые» глаза. В следующую секунду она опустила солнцезащитные очки, приглушив свет заходящего солнца. Артём между делом отметил, что к прозрачным желтоватым глазам Лены, к её огненным кудрям очень идут мелкие, едва заметные даже на белой коже веснушки. — Обрати внимание на памятники — скромность и простота, надписи чёрным по светлому камню. Кладбище — не то место, где можно кичиться богатством. Мёртвые равны перед Богом, и здесь это видно. А у нас и после смерти никуда не уходит желание самоутвердиться. И в загробном мире богатые остаются богатыми, а бедные — бедными...

- Да здесь целые улицы заселены миллионерами, — буркнул Гримба. -Ты на «тачки», на виллы их посмотри! Наши по сравнению с ними — лузеры полные! А в мир иной уходят естественно и просто, не стараясь ни на кого произвести впечатление!..

- Ты заметил, что у кладбищ здесь нет ограды?.. — начала Лена и вдруг почувствовала, что старушка, о которой они совсем забыли и вели её машинально, вдруг вздрогнула, а потом остановилась. Она вытянула шею, тонкую и дряблую, а её голова в широкополой шляпе с вуалью задрожала от напряжения. Правая рука в чёрной кружевной перчатке сжимала маленькую лакированную сумочку, левая, тоже в перчатке — рукоять изящной тросточки. Сухое маленькое тело её было почти невесомым, но лицо, изуродованное морщинами, и сейчас сохраняло следы былой красоты. Горе и годы пригнули миссис Осборн к земле, и она существовала только как память о себе, прежней.

- Что с вами? Вам плохо? — всполошилась Елена. Артём немедленно полез за рукав старушки искать тот самый браслет с кнопкой, чтобы поскорее приехал врач. Ещё того не хватало, чтобы старушка упала в обморок или вообще скончалась здесь, в их обществе, и пришлось бы давать властям долгие, нудные объяснения. — Миссис Осборн, мы знаем, что нужно делать! Одну минуту! — Лена вертела головой в поисках скамейки, куда можно было посадить старушку. За всё то время, что они ехали в автомобиле и шли по аллее, она не произнесла ни слова, а сейчас вдруг разомкнула ярко накрашенные пожухлые губы. Блеснул ровный ряд искусственных зубов, и Елена с изумлением увидела, что старушка улыбается.

- Не нужно доктора, я в порядке! — произнесла она неожиданно звучным голосом, и это удивило Елену с Артёмом. А в следующую секунду они оба почувствовали, как кровь прилила к их щекам, мгновенно ставшими пунцовыми Старушка говорила по-русски, с лёгким акцентом, и дошло это до них почему-то не сразу. А когда дошло, Артём моментально взмок, а Елена закусила нижнюю губу, стараясь как можно скорее забыть об их с Артёмом разговорах. Они считали полоумную старуху чем-то вроде вещи, болтали при ней всё, что приходило в голову, а она оказывается, понимала...

- Простите, что я сразу не открылась! — миссис Осборн смотрела на них смеющимися синими глазами — не мутными, ясными, и тоже красивыми. Лене на мгновение показалось, что сейчас она превратится в молодую женщину; но даже это не потрясло бы их так, как несколько русских слов. — В таком случае вы бы стеснялись меня, не были бы столь искренни и откровенны… Ужасно было слушать про то, как провожают сейчас в России мёртвых! Раньше так не было. Люди умели уважать чужую смерть. А нынче… Нет ничего ужаснее раба, незаслуженно ставшего господином. Пойдёмте, милые, там есть скамья, — поторопила старушка своих остолбеневших спутников. — Я уже давно не могу подолгу стоять. В ноябре мне, если доживу, будет девяносто один…

- Вы великолепно говорите по-русски, миссис Осборн! — Елена первая обрела дар речи. — Позвольте узнать каким образом...

- Ничего удивительного. — Старушка пошла быстрее. Видимо, ей придал сил потрясающий эффект, вызванный неожиданным признанием. — Я родилась в Петрограде за неделю до большевистского переворота. Меня звали Анна Ильина...

- Невероятно! Я тоже из Питера! — Лена даже взвизгнула от удивления. — А миссис Уинстон знает, что вы?..

- Нет-нет, Марта не знает, хотя мы очень давно знакомы. Для неё я — Энн Осборн. Это фамилия моего первого мужа Джона. Мы обвенчались в сорок третьем, перед его отъездом на фронт. Вот, пожалуйста, садитесь. Места хватит всем. — Старушка с облегчением опустилась на ещё тёплый мрамор, положила на колени ридикюль, а трость прислонила к скамье. -А вы откуда, Артём? Тоже из России?

- Нет, с Украины. Из Киева. — Гримба плюхнулся на скамью.

Лена устроилась слева от старушки, бессознательно стараясь поддержать её плечом.

- Теперь мне кажется, что именно этого дня я ждала долгие годы, — еле слышно сказала Анна. Силы покинули её, но разум оставался кристально ясным и твёрдым. Давно уже не привычная для неё речь не лилась так свободно, без запинок и пауз. — Наверное, до осени мне не дотянуть. И я должна многое рассказать вам, своим землякам. Мне уже никогда не увидеть низкое пасмурное небо, не услышать плеск Невы. Меня похоронят вот здесь, видите? Рядом с могилой сына достаточно места. Завещание составлено, остаётся только ждать. Душа моя устремится в Петербург, а тело останется под вязами. Я так и не смогла привыкнуть к ярким, ненатуральным краскам юга, и обязательно переехала бы, к примеру, в Канаду. Но именно здесь погиб сын, и я не имела права предать его ещё раз. Моя семья жила в Петрограде на Александровском проспекте. Я узнала, что теперь он носит имя Добролюбова. Меня крестили в Князь-Владимирском соборе. Я считаю, что Марте пока ни к чему знать об этом. Но я специально попросила её дать мне вас в провожатые. Сказала, что отпустила прислугу на сегодня. Я поняла, что должна исповедаться как можно скорее. Не могу сказать, что здесь не бывает русских. Бывают, но они, несмотря, ни на что, чужие мне люди. Мне не хочется быть с ними откровенной. А вы мне понравились. Марта Уинстон рассказывала о своём госте. Оказалось, что и девушка у него прехорошенькая. — Анна чуть повернула голову чтобы получше рассмотреть Елену, и в её сморщенных ушах сверкнули бриллианты. Елена не стала объяснять ей, что она — вовсе не девушка Артёма, а просто однокашница, как выражались раньше. К делу это никакого отношения не имело. — Милые дети мои! — Голос старушки снова зазвучал торжественно, печально. Мне мало осталось жить, а я хочу оставить миру свою правду. Хоть кто-то должен знать, что произошло почти сорок пять лет назад. По сравнению с трагедией целого государства остаётся незамеченной боль одного человека. Взгляните… — Анна попыталась приподняться, но не сумела, и потому указала на камень концом своей тросточки. — Моему сыну Александру было девятнадцать. Наверное, вы с ним ровесники...

- Мы чуть старше, — дрогнувшим голосом сказала Елена. Круглое лицо Артёма похудело, и он зачем-то одёрнул короткие рукава рубашки-поло.

Надпись на белом мраморе гласила, что здесь покоится несчастный Александер Джон Осборн, погибший 22 ноября 1963 года.

- Нам за двадцать.

- Это ничего. — Анна смотрела на них мокрыми синими глазами, шарила рукой в сумочке и никак не могла найти платок. — Ничего… — Она всхлипнула. — Мой первый муж, чью фамилию я приняла после развода со вторым, погиб на Второй мировой. Это случилось в Тихом океане, в сорок четвёртом, Я осталась на седьмом месяце беременности. Восемнадцатого сентября родила двойню, сына и дочь. Девочка умерла сразу же, а мальчик был со мной девятнадцать лет и два месяца...

- Какая жалость! — Елена не знала, что должна говорить сейчас, и надо ли вообще бросать реплики. Артём, привыкший выражаться на жаргоне, про себя, наверное, произнёс: «Аффтар жжёт!», но вслух, разумеется, ничего не сказал и только пошевелил толстыми губами.

- Сейчас бы ему было шестьдесят четыре, — пробормотал Гримба и прикусил язык, не зная, как прореагирует безутешная мать. Но всё-таки не утерпел и осведомился: — А что конкретно случилось с вашим сыном?

- Он застрелился. Так поступали офицеры, будучи не в силах пережить позор, бесчестье. Не одно поколение Ильиных посвятило себя военной службе. Видимо, характер и воля деда, полковника царской армии, перешли и Алексу. И его отец, Джон… Он ведь героически погиб в морском бою с японцами. Сын не мог быть другим. И вышло так, что он проиграл неравный, безнадёжный бой. Его дух был мёртв, а тело ещё жило. В таком состоянии Алекс существовать не мог и поэтому убил себя. Уехал в Техас-Сити, это совсем недалеко отсюда, в порту, зайдя предварительно по грудь в воду, спустил курок. А накануне мне приснился ужасный сон. Как будто я сбежала из госпиталя, где родила его. Во сне я несла на руках новорожденного сына, его босые ножки торчали из пелёнок, а головка была обмотана белым. И я, как ни старалась, не смогла стащить ткань с личика и натянуть на ножки...

Лена Яблонская, вытащив платочек из кармашка клетчатой ковбойки, вытирала слёзы. Артём Гримба крепился, сжимая крупные кулаки на коленях. Анна Осборн, приглядевшись, схватила их за руки.

- Вы жалеете его?! Плачете по моему сыну, Елена? Пошли вам обоим судьба долгие и счастливые годы жизни, пошли счастье! Алекс, Саша, как я его мысленно называла, не захотел жить, так проживите за него! Моих слёз и слёз невесты Терезы ему мало, он требует ещё. Мне кажется, что сын не хочет встречаться со мной и вынуждает жить — в тоске, в одиночестве. Он жаждет покаяния. Да, я виновата больше других — не сберегла, не уследила. Он оставил мне вот эту записку. — Анна открыла сумочку, достала истёртый до лохмотьев листок бумаги. — Почти сорок пять лет я читаю её и не могу понять… Зачем всё же он так поступил, не подумал о нас? Как когда-то его предки умирали за царя, сын пожелал умереть за своего президента. А тот был уже мёртв. Это ужасно! Ничего не исправить… Моя жизнь с тех пор — ад. Не знаю, обрету ли я покой после смерти. Казалось, чаша страданий испита до дна. Ведь моя жизнь складывалась не очень счастливо. Моего дядю, Павла Ильина,, тоже офицера, убили ещё во время Февральской революции. В те же дни папа, рано овдовевший и очень виноватый перед покойной супругой, женился на англичанке, гувернантке своих детей. Она уже была беременна мною. Первая папина жена была француженка, принявшая православие. Маме перед венчанием пришлось сделать то же самое. Сразу же после взятия Зимнего отец принял решение и спустя две недели вывез семью через Белоостров в Финляндию. Далее мы перебрались на мамину родину в Ковентри. Я училась говорить сразу на трёх языках — английском, русском и французском. Уже после, в Америки, меня все считали англичанкой. Кстати, я бывала в Петербурге, когда он ещё назывался Ленинградом. Лет восемнадцать назад, при Горбачёве. Побывала, кроме обычных экскурсий, и у нашего дома, побродила по улицам. Несмотря на то, что практически не жила в России, поняла, что люблю её. Слёзы подступали к горлу, когда я видела свой родной город и понимала, что уже никогда не смогу вернуться. А вот Алекс даже не подозревал о том, что имеет русские корни. О греческих знал, да… В той атмосфере страха и подозрительности, что царила здесь, мальчику не следовало переживать ещё и из-за этого. Он и без того был чересчур ранимым. Американкой я стала в сороковом. Уехала вместе с Владимиром, сводным братом. Сначала мы жили в Айове, у деда миссис Уинстон. Это потомственные фермеры. Разводили коров, выращивали кукурузу. Они — очень дальние мамины родственники. Когда мой отец скончался от осложнённого воспаления лёгких, а мама собралась замуж за своего друга детства, владельца нескольких небольших магазинчиков, мы начали самостоятельную жизнь. Красавице Натали повезло больше всех. Она гостила во Франции, у родственников по матери, и там встретила настоящего аристократа по фамилии де Лаваль. Вышла за него замуж, поселилась в роскошном замке близ Парижа. Владимир остался в Айове, занялся торговлей автомобилями. Жил то лучше, то хуже. Завёл четверых детей, которым оставил весьма скромное наследство. Умер двадцать лет назад от инфаркта. Поскольку у меня нет наследников, моё немалое имущество должно перейти к племянникам и их потомкам. Впрямую они об этом не говорят, соблюдают приличия. Но я чувствую — ждут...

Лена вспомнила прекрасную трёхэтажную виллу под черепичной крышей с пальмами и папоротниками во дворе и видом на изумрудно-лазурный Мексиканский залив, приёмную, где они с Артёмом сегодня дожидались появления миссис Осборн. Там были диваны и кресла, обтянутые чёрной кожей, чёрный же камин, настоящий персидский ковёр на полу. В этой вилле были бежевая, красная, зелёная и голубая комнаты. И в каждой — не только обои с мебелью, но и камин соответствующего цвета. Вилла имела при себе лужайку, сад, пруд. Судя по тому, в каком образцовом порядке содержались дом и сад, а также парк автомобилей, миссис Осборн тратила на это немалые деньги. Племянников можно было понять — куш на кону стоял нехилый...

- Мы с Натали были очень похожи. Но сестра излучала какую-то особую ауру. Не ходила по земле, а будто по воздуху ступала. Я была лишена этой возвышенной, поэтической прелести. Сестра никогда не польстилась бы на деньги, не пошла бы за преступника. Она следовала раз заявленным принципам до последнего. Всего год они с Пьером-Анри наслаждались своим счастьем в родовом замке, Потом пришли немцы, боши, как их называли во Франции. Супруги де Лаваль влились в ряды Сопротивления. Спустя два года их выследили, бросили в подвалы гестапо. Потом судили, приговорили к смертной казни. Наверное, семья де Лаваль задействовала какие-то свои возможности, не знаю. Вместо того, чтобы отправить сестру и зятя на эшафот, их развезли по концлагерям. Правда, результат оказался тем же самым. Пьер-Анри был застрелен охранником вскоре после прибытия в лагерь, а вот следы Натали затерялись. Я так и не смогла разыскать её. Сестра, скорее всего, погибла, иначе непременно связалась бы со мной, Я уже лет шестьдесят рассылаю запросы. В ответ — молчание. Отклики сумасшедших и авантюристок — не в счёт. — Анна тяжело вздохнула. Счастье, оказывается, улыбнулось именно мне. Когда закончилась война, я была молодой вдовой с грудным ребёнком на руках. Мне оставалось только одно — искать нового мужа. Свёкор помогал нам, но этого не хватало.

Анна плакала и вытирала глаза кружевным платочком с серебряной монограммой. Перед этим она вспрыснула себе в рот из баллончика какое-то сердечное средство. — Мой второй муж, его брат… Они давно мертвы. Я прокляла их после гибели сына. Немедленно развелась с мистером Гелбрейтом, вернула прежнюю фамилию и уехала сюда. Получилось так, что Марта, внучка фермера, принявшего нас с братом в сороковом году, жила здесь. Это была радостная и одновременно трагическая встреча. Ведь я явилась со страшным багажом — с гробом Алекса. Похоронила его здесь, оставила место и для себя. Тогда казалось, что я вскоре лягу в эту землю. Но до сих пор жива, как Летучий Голландец, которому никак не опуститься на дно. И Марта, и её муж, добрейший Дональд, верят в чудеса. Когда глава семьи заболел, Марта возила его в Иерусалим, в купель Вифезда. Ездили они и во Францию, в Лурде, где были явления Богоматери. Конечно, Дональд долго лечился в самых лучших клиниках. И рак отступил...

- Вы на это давали деньги? — догадался Артём. — Марта говорила...

- Какое это имеет значение? — махнула рукой Анна. — Впрочем, так я. и должна была поступить. В своё время, дед Марты поддерживал нас с братом. Да, я отнюдь не хочу оставить у вас неприятное впечатление о своих племянниках, о двоюродных внуках. Они навещают меня, одинокую, несчастную старуху. И я не имею права осуждать их за прагматические мыс ли. Они, по крайней мере, не продают себя государственному преступнику, грязному мафиозо. Когда человек небогат, но может получить наследство, он должен попытаться сделать это. Я ведь тоже не заработала своё имущество в поте лица. И приняла причитающуюся мне долю от проклятого мною же мужа. Когда Джозеф Гелбрейт умирал в муках, и просил меня приехать к нему, я отказалась. Его брат давно уже к тому времени погиб, разбился на спортивном самолёте. Ходили даже слухи, что братьев устранили. Они знали слишком много. Но, по-моему, это была заслуженная кара. Их родовой склеп я никогда не посещала, несмотря на просьбы дочери и сына Джозефа Гелбрейта. И Алекса им не оставила. Все эти годы мы с ним были рядом. Кстати, называйте меня, как положено в России — Анна Александровна.

- Да, конечно, — кивнула Лена. Артём тоже наклонил голову.

- Прочтите записку, прошу вас! — Анна Александровна протянула затрёпанный листок Елене. Та взяла записку дрожащими пальцами и едва не уронила ее — так боялась порвать.

«Мама, ты дала мне жизнь. Возьми её обратно. И не дари больше никому. Ты не можешь быть матерью...»

- Это ужасно! — Лена подняла глаза на Анну. Она не могла судить парня, давно покончившего с собой, и о проступках его матери ничего не знала. Но если Анна позволила им, совершенно незнакомым людям, прочесть сокровенное послание от порога небытия, значит, испытывала в этом потребность. Стало быть, она не откажется ответить на вопрос, который задал бы любой нормальный человек. — Но что, что с ним случилось? Была же какая-то причина! Такие решения не принимаются между прочим! Или он внезапно сошёл с ума?

- Расскажите, — неожиданно хриплым голосом попросил Артём. -Вам, наверное, легче станет. Чувствуется, что вам это нужно.

- Да, мне это нужно. — Анна ещё раз прыснула себе в рот из баллончика, с трудом передвинула ногу, обутую в лакированную туфлю с двумя перекидными ремешками. Чёрная вуаль на её шляпке шевелилась от вечернего бриза. — В присутствии двух свидетелей я беру всю вину на себя. Ничего не говорите, только послушайте. Думаю, вам будет интересно. Волею судьбы мы оказались втянуты в трагические события, о которых знает весь мир. Но никто и никогда не называет в этой связи имя Алекса Осборна — самоубийцы, нераскаявшегося грешника. А ведь это я ввела его в дом Гелбрейтов. Они были богаты, а мы слишком бедны. Джон Осборн, красавец, полугрек, с льдисто-зелёными глазами и копной густых пепельно-каштановых волос и потрясающей кожей цвета слоновой кости, оставил после себя лишь несколько наград, обручальное кольцо и светлую память. А сам ушёл на дно вместе с линкором. Я не видела мужа мёртвым. Мне казалось, что он вернется, и я ждала его целых двенадцать лет. А потом перестала ждать, потому что нужно было подумать о будущем сына — такого же красавца, каким был муж. Вдова может существовать, лишь получив хорошее наследство, а у нас с сыном этого не было. Пришлось подумать о новом браке. Моя мама Мэри Кэйт тоже не получила от полковника русской армии никаких денег и вышла за простого галантерейщика. Я не могла растить сына так, как хотела. Это звучит банально, но я польстилась на деньги. И эти проклятые деньги погубили моего мальчика.

- Но каким образом? — Елена наморщила гладкий лоб, не в силах понять главное. — Они не поладили с отчимом? И ваш сын застрелился?

- Это не совсем так. Гелбрейт не желал пасынку зла. Всё было гораздо сложнее. Посмотрите ещё раз, — старушка опять указала тростью на надгробие. — Алекс погиб в один день с президентом Кеннеди!

- Ах, вот оно что! Кеннеди был его кумиром? — догадался Артём.

- Да, конечно. Бог простит мне… хуже уже не станет. Братья Гелбрейты очень хотели втянуть Алекса в свою грязную игру. Мой муж Джозеф и деверь Эндрю нуждались в помощнике, молодом и толковом. Сыну Джозефа от предыдущего брака было тогда двенадцать — слишком мал. Остальные родственники были женщины и старики. Выбор пал на Алекса. Он был сильным парнем, занимался спортом, прекрасно танцевал. Жаждал романтики, как все молодые. Джо из кожи вон лез, чтобы понравиться пасынку, потому что тот сперва был резко против нашего брака. Муж бросался выполнять каждое желание Алекса, засыпал его деньгами и подарками. Наконец Алекс поверил, что новый папа ему не враг. Я так была рада что они подружились! Я стала матерью большого богатого семейства, о чём мечтала в самые трудные свои годы. Пыталась собственным телом прикрыть родное гнездо от бурь и невзгод. Клялась себе и другим, что отнять своё счастье не позволю никому. Поначалу и впрямь всё складывалось удачно. Временами я даже не верила, что это не сон, и я действительно оказалась на той вечеринке, где приглянулась недавно овдовевшему Гелбрейту. Меня представили как миссис Энн Осборн, вдову героя-моряка. Нас как-то сразу потянуло друг к другу. Но Джо так и не узнал, что из России. Жаль, что мы не выяснили отношения сразу. Сын был бы сейчас живой… Но тогда я так боялась потерять Джозефа!..

Елена покосилась на свои часики и увидела, что истекает четвёртый час их общего времени. И тут же пожалела об этом, потому что Анна встрепенулась. И до этого она говорила с трудом, голос её то и дело срывался. Поняв, что злоупотребляет терпением своих спутников, она заспешила.

- Мы скоро вернёмся домой… Приглашаю вас к себе. Если кто-то ждёт вас или ищет, предупредите… Это всего на один вечер! У вас много вечеров впереди. Вы успеете переделать свои дела. Это мне уже торопиться некуда. Конечно, мы не здесь будем беседовать. Ещё немного отдохну, и мы пойдём… Простите меня! Мне очень тяжко...

- Разумеется, мы примем ваше приглашение! — Елена переглянулась с Артёмом. — Лично у меня на сегодняшний вечер важных планов нет. А у тебя?

- У меня тоже. Кабак подождёт. — Артёму стало по-настоящему интересно, и он не пожалел об упущенных возможностях в очередной раз посидеть в ресторанчике с приятелями.

- Благодарю вас. — Анна Александровна облегчённо вздохнула. — Помогите мне подняться, пожалуйста. Благодарю. — Она, опираясь на свою тросточку, пыталась в сгустившейся вечерней темноте рассмотреть буквы и цифры на надгробии сына. Потом просто сказала, обращаясь к покойному: — Пока, Алекс… Скоро увидимся!..

Елена и Артём вздрогнули от этих жутких в своём смысле слов. Их миссис Осборн произнесла по-английски. Затем снова перешла на русский.

- Пойдёмте… Потихоньку, иначе мне трудно будет говорить. А я хочу терять время, его и так слишком мало...

Они повели старушку по аллее, в ту сторону, где утопала в море огней набережная, где сигналили автомобили и перекликались люди, где гремела музыка и гудели судёнышки. Пока ещё Анна Осборн могла уйти из мира мёртвых в мир живых — на последнюю побывку. Это понимала и она сама и её спутники, а потому минуту-две все молчали. Анна заговорила первая.

- Поначалу все мои мужчины отлично ладили. Алекс любил и отчима и его сына, да и к дяде Эндрю относился неплохо. Постепенно Джо начал доверять Алексу свои секреты, а ведь он отказывал в праве много знать даже мне. И, наконец, совершил главное… — Анна Александровна буквально повисла на руках у Лены и Артёма. Потом собралась с духом и продолжала, увлекая их в сторону парковки. — Муж, деверь и сын часто ходили на яхте под парусом, поднимались в горы, гоняли на мотоциклах и автомобилях. Я утратила бдительность и не заметила, когда Джо затащил Алекса в кабаре «Карусель», познакомил с Джеком Руби и прочим сбродом. Джо сыграл на юношеской страсти к приключениям — Алексу было восемнадцать. Джо слыл отличным психологом, ловцом душ в самом жутком смысле. Интеллигентный с виду, в очках с золотой оправой, улыбчивый, расторопный, невероятно эрудированный, очень умный… Таким, наверное, и должен быть Сатана. Джо всегда знал, что кому нужно. Я оказалась одной из его многочисленных жертв. Он просто купил меня, и всё. А Алекса соблазнил иначе. Вообще-то именно Джозеф нажил состояние, которое не снилось их с Эндрю отцу. Брат был у него на подхвате, но служил истово, верно. На невероятной проницательности и полнейшей беспринципности Джо строил своё благополучие и в дальнейшем. Только рак пищевода ему не удалось обмануть. — Анна грустно усмехнулась, будто осознав ненужность слёз и проклятий. — Штат Техас не любил Кеннеди. Джозефа просто выворачивало при одном упоминании о президенте. А Алекс был склонен к риску и этим обратил на себя внимание. Он даже в полиции побывал из-за драки. Двое богатых оболтусов пристали к Терезе. Впрочем, и в школе жаловались на повышенную активность сына. Сама я в политику принципиально не вмешивалась. Была верной женой, держала сторону мужа. У нас с Джо, признаться была любовь. Муж обожал драчёну — белорусский омлет с сыром, обязательно приготовленный мною. А мне передала рецепт няня, уехавшая с нами в Англию. Джо считал экзотическими те блюда, к которым не привык. Таким оказалась и драчёна. Царствие небесное моей няне Поле...

На парковке Артём оглядел «Крайслер» Анны Александровны и решил, что с управлением справится. Дома, в Киеве, у него осталась практически такая же «тачка».

- Сейчас поедем. — Анна жадно дышала солёным морским воздухом. Мимо пробежала молодёжная компания, но друзей или знакомых Елены и Артёма среди них не было. Вокруг многочисленных фонарей роились мошки и, казалось, они сами ярко светились. Под вечер заблагоухали какие-то экзотические цветы, высаженные за оградой у въезда на парковку; похоже, их аромат очень нравился старушке.

- Алекс в присутствии Гелбрейтов никогда не высказывал своих истинных взглядов. — Анна проводила глазами смеющихся парней и девчонок, обернулась к тем двоим, что были сегодня с ней. — Джо и мысли не допускал, что мальчишка имеет собственное мнение. Мне-то полагалось знать своего ребёнка лучше. Помнить, что он привык всегда идти вопреки, противостоять нажиму. В детстве я не могла заставить его есть кашу. — Анна улыбнулась сквозь слёзы. Она смотрела в чёрное южное небо, где мириады звёзд роили подобно тем мошкам, и куда, как ей казалось, отлетела душа сына. — Хоть режь его, а не проглотит, всё выплюнет на стол. А оставишь его в покое, поест за милую душу. Всегда упрямый был, настырный. Любое дело доводил до конца. И принимал сторону меньшинства, защищал слабых. Если все вокруг настроены против президента, Алекс обязательно вознесёт его на пьедестал. Тогда мы об этом не знали. Алекс день ото дня становился всё более чужим, жил своей жизнью. — Анна сняла перчатки и потёрла одну сухую ладошку о другую. — Джо решил его поскорее женить, чтобы не вышло каких-нибудь не приятностей. Тереза Льюис, блондинка с роскошными волосами до пояса и фиалковыми глазами, самая завидная невеста в округе, богатая и образованная девушка, влюбилась в Алекса и настояла на своём. Единственная дочь Ральфа Льюиса — о нём я ещё расскажу, это будет интересно. Джо мечтал породниться с этим влиятельнейшим мерзавцем. Правда, тогда и я против этого не возражала. Свадьба была назначена на Рождественские каникулы, и в ноябре мы к ней уже готовились. Тереза заказала дюжину платьев, маленькие девочки наперебой напрашивались к ней в свиту — нести шлейф. Белое, главное платье спереди было облито бриллиантами. В свадебное путешествие собирались уехать сразу же — роскошное турне по Европе, начиная с Парижа. Тереза потом туда и уехала, там и родила мою внучку, которую я никогда не видела. Впрочем, я её понимаю. Она возненавидела меня так же, как всех прочих Гелбрейтов. Тереза забрала с собой их обручальные кольца, чтобы носить на одном пальце, как часто делают вдовы. — Анна показала свой узловатый скрюченный палец с идеальным блестящим ноготком. Одно из колец буквально впивалось в кожу, другое было немного великовато. — И сейчас во всех подробностях помню предрождественские дни сорок третьего, когда мы с Джонни обвенчались в Сан-Франциско. Тогда я работала в одном из музеев. А корабль Джона зашёл в тамошний порт и сам он родился в Окленде. Наши места оказались в кино, рядом. Так мы и познакомились. Джон сделал мне предложение через неделю...

Лена и Артём, слушая историю далёкой и страстной любви, грустно смотрели друг на друга. И знали, что Анна Александровна случайно оказалась в курсе их сердечных дел. Переговариваясь через голову старушки по-русски, они даже представить себе не могли, что она всё понимает, И поражается, наверное, какие дурацкие проблемы решает нынешняя молодёжь.

- С точки зрения Алекса я была изменницей. Предала его родного отца… Ну, всё, поехали. Простите старческую назойливость, дети мои дорогие. Но потом, уверяю, вы неоднократно вспомните этот вечер. Вряд ли я ошибаюсь — имею слишком богатый жизненный опыт. Кроме того, я слишком много в своей жизни совершила ошибок...

- Ошибок и у нас хватает, — проворчал Артём, садясь за руль.

По правде говоря, он был невероятно рад, что нынешним вечером не придётся отвечать на шуточки приятелей, которые на все лады обсуждали разрыв мистера Артёма Гримбы с мисс Юлией Касатых, дочерью богатого сибирского нефтяника. Юлия была красавицей с ореховыми глазами, а свои от природы чёрные волосы щедро подкрашивала вишнёвым. Высокая, худая и длинноногая, помешанная на всевозможных диетах и мечтающая о карьере топ-модели, Юлия так и не смогла перевоспитать своего пухлощёкого бой-френда. Артём Гримба обожал готовить, особенно — всевозможные блюда из макарон и баранину с маслинами в вине. Просторная кухня в доме Марты Уинстон была самым любимым местом украинского гостя. Там, на гранитных столешницах миссис Уинстон, Артём создавал свои шедевры, которые потом поедались всем дружным семейством Уинстонов. Кончилось тем, что Юлия составила русское слово «конец» из сухих макарон, для чего специально заехала к Марте, а потом отбыла в неизвестном направлении. Приятели сообщили Артёму, что видели Юлию в ресторане, за одним столиком с седым благообразным джентльменом, который, должно быть, надавал красотке слишком много авансов. Так или иначе, но на сегодняшний день Гримба остался один и пребывал по этому поводу далеко не в лучшем настроении.

«Рыжее солнышко» Лена Яблонская, пережившая крушение основ незадолго до Артёма, как раз подталкивала его к обычной в этих краях мести. Нужно было только выйти на соответствующий сайт в Интернете, поместить там портрет изменницы и выругать её, как следует, чтобы другие мужики поостереглись с ней связываться. Сама Лена так и разделалась со своим возлюбленным, тоже выходцем из Эсэнговии, молдаванином Ромой Найдуном. Тот, в отличие от Юлии Касатых, очень любил поесть, а у Лены то переваривался рис, то разваливалась рыба, то в супе-пюре появлялись комки. Неплохо готовила Елена салат «Парадный» микс, питаться только этим блюдом из чипсов, кукурузы, перца и шампиньон Рома не смог и прислал Лене на недавний день рождения плюшевого мишку, который при нажатии на живот заявил: «Прощай, мы не пара!» После этого Лена ославила Найдуна на упомянутом сайте и между прочим выяснила, что он уехал в путешествие по стране с какой-то девицей, прибывшей из Краснодара для работы официанткой. Сейчас они перемещались от восточного побережья к Калифорнии, занимаясь любовью в мотелях, и Лена, как ни старалась, не могла перестать думать о своём фиаско. Рассказ Анны Александровны наконец-то отвлёк обоих обманутых страдальцев от грустных воспоминаний, за что они мысленно благодарили Марту Уинстон. Возможно, квартирная хозяйка Артёма таким образом хотела показать молодёжи, что есть настоящая душевная боль.

Лена устроилась на заднем сидении рядом с Анной. Рассматривая себя в зеркало, она, между прочим, подумала, что стала похожа на настоящую американку. Она перестала мучиться на идиотских «шпильках», носить длинные острые ногти, стёрла с лица яркую косметику и сняла ворох золотых цепочек и колец, оставив только подвеску-птичку из чернёного серебра. Артём тоже здорово изменился — из киевского арсенала с ним остался лишь перстень, служивший заодно и личной печатью. Супердорогие костюмы и мобильники выглядели тут как-то неуместно и вместо уважения вызывали откровенные насмешки. И богатые, и бедные одевались примерно одинаково поэтому Артём с Леной в джинсах и ковбойках отлично вписывались в толпу. Теперь же, слушая Анну Александровну, Лена внезапно ощутила, что сильно изменилась и за сегодняшний вечер. Она почувствовала себя стоящей на пороге великой тайны.

- Получается, что я сделала верную ставку. Но живу, как в склепе, среди всей этой роскоши, сама себе не нужная. Поделом мне, поделом. Я не замечаю вкуса пищи, не ощущаю ни радости, ни страха. Только одна каменная тоска. Ветер, океан, вино — всё пресно, нежеланно. Алекс чувствовал всё пронзительно, видел мир по-особому. Я внушала ему уважение к покойному отцу, давала подержать коробочку с орденом. Культивировала память о Джоне. Уверяла, что лучше него не было на земле человека. — Анна понаблюдала за мелькающими по сторонам шоссе огнями, потом устало опустила веки. — Когда японский камикадзе потопил их линкор, я почувствовала, что умираю. А ведь ещё ничего не знала. Потом оказалось, что атака смертника и приступ какого-то слепящего безумия совпали по времени. Но я ждала ребёнка и поэтому должна была жить. Оказалось, что детей было двое. Во мне билось два сердечка. Одно остановилось почти сразу же. А другое… У сына были с младенчества взрослые глаза. Ребёнком в привычном смысле слова, глупым и шумным, я его не помню. Алекса с детства интересовали мировые проблемы… Есть такие люди, которые считают себя ответственными за всё, происходящее рядом. Алекс отвечал за всё. Когда ему исполнилось двенадцать, я решила, что можно быть откровенной. Кроме слёз и забот одиночество ничего мне не приносило. Разбитая, опустошённая, потерявшая работу в дамском ателье, я приняла предложение подруги, тоже одевавшейся у нас. На вечеринке ожидался Джозеф Гелбрейт, недавно похоронивший супругу. А я была высокой, стройной, синеглазой блондинкой с чёрными бровями. Во мне сразу чувствовалась порода. Сейчас вам смешно, конечно, но тогда Гелбрейт тотчас же обратил на меня внимание. Бирюзовое шёлковое платье так шло к моим глазам! Джо танцевал только со мной. Это было чудо! Ведь его внимания домогались даже молодые девушки, не обременённые детьми! А Джо выбрал именно меня. Через месяц прислал помолвочное кольцо с крупным бриллиантом. Помню, я смотрела на камень, как дурочка, не веря своему счастью. Думала, что это — розыгрыш. Правда, я была прелестной женщиной — с ямочками на щеках, с улыбкой как бы сквозь слёзы… А после мне довелось столкнуться с протестом Алекса. И я, и другие принимали его чувства за ревность, за желание избалованного отличника показать характер. А мой бедный сыночек, видимо, сердцем почувствовал надвигающуюся грозу! Ему было так плохо — ночами не спал, похудел, даже учиться стал хуже. Я нанесла Алексу первую травму, представ перед ним, чего греха таить, проституткой. Мальчик рыдал в голос, умоляя меня отказать Гелбрейту. «Ма, ну зачем тебе это? Разве нам плохо было вдвоём? Мы не голодали, нам дедушка помогал. Ты сама говорила! Ты ведь обещала папу никогда не забывать. Меня просила никогда не посрамить его память, а сама другого нашла! Только потому, что у него куча денег, а не по любви! Дедушка обещал никогда больше не приезжать, если ты обвенчаешься с ним...» Старик Осборн не пожелал после свадьбы даже одно слово мне сказать. Более того, стал избегать встреч и с внуком, который вообще ни в чём не был виноват. Мальчик тяжело переживал разрыв с дедом, но после нашёл плюсы в новом положении. Поверните здесь! — Анна тронула Артёма за плечо. — Так будет быстрее, Я вам устрою роскошный ужин. Все говорили, что Энн умеет принимать гостей. Я слишком долго встречала очень важных визитёров. Положение обязывало. Так вот, первый удар Алексу нанесла я. И последний — тоже. В тот день я должна была не отсиживаться в бунгало на побережье, ожидая, пока всё закончится. Я, вернись этот день, прижала бы Алекса к своей груди, согрела, приласкала! Доказала бы, что люблю его! Мы ведь и дом уже купили для них с Терезой, хотели подарить на свадьбу. Годом раньше Джо преподнёс пасынку «Ягуар» белого цвета. И всё-таки Алекс не ощущал так нужного ему тепла. Я ведь не знала, что проживу долго. Считала, что у сына многое впереди, а мне больше ждать нечего. У сына было то, о чём другие не могли и мечтать. Но не было человека, которому он мог бы довериться. Мы все взаимно подозревали друг друга. Алекс всего лишь соблюдал этикет, непринуждённо общаясь с нами, с гостями, в которых никогда не было недостатка. И развязка пришла в тот памятный всему миру день, хотя могла случиться и в любой другой. Джо и в страшном сне не приснилась бы такая преданность Алекса кумиру! И я ни о чём не подозревала. Он был выдержан и настойчив, любую работу выполнял с ювелирной точностью. У него был трезвый, холодный ум. А сердце — страстное, горячее. Такому человеку трудно жить на свете. Алекс понял, что убить можно кого угодно, даже президента. И не пережил крушение идеалов. А, может, он просто испугался жить рядом с негодяями… — Анна достала зеркальце и зачем-то проверила макияж на морщинистом, тёмном, как древесная кора, лице.

Совсем рядом шумел Мексиканский залив. Лена с Артёмом, прислушиваясь к ровному гулу, подумали об одном и том же. Залив они видели всяким — лазурным, под знойным небом, с белопенной линией прибоя, и бешеным, густо-зелёным, вздыбившимся огромными волнами. Тогда, три года назад, ураган «Катрина» атаковал Нью-Орлеан, и в доме Марты Уинстон сорвало крышу. Лена же, как раз накануне покинула город, который вскоре был затоплен прорвавшей плотину водой...

- Приехали! — сказала Анна Александровна. Мощные фары «Крайслера» выхватили из чернильной темноты ажурную изгородь, высокие ворота, и вдали, в саду, трёхэтажную виллу, увитую ползучими розами.

- Просигнальте трижды, Артём. Ричард, мой водитель, так и поступает. Чтобы знали — это я! — Старушка закашлялась и рассмеялась одновременно. — Я вас только об одном попрошу — ничего никому здесь не рассказывать. Ни до моей кончины, ни после. Не желаю, чтобы у могилы сына толпились праздные зеваки. Наплыв репортёров и пересуды соседей мне тоже ни к чему. Довольно того, что вы сейчас поможете мне освободиться… — Анна Александровна втянула воздух тонкими ноздрями и замолчала. Из-под опущенных её век не переставая текли слёзы.

- Освободиться от чего? — Артём почему-то медлил.

- От тяжести. От жизни. Я столько лет боялась, что правда выплывет на свет! А теперь внезапно захотелось рассказать обо всём людям. Тогда, наверное, сын простит меня и примет. Что вы медлите? — Анна вскинулась, села прямо. Около дома она почувствовала себя полновластной хозяйкой. — Нажмите клаксон трижды, и ворота тотчас же откроются...

Глава I

Из раскрытого окна ближайшего дома доносились звуки саксофона. По тротуару набережной на трёхколёсном велосипеде важно ехал мальчик лет двух, а сзади шли две немолодые женщины. Мальчик был мулатом, обе женщины — белые, и всё же одна из них ревниво, любовно и в то же время строго следила за малышом.

Юноша редкой красоты, темноволосый, в куртке и белой рубашке, смотрел на них и думал о том, что эта женщина — не няня мальчику, а, скорее всего, бабушка. Она прогуливается по набережной с подругой, прихватив с собой и маленького внука, который явно мнит себя здесь самым главным.

Привычный запах солёной воды, водорослей, рыбы, кажется, смолы сейчас действовал на юношу странно. Ему хотелось взять и сейчас же войти в воду по горло, и стоять так какое-то время, наплевав на реакцию прохожих. Он как бы наблюдал за собой со стороны, вместе с тем старательно обдумывая и просчитывая каждое своё действие.

Юноша снял полуботинки и оставил их у лестницы. Зачем это сделал, не знал и сам. С мозгом случилось то, что и должно было случиться — он перестал функционировать. После того, что случилось, полетел предохранитель, перегорели провода, и свет потух. Алекс с огромным трудом мог уловить только одну мысль, тлеющую, как красноватая спираль в электрической лампе, — наверное, вот так и становятся идиотами. Прежде разум был чем-то естественным, без него Алекс не мыслил существования. Разум существовал наряду со зрением, слухом, обонянием, каким-то там шестым чувством. Только сегодня, внезапно утратив способность думать, Александер Осборн пришёл в ужас. Но дальше этого чувства, противного и тупого, дело не пошло. Не было сил, не было эмоций, не возникало желания ещё в чём-то разбираться. Алекс умер наполовину и сейчас забавлялся тем, что тело его, будто зомбированное, передвигается, наклоняется, даже водит автомобиль, и делает это абсолютно самостоятельно, без помощи мозга. Он забавлялся и улыбался, и в то же время чувствовал, что губы его застывают, как у трупа.

Он спятил с ума — факт. Надо признать это, найти в себе должное мужество. Мэтт, тот самый громила, карауливший его со вчерашнего вечера, был бы доволен. Характер строптивца окончательно сломан. А отчим, Джозеф Гелбрейт? Разумеется, ему тоже сейчас радостно. Он отдал приказ освободить пленника, потому что без его разрешения в доме не смели даже пикнуть. Мэтт, заметно смущаясь, отодвинул пуленепробиваемую дверь подвала и сказал, то и дело покашливая: " Иди, гуляй! Извини, малыш, мы погорячились. Всё в порядке. Извини, если сможешь, но что было, то было. Теперь уже не исправишь..."

Мэтт ожидал, что скорчившийся в углу подвала парень с разбитым лицом зайдётся от восторга. И верно, в первый момент слабая искра вспыхнула в душе, но тут же потухла. И Алекс изумился сам, удивил Мэтта, уже настроившего себя на совсем другое. Ночь, утро и половину дня парень ждал смерти, а получил прощение, да ещё с извинениями. Мэтту хотелось усмехнуться, скинуть напряжение, которое сковало всё почтенное семейство на эти сутки. Пасынок Джозефа Гелбрейта ни в чём не виновен, он — не изменник, и. всё остаётся на своих местах. Убийства не будет, а, значит, заминать инцидент не придётся. Всё-таки хлопотное это дело — водить полицию за нос, и здорово, что сытая размеренная жизнь пойдёт в этом доме своим чередом.

Но всё-таки не бывает радостей без печалей, и Мэтт, пожёвывая мощными челюстями резинку, уже воображал, как Джо наорёт на него вечерком. Шеф всегда забывает, кто отдал приказ, и сейчас повесит все возможные последствия на исполнителей. Паршиво, что парень просидел шестнадцать часов в жутком подвале, с ним грубо обращались, даже грозились прикончить, а поплатится за это прилежный Мэтт Копленд, который всё равно не мог ослушаться Ещё и куклусклановское прошлое припомнит, как будто только что про это узнал. А ведь раньше готовность выполнять самую грязную работу и была в глазах Джо главным достоинством Мэтта.

Он ждал чего угодно — восторга, сарказма, тихой радости, грязной ругани, но только не тупого, непонимающего взгляда в пустоту. Даже не взглянув на Мэтта, Алекс вышел в открытую дверь. На секунду остановился, зажмурился, слабо скривил лицо, потому что больно было гримасничать. Ярке солнце безжалостно ударило по натянутым нервам, вызвало приступ дурноты. Мэтт, понаблюдав, как Алекс, шатаясь, идёт по дорожке, кинулся вдогонку. Теперь он забеспокоился по-настоящему. Никогда пасынок Джо, спортсмен и сорвиголова, не шаркал, как древний старик, не сутулил плечи, не поворачивал голову медленно, осторожно, словно у него заржавели позвонки. Или они с ребятами в подвале перестарались, повредили ему что-нибудь? Ну, тогда дело будет! Парень же оказался чистеньким, а получил, как следует. Наверное, придётся и в клинике полежать...

Мэтт нагнал Алекса на асфальтированной дорожке, при выходе в сад, и схватил за плечо; он тяжело дышал и никак не мог успокоиться. Алекс не попытался стряхнуть руку охранника и покорно замедлил шаг.

- Послушай, — малыш!.. Да остановись же, прошу! Пойми ты… это был приказ. Сам бы я никогда… ну, ясно всё, правильно? Деньки горячие выдались, мозги плавиться стали. И у хозяина тоже. Понятно, что трудно простить! Я и сам бы… Но всё-таки лучше, когда в своих уверен. Ты полностью вне подозрений. Требуй теперь с отчима, что хочешь. Он у тебя в долгу!

Алекс неопределённо кивнул, отворил ворота и вышел в сад. Ему хотелось лишь одного — остаться в тишине и немного подумать, осознать сложившееся положение. Несмотря на конец ноября, с утра стояла летняя погода. Жара казалась Алексу длинным и унылым коридором, который заканчивался глухим тупиком. Осенний зной — свинцовый, тяжёлый — давил на плечи, заставлял сердце трепыхаться и больно пульсировать в груди.

- Алекс, очнись! Джо — твой отец, он тебе зла не хотел! А я только слута, телохранитель. Гелбрейт меня уволил бы… Моего мнения никто не спрашивал. Джо хотел иметь основание верить тебе, как себе самому! — Мэтт растерянно смотрел маленькими серыми глазками из-под выпирающих надбровий. Одного вида этого бравого парня хватало для того, чтобы враги Гелбрейта наделали в штаны со страху.

- Ты выполнял приказ с удовольствием. — Алекс сразу же почувствовал во рту кровавый привкус. Он искал глазами урну, чтобы не вырвало на дорожку. И, заметив её, бросился туда мимо розовых кустов, не перестав икать. — Впрочем, мне до тебя дела… нет… Убирайся!

- В любом случае я ничего не смог бы сделать вопреки воле Джо, — резонно заметил Мэтт Копленд. — Но почему ты не рад, Алекс? Каждый из нас много раз получал в морду. У меня почти все зубы вставные. И что мне теперь, век ходить с унылым видом? Поболит и перестанет. А Джо, Руби, все остальные сегодня в превосходном настроении! Дело-то наше выгорело, слышал?! Здорово всё сложилось! До сих пор не верится...

- Уйди, сделай одолжение… — пробормотал Алекс, не разгибаясь. Его только что вырвало в урну, но позывы не утихали, наоборот, становились более частыми и мучительными. — Ты выполнил все приказы! Сперва избил меня, потом освободил. И проваливай, наконец! Мне ничего не нужно. Только избавь меня от своего общества!.. – И склонился ещё ниже.

- Пожалуешься Джо на меня? — испугался Мэтт, сообразив, что, похоже, действительно перестарался. — Не надо, мальчик. Прошу тебя, не нужно этого. У меня семья, трое маленьких детей...

- Я не буду ни на кого жаловаться, понял?! — заорал Осборн, с ненавистью глядя на детину, из-под прядей каштановых волос, свисавших над мраморной урной. Там, внутри, Алекс видел чёрные блестящие сгустки и понимал, что это — свернувшаяся кровь. — Проваливайте все! Понял или повторить?! Пошёл вон, выродок вонючий! И все вы такие, все! Сколько вам нужно денег?! За них вы способны кого угодно убить, и вы делаете это, а после идёте на проповеди! И детишек своих водите – в белых платьицах, в коротеньких штанишках! Девочки в шляпках и кружевных перчатках, мальчики в гетрах и клетчатых курточках! Не боюсь, не рассказываете им на ночь, чем занимаетесь днём!..

- Алекс, ну ты не прав! — перебил Копленд, и губы его моментально распухли, как у несправедливо обиженного ребёнка. Казалось, что громила с бычьей шеей вот-вот расплачется. — Я тебя понимаю и не виню. Джо перебрал лишку. Но рассуди сам! Ты исчезаешь в самый ответственный момент. Тебя видели в Форт-Уэрте вчера вечером! Что можно подумать? А? Там же Джэк заночевал в последний раз! А ведь от тебя ничего не скрывали… почти...

- Я всё рассказал отчиму. И. не смей больше называть этого борова моим отцом. А сейчас уматывай отсюда, иначе я наблюю кровью тебе на белые штаны! — Алекс качнулся к Мэтту, намеривая сплюнуть.

Копленд поспешно отступил, хлопнул себя по лбу и загоготал.

- Ты всерьёз воспринял шутку насчёт камня в рот? Да как можно было поверить?.. Алекс, ты же не пугливая девчонка!

- Насколько мне известно, Джо Гелбрейт никогда не шутит, — возразил Алекс, вытирая губы тыльной стороной руки. — Кстати, Эдвин подтвердил, что я навещал его в Форт-Уэрте?

- А как же! Джо несколько раз говорил с ним.

- И, несмотря на это, продержал меня в подвале ещё несколько часов! — Осборн, опираясь ладонями о края урны, пытался отдышаться и не мог.

- Требовалось всё хорошенько проверить, — терпеливо объяснил Мэтт. — Джэк-то был ещё жив. А теперь всё кончено, и получается, что ты его не предупреждал. Они катили, как херувимчики, не ведающие о грехах человеческих… Я удивился, честно говоря. Джэк так и так был в курсе, что его у нас не жалуют. И ни одного секьюрити не посадил с собой! Его очаровательная супруга, похоже, тоже ни о чём не подозревала! Джо и тот не надеялся на такое везение...

- А получи они информацию, прими меры, я бы головы лишился! — с кривой ухмылкой предположил Осборн. — Кроме меня президента предупредить некому? Сорвалось бы всё у Джо, а на небо — мне? — Адекс, обессилев, прижался лбом к чугунному столбику ограды. Беспамятство океанскими волнами накатывалось на ускользающее сознание, и держаться на ногах становилось всё труднее. В первые несколько часов своего заключения в подвале Алекс Осборн пытался представить, что когда-нибудь случится чудо, и он сделает шаг по земле, по траве, по песку, по линии прибоя. Сейчас же все внутренности судорожно сжимались, болели, и всего Алекса буквально выворачивало наизнанку. Он почему-то знал уже наверняка, что тошнота останется с ним навечно, до конца жизни.

- Верно. Джозеф не стал бы долго думать. Ему не привыкать, — согласился Копленд. — Хозяин на расправу скор, я это очень хорошо знаю.

- Потому что сам и осуществляешь расправу, — докончил Алекс. Он вскочил, с газона, опять подбежал, к урне и надолго склонился над ней. Мэтт участливо наблюдал за хозяйским пасынком и думал о том, что у Алекса сейчас изо рта полезут кишки.

- Сразу видно, что ты — не родня сэру Джозефу. У него подобное не вызывает отрыжки, — заметил Мэтт, почёсывая рыжую вихрастую макушку.

- Конечно. — Алекс достал носовой платок и вытер вспотевший лоб. — Правда, надо бы его несколько раз треснуть под дых, а после уже утверждать. Надеюсь, я не должен сейчас поздравлять отчима?

- Он обойдётся и без твоих поздравлений, — успокоил Копленд. -Уж за что уважаю шефа, так за прямоту и откровенность. Он никогда не был ханжой и не ломал комедии с искренним раскаянием.

- Я не ломаю комедию. Мне действительно плохо. — Осборн с отвращением проглотил слюну. Пот градом катился по его липу, а колени предательски дрожали. — Мэтт, ты совсем болван, если ничего не понимаешь. И законченный сукин сын, если всё-таки понимаешь...

- Тебе впрямь жалко этой падали? — сквозь зубы спросил Мэтт.

- Ну, жаль! Мне всех людей жаль! Кто вы с Джозефом такие, чтобы решать за Бога? — Рот Алекса сейчас был наполнен горькой желчью.

Копленд ничего не ответил, лишь погладил Алекса по спине. Потом легонько хлопнул два раза.

- Алекс, ты ведь мужчина! Постарайся побыстрее прийти в себя. Джо велел передать, что хочет с тобой поболтать. Поехали к нему прямо сейчас. Только смени костюм.

- Поезжай один и передай мистеру Гелбрейту, что я впредь не желаю видеть его физиономию. Мне нужно не твоё, а лично его извинение...

- Всего-то?! — гоготнул Мэтт и надул резинку пузырём. — Джо извинится, не сомневаюсь. Он на радостях сделает для тебя всё, что угодно. Теперь, даже неважно, предупреждал ли ты Джэка. Полчерепа снесло в один миг. Жаклин забрызгало кровью и мозгами. Вообрази! Прекрасный розовый костюм был безнадёжно испорчен. Для дамы это ужасно обидно! Тем более для такой дамы…

- Теперь всё неважно. — Алекс внезапно успокоился. Неожиданно для самого себя он зевнул. — Ещё раз прошу оставить меня в покое. Я хочу спать.

- Вот и славно! — с фальшивой заботливостью поддержал Копленд. -А вечером в «Карусели» будут поминки. Приедешь?

- Нет. — Алекс распахнул калитку и вошёл в сад. Он ненавидел осеннее солнце так же страстно, как Мэтта Копленда, как отчима, как урну, как костюм, облитый бывшим содержимым желудка. Он ненавидел сейчас всех, живущих на земле, даже мать и невесту, которым раньше не раз признавался в любви. Не только подонку Мэтту, а кому угодно он сейчас готов был крикнуть: «Убирайся!» Эти слова «Убирайся! Убирайтесь!» крутились на. языке, разрывая и мозг, и рот.

Издалека послышался шум мотора «Пиккарда» Мэтта, и Алекс впервые за целый день почувствовал облегчение. Дотащился до ближайшей скамьи и рухнул на неё, облизывая липкие, отвратительные губы. Потом начался изнуряющий озноб — на жаре. Бессильная ярость заставляла тело подпрыгивать и вибрировать, словно Алекс оказался на электрическом стуле. Он сжал руками плечи, подобрал под скамейку ноги и с удивлением вспомнил, как позавчера именно здесь ждал звонка университетского друга Роберта. Они вместе учились в Гарварде и были очень близки, но сейчас Алексу не хотелось разговаривать даже с другом. Но самое главное, о чём он мечтал, — чтобы в доме не оказалось многочисленных престарелых родственниц Гелбрейта, сестёр его покойной матери, как назло не вышедших замуж. Увидев Алекса, окровавленного и оборванного, они завизжат на всю округу, и придётся их успокаивать. Хотя, похоже, кроме слуг в доме Джозефа не было сейчас никого.

- Будьте вы все прокляты! Все! Никого не хочу… — Алекс изо всех сил дёрнул себя за волосы, прорычал со всхлипом. — Никого… не хочу видеть! Даже Боба Лэксолта, хоть он и хороший парень… Вообще не хочу жить, чёрт побери! И я им всем не нужен. Надо уехать сейчас, срочно...

Осборн думал, что он в саду один, но вдруг услышал тихие тяжёлые шаги. Он прислушался, и тотчас на его затылок легла тёплая большая ладонь, слегка пошевелила слипшиеся волосы.

- Тебе очень плохо? — Подошедший присел рядом, и Алекс узнал его голос. — Надо бы ванну принять. Может, доктора позвать?

- Майкл, ты разве здесь? — Алекс слабо улыбнулся.

- А где мне быть? Выпустили! Ох, как я рад! — Мулат сдвинул колени, обтянутые парусиновыми брюками. От его яркой, полосатой, как у матроса, футболки рябило в глазах. Майкл взял Осборна за плечи, снизу заглянул ему в лицо — Ну и отделали тебя! Бедняга, ты же не виноват. Я так и знал всегда, но кто меня спрашивал? Я молился за тебя всё время.

- Спасибо, Майкл. — Осборн отвернулся, прикрыл глаза. — В чём мой грех, скажи! Что я не вовремя поехал в Форт-Уэрт?

- Ну… — Управляющий замялся. — Ты же знаешь. Джозеф подозревал, что ты хочешь сдать их с Руби. Разве он тебе этого не говорил?

- А если бы и сдал?! — Алекс сел на скамье по-турецки. У него очень ловко, красиво это получаюсь — в колледже и университете он шёл по гимнастике первым. — Я — патриот своей страны и страж её покоя.

- Что?! — Майкл в ужасе отпрянул, сверкнув сахарными зубами.

- А тебе нравится всё время прятаться от Мэтта Копленда? Я ведь знаю, как ты боишься лишний раз с ним встретиться! Неужели тебе не надоело пресмыкаться перед любым белым, каким бы мерзавцем он ни был? Твоя ли вина, в том, что горничная матери Джозефа родила тебя от негра? На твоём месте я рыдал бы по человеку, которого сегодня убили. Он сделал много для страны, для цветных в частности. И ты это знаешь лучше меня. Или тебе всё равно? Он сразу умер?

- Кто? — не сразу сообразил мулат. Его шокировал страшный вид Алекса, но более всего — его невероятно откровенные, убийственные слова.

- Я говорю о президенте Кеннеди, — раздельно сказал Алекс.

- А-а… Да. — Майкл вцепился всеми десятью пальцами в свои курчавые волосы, разом, коротко выдохнул воздух. ~ Нет, не сразу, примерно через двадцать минут. Ну, может, полчаса прошло, точно не знаю. Говорят, что это случилось в госпитале Парклэнд Мемориал. Заведение находилось неподалёку, и через пять минут после покушения президента туда доставили. Но ранение было безнадёжное, так что зря старались. Люсьен Сарти никогда, промашки не даёт.

- Джо называл его супер профессионалом, — усмехнулся Осборн. — А он не смог сработать сразу насмерть. Устроили бойню какую-то!..

Мулат яростно потёр ладонью свою толстую и вместе с тем длинную шею, искоса посмотрел на Алекса влажным глазом цвета кофе.

- Да чего теперь об этом говорить? Все мы смертны. Кстати, миссис Энн звонила, спрашивала, как ты. Обещала вечером приехать. Слушай, массе Алекс, не нужно её встречать в таком виде. Прими ванну и выпей таблетку, если какие-то проблемы со здоровьем. Я тебе организую это в момент.

- Майкл, я ничего не хочу, кроме одного. Оставьте меня в покое. В том числе и ты, и мама. Если она вернётся, скажешь, что меня нет. У меня дела срочные. Я возвращаюсь в университет.

- День-другой можно же подождать! — Майкл даже поперхнулся. — Миссис Энн расстроится. Она тоже плакала всё это время, я знаю!

- Плакала… А толк от этого, какой? Я бы сам умер, а ребёнка своего в лапы Джо и Мэтта не отдал. Чтобы у тебя не было неприятностей, напишу записку, а ты маме передашь. Только ей! Ни Джо, ни, Эндрю, ни даже Терезе. Только миссис Энн в руки.

- Слушаюсь. — Майкл облегчённо вздохнул. — Всё-таки здорово тебя отделали. Переломов, других травм нет?

- Не знаю. Да мне и всё равно. А что ты удивляешься? Если они посмели убить президента, то почему будут церемониться с каким-то Алексом Осборном? Джозеф считает меня своей собственностью наряду с матерью. Наверное, сейчас отчим у сэра Гарольда?

- Скорее всего, да. — Майкл смотрел на Алекса тревожно-ласково.

- Радость нужно делить с друзьями. От этого её становится вдвое больше. Только бы он подольше не возвращался, по крайней мере до позднего вечера! Ах, потом он ещё завернёт в «Карусель» отметить их общий успех. Ну а после уже мы с ним не встретимся. И не спрашивай меня ни о чём больше.

- Всё-таки ты заболел, — покачал головой Майкл. — Иди, приляг.

- Да лучше бы я сдох! — Алекс вскочил со скамьи.

- Брось! — Майкл тоже поднялся и взял Алекса за плечо. — Я понимаю, что ты на Джо сильно обозлился. Но ведь и он психовал, особенно вчера, перед днём Икс. Огромные деньги затрачены, столько волнений, трудов, риска, наконец. А тут — скажи на милость, возникает подозрение, что ты можешь их предать. Что им было делать с тобой?..

- Да ну вас всех! — Осборн уже хотел идти, но тут неожиданно о чём-то вспомнил. — Ты не слыхал, куда подевался тот «друг»?

- Какой? — Мулат легонько подтолкнул Алекса к дому.

- Ты что, идиот? Сам же прислуживал им! Гарольд сидел за столом, с ним был отчим, ещё какие-то типы, и все они этого парня называли «другом». Ну, помнишь, неврастеник такой, напивался, как свинья? Ещё жил в Союзе, там женился...

- Я не понимаю тебя, масса Алекс, — приторно улыбнулся Майкл.

- Да Ли же! Его звали Ли! Он ещё говорил, что является марксистом. Будто бы намеревался удрать на Кубу. Давай, шевели мозгами!

- Ах, Ли! Не знаю, где он. Может, уже на небе. Или в аду. На что он тебе? Это уже не моё дело и не твоё. Пусть разбираются сами.

- Может, «друг» сумел смыться за границу? — предположил Осборн. Если, не на Кубу, то в Мексику, к примеру...

- Вряд ли. Руби его уберёт, он давал слово. А уж Джек слово держит всегда. — Алекс и Майкл смотрели на гигантские кактусы, росшие на красноватой клумбе, которая занимала добрую четверть сада. Когда Алекс впервые увидел краснозёмы, спрашивал у матери, зачем покрасили землю, Энн объяснила, что почва красная от избытка в ней железа, ею просто оттенили клумбу, которая вообще-то представляет собой зелёную живую изгородь. Кактусы действительно росли вдоль забора. Длинные иглы и мясистые стебли сегодня были особенно неприятны Алексу. Он встал.

- Майк, пойдём. Тошно здесь. — Алекс ударил кулаком по скамье.

- Конечно, пойдём в дом! — заторопился мулат. — Куда ты в таком виде поедешь, Алекс? Ложись, поспи, а после увидишь всё в другом свете. Джо теперь — твой должник до гроба. Я утром был с твоей мамой в бунгало, слышал её разговор с мужем. Джо чувствует себя скверно. Миссис кричала на него, грозила разводом. Потом мы вместе прилетели сюда, но миссис пришлось задержаться в Далласе. Оттуда сегодня вообще сложно выехать из-за кончины пациента номер 24440. Видишь, сколько я знаю, Алекс?

- И Джо в такой день чувствует себя скверно? Разреши не поверить. Гелбрейт отпустит себе все грехи. И своим дружкам тоже. А я, напротив не прощу себе ничего. И им с матерью… Мне плохо, пойми ты наконец! Я не хочу жить. По-настоящему не хочу. Чтобы тотчас не загнуться, попытаюсь сменить обстановку, вернуться в университет. Обязательства у меня перед Терезой. Перед ней одной.

- А что ты себе-то прощать должен? — не понял Майкл. — Не думай о политике, всё равно ничем не поможешь. Раз Господь допустил убийство значит, так было нужно. Не нам вторгаться в высший промысел. Ладно бы тебе заняться нечем было, а у тебя свадьба скоро. Тереза влюблена по уши — такая девушка! А какое приданое! У тебя вся жизнь впереди! После Гарварда карьера тебе обеспечена. Хочешь — сам президентом становись! Миссис Энн удачно вышла замуж и тебя пристроила. Ты ещё многого не понимаешь. Надо сначала о себе думать, о других — потом. Впрочем, о других можно вообще не думать. Так спокойнее.

- Не знаю, зачем так произошло. Наверное, нужно было, чтобы нация ужаснулась и очистилась. Не знаю, сколько времени потребуется для этого. Но, судя по всему, путь будет долгий. Я понимаю Копленда — он и родился носорогом. Но ты-то, который за кустами пережидает, когда мистер Мэтт пройдёт мимо! И тут же равнодушно, даже цинично относишься к вселенскому злодейству! Там же дети маленькие остались! Им, только что появившимся на свет, за что такое горе? У тебя есть две дочки, вспомни о них...

- Мои дочки и дети президента — вовсе не одно и то же! — Майкл придвинул кресло и помог сесть Алексу, который, зацепившись ботинком за край ковра, неосторожно подвернул ногу. — Моим миллиардершами не быть никогда. Есть хочешь? А выпить чего-нибудь? Брось ты проповеди читать, не в пасторы готовишься. Каролина и Джон не пропадут, я уверен. Ты бы о себе подумал, о семье...

- Да пошла она, вся моя семья! — Алекс сжал подлокотники кресла так, что сухое дерево громко хрустнуло. — Я только что блювал! — Он оттянул испачканный лацкан пиджака. — Ты что, ослеп? — Алекс закинул ноги на журнальный столик, запрокинул голову. Он не хотел видеть свои пыльные ботинки, на одном из которых там, в подвале, он пальцем нарисовал пятилепестковый цветок на толстом стебле, похожий на звезду. Рисунок сохранился до сих пор, и Алекс заметил, что Майкл его с интересом разглядывает — Они убить меня хотели! И убили бы, ты сам признаёшь. Джо меня столько лет сыном называл! И тут же собрался прикончить. Он, получается, не опасался мести за это! Был уверен, что моя мать будет только рыдать в подушку, но не перережет ему глотку, не всадит заряд между глаз, не отравит, не отомстит как-либо ещё! Он ведь трус на самом деле, не стал бы так испытывать судьбу, жить с женщиной, убив её сына! Джо презирает мою матушку и, между прочим, правильно делает! Она предала моего родного отца, а ведь сама клялась вечно хранить ему верность. Она — вещь, её купить можно. А разве человеку важно мнение вещи о нём? Так и здесь. Можешь передать всё матушке слово в слово. Я лично не хочу её видеть. То, что для Джо наркотики и порнобизнес важнее любви и семьи, — норма. Злачные места на Кубе принадлежали Джозефу Гелбрейту, приносили баснословный доход, но в один прекрасный день были отняты. Теперь Джо, как помешанный, мечтает возвратить их, словно ему мало имеющегося! Теперь будем ждать, когда после убийства президента Кеннеди на Кубе рухнет режим Кастро! Чего добился Джо? Я знаю, у него были проблемы с министром юстиции, и Джо приговорил Роберта Кеннеди. Но, сперва решил разделаться с его старшим братом...

- Говорю тебе, Алекс, — держи язык за зубами! Мало тебе досталось, что ли? Кто знает, вдруг нас подслушивают сейчас? И мне не поздоровится за то, что не доложу Гелбрейту или миссис Энн. — Майкл отступил к двери. Теперь он и сам хотел побыстрее сбежать. — В лучшем случае, я места лишусь. Тебе — девятнадцать, мне — тридцать три. Но я тоже хочу жить. Джо не должен знать о таких твоих мыслях. Плюнь на политику и займись любовью.

- Ты можешь ему сообщить, Майкл. Всё, что слышал здесь. — Алекс, который до сих пор сидел с закрытыми глазами, поднял воспалённые веки. — Больше ничего он сделать не сможет. Меня уже ничем не испугать. Мэтту Копленду я приказал убраться, и он сделал это. То же приказываю и тебе.

- Ванну прими, легче станет, — посоветовал Майкл от дверей.

- Приму. А ты позаботься о том, чтобы ни одна душа мне на глаза не попалась. Если кто встретится, дам пинка под зад. Понял?

- Всех выставлю из твоих покоев, — проворчал Майкл. — Лишь бы в себя пришёл! Всё-таки доктор должен тебя посмотреть. Может, где-то и швы наложить придётся...

- То, что снаружи, — ерунда. Главные мои травмы внутри. Этим, ранам никогда не зажить. И зашить их нельзя.

- Брось, всё заживает — и тело, и душа, — беспечно сказал мулат. — Ладно, пойду, у меня по дому дел полно. После ванны хорошенько проспись, мой тебе совет. А матушку не огорчай, Алекс. Она тебя очень, очень любит.

Глава 2

Какими же дурацкими, мелкими, недостойными казались теперь Алексу Осборну его прежние слова, поступки, страдания! И ненормально беззаботной, радужно-дебильной виделась вся жизнь, от начала и до сегодняшнего утра. Мать, отчим, друзья, неродной брат Дэнфорт, невеста Тереза… А вот отца не было никогда, хотя мать и дедушка много о нём говорили. В спальне матери, как Алекс себя помнил, висел портрет морского офицера в рамке, затянутой чёрным крепом. Букетик белых искусственных цветов дополнял скорбно-торжественную картину. Частенько рядом, на столике, горела свеча. Дедушка, Джон Осборн-старший, охотно рассказывал о своем единственном обожаемом сыне, погибшем при атаке японского лётчика камикадзе на линкор. Это произошло за три месяца до рождения Алекса и его несчастной сестры, которой даже не успели дать имя.

- Мы оба моряки с ним были. Только сын — военный, а я в торговом флоте. Весь мир повидал, пять частей света. И на полуострове Пелопоннес, в знаменитом городе Спарте, познакомился с Мелитиной Панагулис. В пятнадцатом году ей было семнадцать лет. Такая была красавица, что я совсем ослеп. Сколько всяких девушек видел — в Южной Америке, в Индии, в Испании, в Скандинавии… Но Мелитина затмила всех раз и навсегда. У сына были её бездонные зелёные глаза, её пепельно-каштановые волнистые волосы. Понимаешь, Алекс, она совершенством самим в этот мир вышла. А кожа, какая — матовая, белая, словно светящаяся! Когда сбежала со мной из дома, только крестик с собой взяла, да ещё нитку жемчуга. Родители даже слышать не хотели о нашем браке, просватали её за старого богатея. А Мелитина в ужасе была от одной мысли о свадьбе с ним. В трюме я её увёз, а отец вдогонку послал проклятие. Да неужели принялось оно, Боже? Мы прожили два года всего, а как будто бы целую вечность. Я сроднился с Грецией, потому что это была ЕЁ родина. Мелли приучила меня к соусу дзадзыки, к гиро, к сувлаки. Я забросил виски и ром, стал пить узо и реицине со смолой сосны. Пахлава у нас на столе часто бывала, с мёдом и орехами. Она умерла родами. Уже когда сын появился на свет, открылось сильное кровотечение. Он крупный мальчик был, одиннадцать фунтов весом. А Мелли — изящная, хрупкая. Вот и случилась беда. Только потому, что на руках сынок оставался, я не выстрелил себе в висок. Не плавал больше, боялся не вернуться, сиротой его оставить. Стал служащим в пароходстве. Да и нервы у меня ослабели. А Джонни рос мне на радость. Ты на него очень похож, только глаза у тебя синие, в Анну. Моя сестра вырастила его, как мать, тётя Лайза. Джонни превосходный пловец был, занимался греблей, гимнастикой, после и на водолаза выучился. Решил стать военным моряком. Вообще-то сын имел греческий нрав — мог на важную встречу опоздать, но заплатить в ресторане за всех, если имел деньги. Любил в кафе посидеть, мог десять чашек крепкого кофе выпить за пустой болтовнёй. Он вообще деньги не считал, мы даже ругались частенько. Сестра моя Лайза скупа была, прижимиста, да и я — не мот. А Джонни несколько раз за одну пирушку спускал месячное жалование. В то же время мечтал разбогатеть, чтобы носить дорогую одежду, ездить на лакированном автомобиле. И гулять, гулять, гулять! Такой разбитной малый, а к главной цели своей шёл напролом. В декабре сорок первого он уже служил на Тихом океане. Мы с Лайзой упрашивали его жениться, ведь дело-то по-всякому повернуться могло. Но он отшучивался, говорил, что свобода для него всего дороже. Девочки за ними стаями бегали, иногда по две на каждом плече висело. И вдруг Джонни, когда в очередной отпуск приехал, заявил, что познакомился с чудесной англичанкой Энни Эллин. Фамилия мне понравилась — напомнила о Греции. Сын сказал, что у Энни совсем нет денег, зато глаза цвета моря, а волосы — как солнечные лучи. И если он женится, то только на ней. Я аж расплакался от счастья, да и Лайза тоже. Вот, думаем, молодая жена нашего ветрогона перевоспитает! Я мечтал спокойно свои дни закончить в его доме, в кругу семьи. И Лайза тоже хотела внучат понянчить. Она ведь и замуж не вышла из-за нас, всю себя отдала. А получилось так, что я жив, а он — на дне Тихого океана! Проклятые япошки, жёлтые макаки! Ни себя, ни других не жалели! Лайза с сердцем слегла, когда узнала, вскоре умерла. Ещё одна сестра у нас оставалась, Мэгги. У той была семья, единственные они у меня родные, кроме тебя, Алекс. Ты меня не забывай, ладно? Смотрю на тебя и кажется, будто ничего плохого не было, и мальчишка Джонни смотрит на меня. Жаль, Лайза тебя не успела увидеть таким!..

Так когда-то говорил дедушка Осборн. А несколько лет спустя, при последнем свидании с внуком, отказался отдать ему отцовский портрет. И бросил напоследок, что если тот камикадзе его тяжело ранил, то Энн добила окончательно. И действительно, через полгода после свадьбы бывшей невестки с Джо Гелбрейтом он скончался, завещав свои небольшие средства семье сестры Мэгги. Он знал, что Алекс теперь в деньгах не нуждается. Внуку был нужен только портрет, который дедушка, движимый старческим жестоким упрямством, передал в военно-морской музей. Алексу приходилось специально ездить в Калифорнию, чтобы посмотреть на родного отца, перед которым лично он ни в чём не провинился. Двенадцатилетний мальчик никак не мог помешать матери заключить столь желанный для неё брак, хотя сделал всё возможное. Алекс не понимал, за что старик мстил ему лично. Он жалел и деда, и мать, и погибшего отца. Жалел тогда, но ныне ощущал какие-то иные эмоции, которым не находил названия.

Мать страстно желала иметь много денег. Она поднималась на вершину Бруклинского моста в Нью-Йорке, где, согласно поверью, можно было вымолить у судьбы богатство. В Египте, в Луксоре, она обходила скульптуру священного жука скарабея — три раза, против часовой стрелки, И получилось так, что мечта Энни Осборн сбылась. Мать так долго ждала возможности наконец-то должным образом устроить свою жизнь, жизнь любимого Алекса, что, встретив Джозефа, совершенно обезумела. Наговорила много резких, обидных слов бывшему свёкру, который якобы принуждал её к вечному нищему вдовству. Заявила, что пока ей тридцать восемь, и она ещё привлекательна, нужно пользоваться милостями судьбы. А то еще неизвестно, сколько проживёт старый Осборн! Сейчас ему шестьдесят восемь, накинь лет десять-пятнадцать, и она, Энн, — старуха! У неё больше нет ни времени, ни желания ублажать отца действительно любимого, но давно уже мёртвого мужа.

Действительно, будь отец жив, никогда Энн и Алекс не достигли бы таких высот. Не вознёс бы их проклятый сутенёр Гелбрейт на вершину богатства и власти. Возможно, пришлось бы перебиваться, экономить, много работать, чтобы платить за обучение. Но никто и никогда не втащил бы их с мамой в это дерьмо. И не увидел бы Алекс Осборн физиономий братьев Гелбрейтов, Джека Руби, Мэтта Копленда — никого из них! Мама, дорогая моя, величественная и прекрасная, как Снежная Королева! Зачем ты польстилась на деньги, почему обвенчалась со старым развратником? Мы с тобой одинаковые слабаки. Но ты — женщина, а я… с виду — плейбой мускулистый, спортивный, загорелый, высокий. А на самом деле — обыкновенный подонок, продавшийся за «Ягуар» папаше Джо.

Алексу грех было жаловаться на судьбу. До вчерашнего дня он оставался беззаботным, снисходительным отпрыском богатого семейства, и на людские страдания смотрел немного свысока. Беспечное существование планировалось ещё лет на пять, а то и на десять. Но пятнадцать часов, проведённые в подвале, перевернули его сознание. До тех пор, как Мэтт выпустил его на свободу, Алекс ещё хотел жить, думал почему-то о любимой им игре в поло; именно те минуты казались самыми сладостными. Но когда сияющий от уха до уха Копленд сообщил об убийстве президента и отцепил от железной скобы наручники, что означало прощение и вызволение, Алекс сломался. Именно тогда, а не раньше, и причиной стал не страх за свою жизнь, а, сожаление о загубленной чужой жизни...

При всём желании он уже ничего не мог изменить. Кто-то неведомый и могущественный давно и навечно завёл механизм его бытия.

Всё пропало в пепельном тумане. Алекс не видел уже ни увитых ползучими тропическими растениями стен веранды, ни осеннего солнца, которое было хуже грозы, хуже торнадо и смерча. В запредельной, давящей тишине он был на сотни тысяч миль один. Но там, за изгородью, лежала его страна, потерявшая сегодня, президента. Там царили паника и страх, горе и недоумение, ужас и ликование. Что угодно, но только не мёртвое безмолвие, как на вилле триумфатора Джозефа Гелбрейта.

Алекс не мог объяснить самому себе, в чём, собственно, дело. Это похоже на депрессию, и надо показаться психиатру. Слишком легко жилось раньше, и симпатичный повеса редко задумывался о будущем. Он отдал право распоряжаться своей жизнью матери, Джозефу, Льюисам, и потому не утруждал себя раздумьями, только учился и развлекался. Причём даже позавчера, когда писал то самое письмо, для конспирации натянув перчатки, он не думал о возможных последствиях этого шага. Тогда Алекс не знал, кем на самом деле окажутся не только отчим с братом, но и матушка, единственный родной человек. Самый любимый, боготворимый, за которого Алекс не раздумывая отдал бы жизнь. В их жилах текла одна кровь, и это к чему-то обязывало. Могла же Энн Гелбрейт как-то повлиять на супруга, вмешаться, потребовать прекратить издевательство над её ребёнком! Да, для неё Александер был ребёнком, и иначе мать не могла воспринимать его! А мать лишь посмотрела глазами побитой собаки, села в «Понтиак» и спешно отбыла в бунгало, надеясь, что всё само собой разрешится. Бунгало находилось в Майами, и туда члены семьи, всегда летали на частном самолёте. Похоже, и Майкл сегодня прибыл тем же путём. Скорее всего, он сопровождал матушку, но она, похоже, сейчас не хочет встречаться с сыном. Ждёт, пока тот отдохнёт, примет ванну, выспится, остынет. И всё ей простит, потому что гроза прошла, и вновь сияет солнце...

Ещё немного, и Энн пожалует сюда. Будет просить прощения, объяснять, почему вынуждена была сбежать во Флориду. Она мастерица изобретать оправдания. Будет говорить убедительно, обязательно подкрепит доводы слезами и призывами к христианскому всепрощению. Ещё недавно горе матери произвело бы на Алекса неизгладимое впечатление, но сейчас он прямо признался сам себе в том, что больше не любит её. Его нынешние эмоции не были гневом, тем более их нельзя было назвать обидой или вызовом. Алекс теперь знал наверняка, что здесь его не считают за человека, что кругом царит ненависть, и нет в этом аду места светлым чувствам, которые до сих пор вели его по жизни.

- Дорогая, тебе лучше переждать сумятицу где-нибудь в тихом месте, — процедил сквозь вставные сверкающие зубы Джозеф Гелбрейт. Он стоял, загораживая собой связанного, избитого Алекса, который валялся на бетонном полу подвала. Но мать знала, что он здесь, рядом, и слышит её. — Я бы посоветовал тебе провести денёк в бунгало, успокоиться...

- Хорошо, Джо, — всхлипнула она. — Но обещай мне...

- Я ничего, тебе пока не могу обещать, дорогая! — перебил Джозеф. — Как только ситуация прояснится, я сообщу тебе. Счастливого пути!

- Будь милосерден, Джо! — только и смогла вымолвить матушка. Зная, что здесь же корчится на полу, сплёвывая кровь и плача от стыда, её единственный сын, она повернулась и вышла из подвала. Стройная, высокая, в серебристом костюме и маленькой шляпке. Стук её каблучков и сейчас слышался где-то рядом. Неужели вернулась? И сейчас войдёт сюда? О, Боже, за что мне ещё и это?..

Раньше Алекс не поверил бы, что такое возможно. Впрочем, первый звоночек прозвенел семь лет назад, но никто, кроме дедушки, его не услышал. Отчим, который до этого даже голоса на Алекса не повысил, этой ночью душил его, изрыгая самые грязные ругательства. Алекс провёл ладонью по синякам на горле, оставшимся от железных пальцев любящего папаши. А если бы он и впрямь был невиновен? Тогда всё выглядело бы во стократ ужаснее. Да и сейчас разум мутится от воспоминаний, и ничего с этим не поделать.

Всё ещё тошнит, никак от этого не избавиться. Ах, да, ванна!.. Но совершенно не хочется шевелиться. Можно подождать, теперь спешить некуда. А на вечер какие планы? Не хватало ещё, чтобы примчалась Тереза. Ей и вовсе ничего не объяснить. Мать вполне может пригласить её к себе в помощницы; вдвоём будет как-то надёжнее. Энн и Тереза начнут щебетать одно и то же, пытаться поцеловать его, утешить на свой манер: «Алекс, милый мальчик, любимый, прости! Ты не причём здесь, и мы теперь спокойны. Умница, гордость наша, будущий лидер нации! Не нервничай, не держи зла! Мы за это подарим тебе всё, что захочешь, исполним любое твоё желание...» Странно, но многие, если не все, думают, что на любую боль есть анестезия, на каждую обиду — прощение, на всякую часть зла у кого-то найдётся порция добра, которое всегда побеждает.

Мать даёт жизнь, а кто её забирает? Мать дала, не спросив меня. А кто должен жизнь забрать, если я больше не хочу жить? Кто примет от меня ставший ненужным товар? Тоже мать? Да она в обморок упадёт от таких слов! А тогда, в подвале, не упала...

Алекс с террасы по коридору прошёл в свою спальню и рухнул поверх покрывала,- затканного красными и лимонно-жёлтыми цветами тропиков. Он сбросил только обувь. Несвежая рубашка раздражала, но поменять её на чистую было невообразимо трудно. Тело чесалось, зудело, а липкие, грязные руки сами тянулись к помятому, колючему от щетины лицу. Хотелось в ванну, но выйти в коридор Алекс почему-то боялся. Там ведь могут убить… Что за бред? Кто его будет убивать? Теперь Джо знает, что приёмный сын — преданный ему техасец, пусть и родился в Калифорнии. Алекс вдруг расхохотался, представив, как выглядит со стороны. Смеялся минут десять, а после повернулся на бок, подтянул колени к животу и ткнулся носом в гобелен. На террасе орал огромный хохлатый попугай, а здесь, в спальне, было всё так же тихо. Потом в далёком вольере расшумелись павлины. Алекс зажал ладонями уши, потом сунул голову под подушку. Он не умом даже, а сердцем, нутром ощущал, что его жизнь закончилась, едва начавшись, и теперь назад пути нет.

- Я действительно спятил, — сказан сам себе Алекс и снова замолчал.

Здорово всё-таки, что никто сейчас не пристаёт с дурацкими утешениями, не пытается растормошить, развеселить. Майкл всегда был понятливым, безошибочно улавливал настроение хозяев; вот и сейчас отсёк нежеланных гостей. Майкл, как Алекс его помнил, частенько давал ему советы, сдобренные богатым жизненным опытом, рождённые степенной, рассудительной натурой. Ну, вот если с другой стороны взглянуть… Сегодняшние выстрелы в Далласе на жизни Алекса Осборна никак не отразятся. Никто не мешает ему покинуть этот проклятый дом, зажить отдельно от матери и отчима после свадьбы с Терезой. Вряд ли Джо захочет впредь привлекать его к своим махинациям — парень всё-таки психованный, ненадёжный. От такого лучше держаться подальше. Тогда есть смысл остаться на земле, не уходить сейчас. Он изучает право, сможет потом помогать людям в качестве юриста. Да, на этот раз не вышло. Майкл считает, что, значит, так было нужно Богу. Но если Алекс сейчас примет почти уже вызревшее решение, виновен будет только он сам. Глаза режет изнутри, и в мозгу будто кто-то ковыряется ножом. А, может, плюнуть на всё? Держать улыбку, идти вперёд, не оглядываясь на пыльное прошлое. Он вполне может себе это позволить. У него есть всё. ВСЁ. Ему нечего больше хотеть. Каким стать после? Да хоть святым — с его средствами это вполне достижимо. О куске хлеба думать не нужно, милая матушка всё сделала правильно. Но он всё равно не хочет видеть Энн. Это сейчас в доме тихо, но вскоре всё будет по-другому. Вечеринки Джо Гелбрейта в округе известны. Нет, ничего криминального, всё блестяще и оригинально. Музыка, танцы, светские беседы, кофе, бильярд, бридж, преферанс. Бесконечные перемены блюд и вин...

Семь раз встречал Алекс Осборн Новый Год в доме отчима. И если Рождество отмечалось традиционно, и в центре стола красовался начинённый яблоками гусь, то смена лет праздновалась всё время по-иному.

Подобно жителям Панамы, гости Джо кричали, свистели и даже включали автомобильную сигнализацию ровно в двенадцать ночи. На пару минут выключали свет — это посоветовали сделать болгарские эмигранты. По-японски ударяли в колокол сто восемь раз, и граблями «загребали счастье». Устраивали то китайские, то индийские карнавалы, хлопушками и петардами отпугивали злых духов. Итальянцы, которых всегда среди гостей было множество, научили остальных выбрасывать старую мебель прямо из окон. Разумеется, накануне праздников в нескольких домах Гелбрейтов делали ремонт, заменяли мебель и ковры, портьеры и светильники, чтобы изменить и без того счастливую жизнь к лучшему. Все загадывали заветные желания, и в последний раз Алекс, дурачась в маске индейца, утыканной перьями, мысленно пожелал себе какого-нибудь потрясающего приключения, о котором потом можно будет долго вспоминать…

Он и сейчас вспоминал рождественскую огромную ёлку с мириадами свечей на ветвях, качающиеся от штормового ветра пальмы, сочную траву на лужайке перед домом. Видел Терезу, идущую к нему с двумя коктей¬лями в руках. Её тяжёлые блестящие локоны, золотые огоньки свечей в фиалковых глазах, струящееся, сильно открытое платье неопределённого цвета, словно сотканное из водяных струй. Нитку голубого жемчуга на шее. Серебристые туфельки на «гвоздиках». Алекс вспомнил всё это, но вместо восторга нахлынула усталость.

Теперь Алекс лежал на спине и прислушивался к себе, стараясь сообразить, что же всё-таки с ним происходит. Но в голове стучало, перед глазами вспыхивали красно-чёрно-зелёные пятна. Потом захотелось спать, к Алекс подумал, что Майкл прав. Наверное, нужно, отключиться на несколько часов, и всё пройдёт. Так долго продолжаться не может. Если не станет легче, пригласят врача, положат в клинику. И тогда точно ничего не получится. ЭТО нужно сделать непременно сегодня. Сегодня или никогда. Только бы сейчас не явилась мать и не вцепилась мёртвой хваткой. Теперь она уже не нужна. Время упущено навсегда. Но именно так всегда и получается — рядом те, кого не хочется видеть. И чем активней ты противишься общению с ними, тем настойчивее они навязывают тебе это общение...

Итак, план на пятницу не очень сложный, но достаточно трудно осуществимый. Сорваться он может в любой момент, причём по не зависимым от Алекса причинам. Во-первых, следует, приведя себя в порядок, улизнуть из дома, никому не попавшись на глаза. Не только мать, но и прислуга может в любой момент задержать, украсть возможность побега. Кажется, Всевышнему это не угодно. Он насылает сон. Уже не шевельнуть ни рукой, ни ногой, и гаснет сознание. Во-вторых, надо выпить кофе, две чашки, без молока и сахара! Чёрного кофе, чтобы не забыться, -ведь предстоит ещё и поездка куда-нибудь на побережье. Он не спал две ночи, его били головой о стену, и потому вероятно прямо за рулём потерять сознание. Это может привести к аварии со случайными жертвами. Кроме того, реально опять-таки оказаться в госпитале, откуда будет уже не вырваться. Ни в коем случае нельзя лишиться чувств до тех пор, пока не наступит решающий миг. Ослепительный миг. Последний.

Он заставит этих скотов запомнить нынешний день не только как триумфальный, но и как траурный. Мама, двадцать второе ноября шестьдесят третьего года станет для тебя ужасным числом. Вам придётся прервать пьянку, ублюдки! Если всё получится, я навсегда соединюсь с тем, кого не смог спасти, и искуплю хоть в малой степени общую вину перед ним.

Немедленно нужно встать, принять душ, побриться, переодеться. В таком виде грешно отходить в вечность. Лишь бы, по закону подлости, мать не нагрянула именно сейчас. Она по глазам догадается, что нельзя оставлять милого мальчика. И тогда прощай все надежды на искупление и на мрачную славу.

Алекс смотрел на оранжевый, словно кожаный цветок экзотического растения в окне, а сам видел подвал. Но только не он сидел в углу, а его мать. Избитая, связанная, в разорванном платье. А он, Алекс, стоял у лестницы, ведущей на волю, в сад. Джо и Мэтт были тут же, и Алекс знал, что Энн в любой момент может быть убита.

- Есть подозрение, что она сдала нас. Донесла, понимаешь? И если это так, живой ей не бывать. До тех пор, пока всё прояснится, ты должен побыть в тихом месте. Поезжай в бунгало, успокойся, не мешай нам…

- Ты не сделаешь этого! — кричит Алекс. — Ты любишь её!

- Теперь я её ненавижу! Я пригрел на груди змею, и я раздавлю её!

Неужели Алекс всего лишь попросил бы отчима быть милосердным? Да он бросился бы на отчима, на Мэтта, отлично понимая, что обречён изначально. Ни за что не ушёл бы, по-рабски ссутулив плечи. Сделал бы всё, чтобы мать не почувствовала себя преданной. Конечно, его избили бы, потом связали и швырнули в тот угол, где сидела мать. Возможно, сегодня их выпустили бы из подвала. И Алексу не стыдно было бы смотреть матери в глаза. А ей? Ей будет стыдно?..

Алекс с удивлением обнаружил, что уже лежит на животе и плачет. Он и в детстве так не ревел, чтобы слёзы текли за шиворот. Затылок сводило от судорожной боли, и саднила разбитая губа.

- Я один, совсем один, чёрт побери! Потому мне так плохо сейчас. Сегодня я лишился матери, хотя она жива и здорова. Я потерял президента, за которого даже не голосовал. Кто он для меня? А я для него? Человеческие отношения складываются иногда очень сложно. Я что, особенный? С меня какой-то исключительный спрос? Студент, обычный гражданин, каких миллионы. Скорее всего, гражданин не вполне честный и благонадёжный, член семьи Джозефа Гелбрейта. Это наваждение, бред. Я не должен так мучиться. Почему я не в силах перебороть себя? Ведь я проживу и с другим президентом, как жил раньше, до шестидесятого года! Несколько человек погибли на Посту номер один, при исполнении самых почётных обязанностей. Это же не впервые! И не нужно, не нужно срываться в истерику! Или, дело не в этом? Дело во мне самом? В том, что я не хочу жить в семье убийцы? Но я всё равно, женившись на Терезе, уеду отсюда. Не желаю видеть свою мать его женой? Нет, хуже. Я вообще не желаю её видеть, будет или нет она миссис Гелбрейт. У меня больше нет стимула учиться, продвигаться по карьерной лестнице, даже просто развлекаться на эти деньги. И не на эти — тоже. Звучит банально, но точно: жизнь утратила всякий смысл.

За что его убили сегодня? Он делал своё дело так, как считал нужным Не пасовал перед расистами, мафиози, «ястребами» в Пентагоне, перед прочими недовольными. Таких всегда много, когда незаурядный политик проводит смелые реформы. Он не допустил ядерную войну — это прекрасно. За это вся нация должна благодарить его. Ядерный пожар спалил бы всех, и Джо Гелбрейта в том числе. Никуда бы он не делся, вонючая крыса! И дочь его, и сын, и внук, — все погибли бы тогда! Ах, да, Бобби Кеннеди гоняется за наркоторговцами, следовательно, и за братьями Гелбрейтами! Это и есть главная вина. А остальное — розочки на торте. Бобби не всегда был корректным, но и противники его никогда не деликатничали… Для борьбы с такими, как отчим и его брат, их боссы и слуги, именно такой, министр и подходит. Другой просто не потянул бы, сломался...

- Жарко… — Алекс несколько раз сглотнул слюну, чтобы приглушить сильную боль в горле. — Конец ноября, а ни ветерка, ни облачка на небе. Небо синее. Природе нет дела до человеческих слёз...

Алекс протянул руку и включил вентилятор. Тот завертелся тоже как бы спросонья — вяло, неохотно. Хотелось поддать ему для скорости, но Алекс не сделал этого. Он смотрел на перламутровые лопасти и чувствовал, как снова накатывает тошнота. Вентилятор этот поставила сюда мама, и сейчас в дрожащем воздухе Алекс снова увидел её распухшее от слёз лицо.

- Сынок, Алекс, ты не должен был так поступать! Неужели ты осмелился? Я ничего не могу поделать… Ты совершенно уничтожил, убил меня своим поступком! Скажи, что этого не было! Попроси прощения! Покайся! Ты должен уважать отца, он столько сделал для нас с тобой!..

Дотоле спокойная и твёрдая Энн Гелбрейт плакала, отвернувшись в стене подвала, а потом ушла. Страх победил в ней материнскую любовь. Наверное, она в бунгало тоже страдала и рыдала, но это всё не имеет значения. Тогда уехала она, а теперь он совершит предательство. За эту женщину Алекс Осборн не в ответе. Интересно, а что сделала бы Тереза в том подвале? Тоже не кинулась бы на выручку. Слёзы, крики, угрозы — да, возможно, были бы. Но больше — ничего. Тереза тоже уехала бы в бунгало. Допустим, в отличие от мамы, могла наглотаться снотворного, перебрать дозу. А, может, и нет. Положилась бы на Провидение. И это ужасно.

Чего стоит их любовь? Да ничего она не стоит...

Они скоро войдут сюда, свежие и загорелые. Богатые женщины, очень красивые, увешанные драгоценностями. Да, они войдут сюда, всхлипывая и лепеча пустые слова, но увидят, что в спальне никого нет. В их сердцах Алексу Осборну нет места уже давно.

Мама, Тереза, я всегда считал, что человек должен или жить, или умереть. Я не желаю просто существовать только для того, чтобы вы не плакали. А все другие даже плакать не станут. Тогда зачем врать самим себе?

Алекс сел на постели, осмотрел несколько полок, занимавших всю противоположную стену комнаты. Его любимые модели — самолёты, планёры. Единственные на сегодня дети подросшего мальчишки, его страсть и гордость. Здесь копии летательных аппаратов со всего мира, которые Алекс коллекционировал с раннего детства. Он уже много раз прыгал с парашютом, пилотировал спортивный самолёт и очень жалел, что из-за близорукости не сможет стать профессионалом.

Все модели на месте, и всё же они изменились. Конечно, раньше создатель любовно протирал их каждое утро, а три дня не делал этого, и модели запылились. Кроме того, одного самолёте, самого лучшего и дорого¬го, не хватает. Интересно, заметил ли это Гелбрейт? И где модель сейчас? Чрезвычайно ценный, единственный в своём роде экспонат домашнего музея…

Глава 3

Алекс Осборн и сын Джозефа Гелбрейта, двенадцатилетний Дэнфорт, разгуливали по парку, закинув за спины свои сомбреро. Юноша и мальчик раз по пять каждый искупались, долго валялись на берегу, и сейчас, все в песке, натянув сырые шорты и повязав шейные платки, усталые и довольные, возвращались на виллу Джо. Алекс доставлял влюблённому в него Дэнфорту такое удовольствие — пройтись со старшим другом, названым братом, по линии бурного прибоя, перепрыгивая с камня на камень, туда и обратно. Дэнфорт тараторил, не замолкая ни на минуту, и иногда свистел, когда громадная, насквозь просвеченная солнцем, изумрудная волна едва не сшибала их с ног. За день до этого Алекс приобрёл модель у бывшего лётчика, который иногда заезжал к отчиму выкурить сигару, выпить рома и сыграть в гольф.

- Итак, сколько он может пролететь, Алекс? — кричал чистым дискантом Дэнфорт, перекрывая шум прибоя и скользя сандалиями по гладкому мокрому камню. — Ты знаешь? Скажи, а? Или это неизвестно?

- Почему неизвестно? Пятьсот футов при попутном ветре. А, может, и больше. Надо устроить ему испытания. Скоро я этим займусь.

- Серьёзно? Вот здорово! — Дэнфорт Гелбрейт задохнулся от ветра и восторга. — Ты не врёшь?

- Интересно знать, когда я тебе врал? Кстати, он может лететь и с грузом. Мистер Стоун уверял, что это так.

- А сможешь показать, как он летает с грузом?

- Разумеется, не с тяжёлым. Это может быть, например, письмо.

- На пятьсот футов можно отправить письмо без почты? Прекрасно.

- Алекс, подари его мне. У тебя и так много разных...

- Тебе требуется срочно тайком отправить письмо? — придурился Алекс Дэн потупился, медленно багровея — так, что обильные веенушки на его носу и щеках продали, поглощённые румянцем смущения. Потом мальчишка нагнулся, поднял камешек и с деланной беспечностью швырнул его в залив; а после долго наблюдал, как камешек скачет по волнам. Алекс широко улыбался, догадываясь, что здесь замешана первая любовь.

- У тебя появились личные тайны? Поздравляю. Но меня можешь не опасаться. Мне — как в могилу! — Алекс забавлялся, а Дэнфорт воспринимал его слова более чем серьёзно..

- Алекс, ты только ничего такого не думай! Я просто хотел проверит в деле твой самолёт, и все. Разве я не имею права просить тебя об этом?

- И как ты проверишь? Пошлёшь записку Кристин? — Алекс понизил голос, хотя они были на берегу одни, и никто не мог услышать имя нежно любимой Дэнфортом соседской девчонки.

- Хотя бы! — тряхнул головой юный мистер Гелбрейт, и сомбреро, слетев в его пламенно-рыжей головы, забилось за спиной на резинке.

- Дэн, я потом сделаю тебе точно такой же, ладно? А этот никак не могу подарить или продать. Разберусь только, как всё там устроено.

- Почему не можешь? — немедленно полюбопытствовал Дэн. Он по-взрослому сплюнул жевательную резинку и затёр её в песок подошвой. — Сам, что ли, хочешь послать записку? Так Тереза в этом вроде бы не нуждается. Вы же помолвлены, она кольцо носит, всё время им любуется. И к тебе когда хочешь прибежит — только свистни!

- Ты давай полегче, приятель! — строго прикрикнул Алекс, но глаза его смеялись. В сущности, ему было всё равно, что: думает мальчишка и о нём самом, и об его невесте. Версия с любовными записочками выглядела наиболее безобидной и всем понятной. — Ты должен о приличных дамах и девушках говорить всегда с уважением. Это первое. И второе. Неужели мне некому послать письмо, кроме Терезы?

- Ты изменил ей? — Дэнфорт напялил сомбреро на голову, и ещё сверху прихлопнул его ладонью.

- Малыш, это не твоего утла дело! Я же не сую нос в ваши с Кристин дела, верно? Просто мне нужен этот самолёт, и всё. На день рождения я тебе подарю точную копию. Обещаю твёрдо, ты меня знаешь. И делай с ним всё, что хочешь.

- Ещё до января ждать, — разочарованно протянул Дэнфорт и надулся.

Алекс чего-то испугался там, на пляже, хотя маленький Дэн ни за что не мог бы догадаться об его намерениях. Ведь только там Алексу пришла в голову идея воспользоваться самолётом для пересылки ТОГО письма. Гениально и просто — как раньше-то не сообразил?..

Алекс, валяясь на смятой постели, потешался над собой, прежним. Две недели назад, когда они шатались с Дэнфортом по побережью, он был круглым дураком. Если бы можно было вернуться туда, в недавнее прошлое, он бы сделал всё по-другому! Ведь даже неизвестно, дошло ли письмо по назначению. И если да, то почему предупреждение откровенно проигнорировали? А вдруг оно до сих пор валяется на клумбе в Форт-Уэрте, или висит на ветке, запуталось в траве? Потом его найдут и, чего доброго, сообщат Гелбрейту. Там, конечно, нет подписи, и почерк Алекс постарался изменить даже перчатки натянул, чтобы не оставить отпечатки пальцев… Но ведь у отчима длинные руки. Всё может начаться по новой. Те сведения, что содержались в письме, имели немногие. Стоп, а самолёт? Это уже прямая улика. Здесь не отвертишься. Хотя вряд ли в кирпичном приземистом отеле «Техас» наглухо оцепленном охраной, и около него остался хоть один не обследованный клочок земли. Вероятно, письмо всё-таки нашли, но не придали значения. Разные бывают послания, в том числе и от сумасшедших, от шутников, от кляузников. Могли счесть за очередную провокацию в отношении президента, которыми славился их штат. И в итоге — никаких признаков того, что информация была приняла к сведению. Послание не произвело ровным счётом никакого впечатления, не вызвало даже крохотного изменения в размеренном течении времени. И у родственников с их дружками мероприятие прошло по тщательно выверенному сценарию, как будто их никто не предавал...

Алекс вспомнил экзальтированного толстяка Джека Руби, с которым в кабаре «Карусель» его познакомил отчим. Как-то вечером их компания допоздна засиделась в заведении, и у Алекса зашумело в голове. Он хотел выйти на улицу, освежиться, окунув голову в бассейн, или хотя бы попрыскать в лицо водой из-под крана. Вполуха, отгоняя дрёму, Алекс слушал, как Джо обсуждал с остальными известные, наиактуальнейшие в то время вопросы.

Где-то за колонной тонко визжала проститутка-китаянка. Потом её начало рвать, и Руби, вскочив со стула, ринулся бить девице морду. Он любил издеваться над женщинами — особенно над такими, маленькими и беззащитными. И в тот вечер он не отказал себе в удовольствии выместить злобу на слабом. Вытолкав проститутку на улицу, Руби стряхнул с липких ладоней выдранные у неё чёрные длинные волосы и прорычал:

- Сунешься ещё раз, в полицию сдам! Убирайся сейчас же, чтобы не воняла больше здесь, или шею лично сверну! Обезьяна, весь пол мне заблевала!..

Из-за дальнего столика за этой сценой наблюдала мексиканка в пёстром пончо, рядом с которой скучал типичный техасский ковбой, тоже явно из свиты Гелбрейта или его приятелей. Вновь, присоединившись, к компании, Руби галантно извинился, посетовал на свою горькую долю и притих. Весь вечер он вел себя смирно, только очень много пил. После полуночи Руби встрепенулся, схватил одной рукой за плечо Джо Гелбрейта, другой — сэра Гарольда, важного, как индюк, которого Алекс сегодня видел впервые. И зашептал, брызгая вместо слюны чистым спиртом. В безумных его глазах с расширенными зрачками отражались многочисленные бра и люстры.

- Я всё сделаю, всё сделаю, джентльмены! Исполню, как вы прикажете! Только поверьте в меня, сэр Джозеф, сэр Гарольд… Алекс, и ты поверь! — Руби обратился персонально к опешившему пасынку Гелбрейта. — Знай одно, что евреи смелы, чего бы о них ни мололи недруги! Евреи мужественны, и вы в этом скоро убедитесь! Вся страна убедится! Весь мир!

… — Поверьте, ваша честь! — кричал он потом, судимый за убийство Ли Харви Освальда, судье Меркеру, и повторял всё то же самое, но Алекс Осборн уже не слышал этого. Он ушёл, громко хлопнув дверью, проклиная себя за малодушие, проявленное в тот, первый вечер. Надо было сразу же выйти из игры, но тогда казалось, что нужно, наоборот, быть в курсе приготовлений к преступлению, а потом сообщить обо всём президенту. Алексу той ночью казалось, что вокруг — ад, мерцающий багровыми огнями. Барабанные перепонки рвали дикие вопли Джека Руби. Вцепившись в пиджак Алекса, хозяин «Карусели» весь дрожал, как в ознобе, и глаза его готовы были выскочить из орбит:

- Пойдёшь со мной, парень? Пойдёшь? Ведь ты — не фашист! Ты ведь, любишь евреев, да? Скажи, пожалуйста, любишь?

- Оставьте меня в покое, сэр! — Осборн резко выдернул рукав. — По-моему, вы только позорите свой народ, глядя на вас, можно действительно стать фашистом, хотя и их я ненавижу от всей души!..

Отчим отвлёкся от беседы и прошипел на ухо Алексу:

- Не вступай с ним в дискуссии! Скажи, что любишь, и пусть отвалится. Время дорого. — И снова взялся за бокал с текилой.

- Люблю! Очень люблю! Обожаю! Дай, Джек, я тебя поцелую! — завопил Алекс, тоже выпив, но только виски, и обхватил за шею хозяина «Карусели». — Я уверен, что ты ещё удивишь планету! О тебе будут говорить, дружище! Я хочу выпить за тебя, Джек, и за всех евреев в твоём лице! Тост, джентльмены! За нашего Джека!

После этой, первой, Алекс присутствовал ещё на нескольких встречах, и хоть всегда клевал носом под конец вечеринок, знал много. В полузабытьи он особенно ясно слышал голоса и запоминал всё то, что говорилось; после изложил всё в письме. Содрогаясь от отвращения и к себе самому, и к прочим, кто пил у Руби, он шептал, что всё-таки не зря целовал этого психа в красные мокрые губы. Он делал это лишь с одной целью — спасти президента. И не его вина, что цель не была достигнута.

Ему не поверили, но почему? Ведь в окружении президента не знают, что автор послания очень молод. Он не раскрыл, разумеется, своего настоящего имени, и закончил так: «Подписываюсь — Смит. Моё имя не имеет никакого значения». Может быть, потому и не вняли? Сочли элементарной провокацией этот искренний, отчаянный призыв к осторожности? А вдруг те, кто нашёл самолётик и прочёл письмо, даже не сочли нужным подумать, откуда прилетела модель? Может статься, что и не прочитали? Нет, скорее всего, ознакомились и отложили в сторону, хотя Алекс на половине страницы умолял показать это письмо самому президенту. Идиоты эти секьюрити тупые ослы, чему их только учат? Да, они руководствуются известным девизом «Всё подвергай сомнению». Алекс не знал, как проще, понятнее изложить на бумаге всё то, что он знал. А когда всё-таки написал, счёл, что получилось убедительно, и ему обязательно поверят. Но оказалось, что плевали там, в охране, на его излияния. Могли и вовсе не доложить президенту о найденном письме или представить дело как нечто, не заслуживающее внимания. И вот — результат. Накажут ли кого-нибудь за проявленную беспечность? Или бывшему вице-президенту, который стал теперь главой государства, вовсе не захочется делать это?..

- Как поступил бы я? — лихорадочно бормотал Алекс, стоя под душем и ловя распухшими губами сильные струи воды. — Допустим, таким образом, откуда-то было переправлено письмо. То, что там написано, известно. Но я ничего не предпринимаю. В каком случае так можно поступить? Первое. Я не верю автору письма. Второе. Мне всё равно, что случится завтра. Нет разницы, жить или умереть. Такое тоже, бывает, даже у президентов. Но там, же ясно написано — книжный склад, шестой этаж! Жаль, не удалось узнать поточнее. Надо.было туда полицейских сразу же направить, агентов секретной службы! И охрану усилить! Хотя бы сзади поставить одного из секьюрити на время проезда в открытой машине. Впрочем, там же несколько стрелков, поэтому лучше вообще не появляться в автомобиле с откинутым верхом! Неужели всё это было воспринято как насмешка? Или… Или президент, как и я сейчас хотел покончить жизнь самоубийством? Он — католик, для них это — страшнейший грех. А так получается уже убийство. Совсем другое дело. Тяжкое военное ранение позвоночника повлекло страдания, которые уже невозможно терпеть...

Алекс пустил после горячей холодную воду. Полчерепа и ухо разрывала жгучая, противная боль. Вполне вероятно, Мэтт Копленд действительно сильно треснул его по голове. Впрочем, теперь это уже неважно. Лишь бы не потеряй сознание до тех пор, когда он, Алекс, окажется в ТОМ месте...

Он мылся, вытирался, натягивал купальный халат, морщась от непрекращающейся боли, которая теперь захватила и левый глаз. И думал, что проявил себя придурком. Вернее, романтиком. Писал письмо в перчатках! И всё-таки среди всей этой швали нашелся один порядочный человек — даже в «Карусели»! Это зловещее заведение так и не закрутило его. Гелбрейт хотел сделать пасынка сообщником, помощником, даже наследником. Но Он оказался злейшим врагом. Свой главный поступок Алекс совершил, и он не в ответе за срыв намеченного. Ему не в чем упрекнуть себя, и это здорово.

Алекс причесался перед большим зеркалом. Подумал, не подсушить ли волосы феном, но потом махнул рукой. Сейчас нужно одеться и выпить кофе. Приготовить всё самому, дабы не возбуждать подозрения. Только бы Майкл не следил за ним сам или не велел кому-то из прислуги делать это.

Интересно, а если бы жертвой был выбран не президент страны, любимец нации? Обычный, небогатый человек? Написал бы Алекс ему такое письмо? Угрожай отчим смертью небогатому и незнаменитому — вступился бы за него? Блеск денег и власти, юпитеров и лимузинов был определяющим здесь или нет? Нет, не был! Алекс Осборн вступился бы и за простого смертного. Дело не в том, что заговор был направлен против человека номер один в стране. В перекрестье прицела хотели поймать Человека, и этим всё сказано. И застрелить его без суда, без вины. Просто потому, что им это выгодно.

Алекс поспешно застёгивал чистую белую рубашку, защёлкивал пряжку брючного ремня, осматривал и встряхивал куртку, водил по щекам бритвой «Жиллет». Оглядывал своё отражение уже в другом зеркале и отстраненно отмечал, что эти вещи — последние, и других у него больше не будет. Одетым именно так Алекс Осборн переступит ту черту, из-за которой не возвращаются.

Он плохо разбирался в политике, поверхностно судил о мотивах этого убийства. Он присутствовал при всех беседах, которые вёл отчим с компаньонами, и они ничуть не стеснялись. Алекс знал, что эта шайка задумала совершить грязное: преступление, и захотел его предотвратить. Алекса потрясло, что сутенёры и бандиты судили о лидере страны так, словно он находился в полной их власти. Прикидывали, в какой орган лучше выстрелить, сколько раз. Это было ужасно, непередаваемо жутко. Эти нелюди даже не попытались на секунду представить, что в соседнем кабаре точно так же, под танцы полуголых шлюх, могут говорить о Джо Гелбрейте: «Как подвезти его под окно, чтобы наверняка всадить заряд в голову. Надо использовать разрывные — это надежнее...» Какая там жалость! Какое милосердие! Неужели их всех рожали женщины, кормили, пеленали, целовали? И не для того Роуз Кеннеди подарила жизнь своему второму сыну, чтобы в него сегодня выстрелили с нескольких точек! Он выжил на войне. Не стал жертвой ревности или ярости, хоть и любил женщин. А эти палачи, мерзавцы, скоты расчётливо, не забыв ни одной детали, осуществили свой план! Будь они прокляты! Господи, покарай их! Ниспошли на них беды, болезни, страдания! Они не должны после всего дышать этим воздухом, ходить по этой земле! Да-а, себя-то эти ребята берегут. Держат огромный штат охраны, множество врачей. Не могут чихнуть, чтобы сразу не собрать консилиум. Каждый себе намерил по сто с лишним лет, и каждый любит жизнь маниакальной любовью...

Алекс кривил душой, заявляя, что не приемлет убийства вообще. Он понимал, что без этого на войне не обойтись. Допускал, что существует такой момент, когда перестают выбирать средства в драке. Представлял, как вскипает кровь от ревности, и пару раз дрался с пытающимися пристать к Терезе. Алекс уточнил сейчас, поднося к губам чашку чёрного горячего кофе: его душа не принимала обдуманного лишения человека жизни за деньги. И перед тем, как отправить письмо, Алекс сознавал степень грозящей ему опасности. Он не строил иллюзий насчёт отчима. Джо вполне мог прикончить его, сорвись главное дело по вине пасынка, и был готов к этому. Но он целых семь лет ловил себя на мысли о том, как его матушка могла пойти к алтарю с гангстером. И то её бегство в бунгало окончательно разрушило образ защитницы, охранительницы жизни. А ведь год назад они с матерью целую ночь беседовали о том, как трудно приходят люди в этот мир, и как поэтому нужно любить и беречь каждого из них. Тогда старшая дочь Джо миссис Патриция Крил рожала вот здесь, в одной из комнат, и Алекс из своей комнаты слышал всё — стоны, вопли, звон инструментов, топот ног, и после всего — писк младенца, которого назвали Эдвардом.

Глава 4

Дочка Джозефа приехала к ним в гости вместе с мужем, Кристофером Крилом, и Алекс точно не знал, что произошло потом… То ли супруги разругались, то ли Пэтти не поладила с отцом и мачехой, но на вторую ночь у неё начались схватки. Было это в самый разгар Карибского кризиса, и мистер Гелбрейт бегая по дому сам не свой, наорал даже на беременную дочь.

Джо Гелбрейт тогда особенно много занимался своим любимым делом, демонстрируя несокрушимое спокойствие перед лицом возможной ядерной войны. В то время, как вся страна, под лазурными ли небесами Майами или под пепельными тучами Нью-Йорка, склонилась к радиоприёмникам, приникла к экранам телевизоров, судорожно разворачивала свежие газеты и запасалась продуктами на случай бомбардировок, отчим сосредоточенно колдовал над витражами. В любой стране, куда заносила его беспокойная судьба, мистер Гелбрейт немедленно выяснял, имеются ли где-нибудь соборах или в других домах какие-либо, витражи, подолгу их разглядывал, а после пытался у себя дома скопировать понравившиеся. Как раз в октябре шестьдесят второго он вернулся из Парижа и старался с помощью обширной коллекции необходимых для создания витражей материалов и инструментов воссоздать «большую розу» из Собора Парижской Богоматери. Джо как раз закончил наносить контур смесью густого лака с алюминиевой пудрой, сплющил валик лака, и в это время неожиданно пожаловали Кристофер и Патриция Крил, пожелавшие встретить мировую войну рядом с главой семьи. Раздосадованный Джо отложил шприц, снял фартук и дал распоряжение прислуге разместить гостей по первому разряду. Готовить краски и заливать их в «ванночки» витража Джо решил на следующий день, когда будет светить солнце. Разумеется, все планы могла спутать война, о которой с порога закричал взъерошенный зять.

Джозеф спокойно ответил, что у Штатов ядерных зарядов в десятки раз больше, чем у Союза, и потому паника неуместна. Потом только Алекс понял, как страстно желал Гелбрейт, чтобы разгорелся мировой пожар, как взбесился, когда Карибский кризис был преодолён. Узнав о размещении советских ракет на Кубе, Джозеф, который после провала операции в Заливе Свиней полтора года скрипел зубами, заметно приободрился. Он знал, что эти ракеты станут очень удобным предлогом для развязывания войны, и с нетерпением ждал кульминации. Джо экспериментировал с краскам и светом, а сам словно бы видел в стекле Карибское море, военные корабли, застывшие в наивысшей, готовности, практически нос в нос. Казалось, достаточно было крохотной искры, чтобы полыхнула Земля.

Пентагон предлагал один радикальный вариант за другим, включая и интервенцию на Кубу, но президент эти варианты отклонял. Ожидались столкновения и в Берлине, уже рассеченном знаменитой стеной. У многих сдавали нервы, люди бились в истерике, сходили с ума, бросались куда глаза глядят из городов в сельскую местность, где, как им казалось, значительно легче было уцелеть, И как раз в тот день, когда приехала Пэтти с мужем, и вся семья сидела за обедом, Гелбрейта вызвали к телефону. Его брат Эндрю, заикаясь от бешенства, сообщил, что найдено решение проблемы, предполагающее обязательства США в обмен на вывод ракет снять морской карантин, убрать с дежурства турецкие«Юпитеры» и гарантировать ненападение на кастровский остров. Это было похлеще Залива Свиней — перед коммунистами отступили не какие-то там кубинские эмигранты, а сама Америка, светоч свободы, сокрушительно сильная держава, которая просто не имела права дать слабину. Хрущёв и Кастро получили всё, что хотели, и подарил им эту победу не кто иной, как президент Кеннеди...

Судя по всему, именно тогда братья Гелбрейты окончательно решили примкнуть к мафиозному заговору, а после стали играть в нём заметную роль. А Алекс, уплетая огромный бифштекс с фасолью, подумал, что Господ действительно милосерден. И что есть какая-то неведомая сила, которая заставила Кеннеди и Хрущёва сделать несколько шагов навстречу друг другу, и сила эта поборола все их разногласия — идеологические, политические, военные. Каждый из них знал, чем рискует, но всё-таки не смог противиться какой-то высшей воле, которая, воздействуя на двух конкретных живых людей, спасла миллионы, а, может, и миллиарды других.

Кроме Джозефа, все вздохнули с облегчением. Через минуту в столовой послышался серебристый смех голубоглазой болезненной блондинки Пэтти. Её муж, ещё потный от страха, предложил тост за победу разума.

И после этого Гелбрейт сорвался. Начав тихо и внятно, он очень быстро перешёл на крик, заставив жену и дочку в ужасе замереть за длинным овальным столом, уставленным дорогой фарфоровой посудой и вазами с букетами чайных роз. Кристофер, Алекс и Дэнфорт тоже не произнесли ни слова до окончания обеда. Далее младших членов семьи попросили удалиться, и выяснение отношении продолжалось без них.

Вечером все разошлись по спальням, а в третьем часу ночи Алекса разбудил шум. Потом, услышав пронзительные, нечеловеческие вопли, он не узнал голос Пэтти. На следующий день мать объяснила, что преждевременные роды всегда протекают тяжело, а в данном случае они получились ещё и стремительными, с огромной кровопотерей из-за многочисленных разрывов, включая повреждение шейки матки. Патриция Крил готовилась рожать после Рождества.

Энн долго не решалась разбудить мужа. Наконец Джо вышел из спальни — злой, без очков, со всклокоченными седыми волосами — и распорядился вызвать врача. Все мысли Джо были только о кризисе, а случившееся с Пэтти лишь раздражало его своей несвоевременностью. В пунцовом халате с лиловыми стёгаными отворотами, он мерил шагами кабинет, то и дело принимался куда-то названивать.

Прибывшие врачи успели принять крошечного недоношенного мальчика, который всё-таки запищал. Мистер Крил, вновь перепуганный и бледный, даже не нашёл в себе сил обрадоваться. Он ни на шаг не отходил от супруги и уехал в клинику вместе с ней и младенцем. Новоиспечённый дед соблаговолил лишь поцеловать темечко своего первого внука и перекрестить дочь, которую на носилках тащили к машине. Пэтти была без сознания, но Алекс видел, что она как будто продолжает плакать, и под её опущенными ресницами дрожат белки. Вокруг глаз залегли тени, губы стали совсем белыми, и врачи заторопились. Через день Энн сообщила мужу, что его дочь едва спасли. У неё сильно упало кровяное давление и остановилось сердце.

Она хилая в свою мать! — буркнул Джо. — Бет было всего тридцать восемь, когда она умерла от паралича сердца. К сожалению, дочь не унаследовала от меня ничего!

Очень хорошо, что не унаследовала! — резко ответила Энн. — Чего ты хочешь от неё и Криса? Меня затянул в свои авантюры, моего сына, так хоть дочку свою пожалей! Пощади её, не губи, сам потом раскаешься!

Алекс замер, склонившись над очередной моделью. Он тоже приехал ненадолго и уже собирался возвращаться в университет. С матерью и отчимом было скучно, друзья разъехались. Алекс пожалел, что потратил время зря. Он уже собирался в дорогу, но мать сказала, что скоро к родителям завернёт Тереза, и нужно её дождаться для серьёзного разговора. Потом оказалось, что могущественный Ральф Льюис принял решение отдать дочь за Алекса и тем самым возвысить Джо Гелбрейта.

- Тебе кого оставить, её или Алекса? — вкрадчиво поинтересовался Джо, и мать всхлипнула. Алекс воспринял эти слова скорее не слухом, а подсознанием. Зубы его сжались, а челюсти заныли. — Думаю, что сынок для тебя дороже падчерицы!

- Я никак не возьму в толк, зачем они тебе? Разве невинные дети — помощники вам? Ты явился к дочери, которая по-родственному решила проведать тебя, и довел её до шока, до клинической смерти! Я действительно боялась, что Пэтти умрёт, пусть она не родная мне дочь. Но я — тоже мать, и это главное. Мне ли не знать, что такое рожать и плакать? Гере передаётся младенцу и после сопровождает его всю жизнь. Заклинаю, Джозеф, — оставь детей в покое! И своих, и моего. Боже, ну зачем тебе всё это?.. Зачем?!

- В покое? — Гелбрейт, уже причёсанный, выбритый и надушенный, встал из-за массивного письменного стола и застегнул пиджак. Стёкла егс очков сверкнули, как глаза тигра. — Отлично! А не зависит ли их благополучие от того, что я для них и для тебя делаю?

- Для меня? — взвизгнула Энн. — Не сваливай на мою голову свои грехи, Джо! Оставь детей по-доброму! И меня заодно! Уйди!

- Энни, ты глубоко ошибаешься. Попробую ещё раз объяснить глупенькой женщине, в чём состоит суть проблемы. Я хочу, чтобы мою нефть покупали. Или ты считаешь, что наши миллионы с неба падают? Что я не должен сражаться за каждый доллар? У тебя забот неизмеримо меньше, чем у меня, Ты веришь сплетням про казино, но это — не так. Мой бизнес — честный. Без нефти умрёт вся планета.

- Допустим. Но причём здесь Алекс и Пэтти? — удивилась Энн.

- Энни, мне нужен спрос на нефть, понимаешь? Тебе ли объяснять азы любого бизнеса? Мне требуются заказы военного ведомства. Я без них, как без воздуха. Братцу Эндрю требуются покупатели для судов к танкеров...

- Всё это я знаю. Ответь на мой вопрос, не заговаривай мне зубы. Ваши дела, меня: не интересуют совершенно! — перебила Энн.

- Не интересуют! А твоего великовозрастного отпрыска я на какие деньги содержу? Он мною, между прочим, не усыновлён. Я ничем ему не обязан. На эти презренные деньги он обучается в Гарварде! Ты хочешь всё это оставить и вернуться к прежней жизни? О'кей. Пусть твой Алекс по вечерам работает до изнеможения, чтобы днём учиться! Пойди, спроси у него согласия. Не думаю, что парень будет в восторге.

- Ах, вот оно что?! — во всё горло закричала мать. Алекс закуси губу, чтобы не вскочить, не выбежать в коридор, не ворваться в кабинет, где происходил разговор. В то же время он прекрасно знал, что вмешательство только окончательно разъярит отчима и ничем не поможет маме. Да я в любой момент дам тебе развод, если тебе так тягостно содержать нас! Но свою долю наследства я унесу с собой! Алекс меня поймёт, надеюсь! Избавиться от нас не так уж сложно, Джозеф. Ты можешь себе это позволить. Впрочем, у тебя есть ещё один выход. Можешь пристрелить нас обоих! Лично или приказать своим бандитам! Тогда ничего не придётся платить! Тебе не привыкать решать проблемы именно таким образом!..

- Дорогая, ты успокоишься и придёшь в ужас, вспомнив, что сейчас мне наговорила, — вдруг миролюбиво, даже мягко сказал Гелбрейт. — Ты и твой сын давно привыкли не считать деньги. Да, ты имеешь право получить часть моего имущества, но далеко не такую, как тебе нужна для безбедного существования. К тому же Ральф Льюис запретит Терезе выходить за Алекса! А у них, насколько я знаю, любовь. Хочешь сделать сына нищим и несчастным? Делай. Сейчас он молод и безрассуден, но потом он проклянёт тебя! Теперь в продолжение нашего прежнего разговора. Главное для меня — дело. Все родственные сопли я отношу на второй план. Если вы станете мне поперёк дороги, сильно об этом пожалеете.

Прекрати свои угрозы! — сквозь слёзы выкрикнула миссис Гелбрейт.

- Я не угрожаю, Энни, я говорю то, что есть. Для нас, для всех людей, которых ты видела в моём доме, совершенно неприемлемо правление красного президента. Он юлит перед коммунистами, и мы прогораем! Мало недавнего позора, когда сила была на нашей стороне, а мы капитулировали! Я имею в виду Кубинский кризис с ракетами. Есть сведения, что он собирается сворачивать военные заказы! И не смотри на меня невинными глазами самки! Тебя тоже это касается! Если так дальше пойдёт, нас свернут в бараний рог! Президент – предатель! Поняла? Изменник! Враг своей страны!

- Ты с ума сошёл! — Мать снова повысила голос. — Тоже мне, нашёл коммуниста! Богатейшая семья, члена которой просто невозможно купить!

- Глупышка, они, то есть комми, его даром взяли! Это сейчас семейство задирает нос, а было время, когда дед Кеннеди просто держал кабак. Аристократизм в этом господине начисто отсутствует. Вонючий католик, вот он кто! Его прадед сбежал сюда из Ирландии в трюме и сдох от холеры!

- Ты ещё вспомни, кем были Гелбрейты, — ядовито парировала Энн. — По-моему, они в недавнем прошлом пасли коров. Ты отлично знаешь, Джо, что президент — не левый. Более того, он ненавидит коммунистов не слабее твоего. Просто он благоразумен. Ему иначе нельзя — страна за спиной.

- Ты мне надоела, Энни, — вздохнул Джозеф, стаскивая через голову и петлю галстука. Пиджак уже давно висел на спинке кресла. — Я часто прощал тебе всякие дерзости, потому что люблю. Но моё терпение не безгранично.

- Не обо мне речь! Детей оставь в покое. Это единственное, чего я хочу от тебя. Ты — маньяк. Тебя не вылечить...

- Я не маньяк, а патриот! — вспылил Джозеф. — Уйди отсюда, Энни, мне надо поработать. Я не могу позволить себе роскошь драть глотку весь вечер. У меня есть великая миссия — помочь моей родине!

- Оставь свою патетику, Джо! Выброси её на свалку! Ты патриот потому, что тебе нужны заказы Пентагона! Всей вашей банде необходимо постоянно выкачивать деньги из больных, вами же искалеченных людей!

- Ты что имеешь в виду? — Гелбрейт понизил голос, выглянул на террасу, потом — в коридор, но ничего подозрительного не заметил. Алекс сидел на ковре, сжимая в руке пистолет. Он готов был в любой момент вскочить и броситься к матери на выручку, но, к счастью, этого не потребовалось.

- Ах, святая невинность! — Энн стояла у окна, выходящего в сад. Она выглядела молодо для своих лет — с короткой французской стрижкой, в пижаме из китайского шёлка и восточных тапочках с приподнятыми носами. Они уже собиралась ложиться, когда её позвал к себе в кабинет Гелбрейт и поинтересовался самочувствием Пэтти. — Что я имею в виду? Наркотики! Вы губите людей и греете на этом руки! Вы — настоящие враги нации, Джо! Ты и твои головорезы! Вот уж не думала, что мой супруг войдёт с ними в долю! У тебя есть голова на плечах? Ты только что стал дедом. Подумай, в каком государстве будет жить твой внук! А дети? Если Дэнфорт пристрастится к зелью, тебе тоже будет всё равно? Наркоторговцы и твоего сына погубят, помяни моё слово!

- Благодарю за заботу, мэм. Теперь послушайте меня. — Джо ходил кругами около жены, и она поворачивалась следом, инстинктивно опасаясь оставлять его у себя за спиной. Оба немного сутулились, сжимали кулаки, как боксёры перед схваткой. — Если я даже вдруг выйду из игры, ДФК всё равно прикончат! Моё мнение здесь роли не играет. Такой президент не нужен очень многим влиятельным людям, а, значит, он обречён. Я один бессилен против него. Могу только вот так орать, а потом глушить виски, чтобы сиять напряжение. Называй нас, как угодно. Мафия — значит, мафия. Мы все вместе. Мы за одно. Эти люди поддерживают меня, а я — их. У нас одна цель. Новоявленная политика заискивания перед Советами не входила в мои планы, когда мы двигали Джека в Белый Дом! Этот клан слишком богат, Джонсон не смог с ними тягаться. Всё-таки удалось протолкнуть его в вице-президенты, Кеннеди не хотели этого, но пришлось. Несмотря на деньги, была нужна поддержка иного рода. На предварительных выборах Линдон быстро выдохся. Но для него ещё не всё потеряно. Он это знает и ждёт. Вообще-то, Энни, тебе лучше забыть мои слова. Если ты предпримешь что-либо против меня, я узнаю об этом первым… И тогда...

- Никому я ничего не скажу! — перебила мать. — Если попадёшься сам, на меня не сваливай. Я хочу только покоя — для себя и детей. Всех детей, включая крошечного Эдварда! Пэтти сказала, что именно так назовёт сынишку. Вроде бы такое имя носил твой отец.

- Да, это правда. — Гелбрейт успокоился, перевёл дух и грузно опустился в кресло. — Я тебе верю. Ты — благоразумная женщина. Зачем наживать лишние проблемы? Так вот, Джек начинал неплохо. И я не переставал верить в него до того момента, когда он пошёл на поводу у Хрущёва и пообещал убрать наши ракеты из Турции. Потомку ирландского бочара, сыночку прожжённого проходимца тщеславие вскружило голову. Мой тёзка, Джозеф Кеннеди, поклялся ещё давно провести в Овальный кабинет одного из своих многочисленных детей. И когда это ему удалось, совершенно потерял стыд! Джек выиграет новые выборы, если будет жив. Не буду отрицать — многие сходят по нему с ума. Его поддержат даже те, кто в шестидесятом голосовал против. Да ещё слава спасителя мира от ядерного пожара! Буквально каждый думает, что его шкура спасена именно президентом! Вот тебе и готовый образ хорошего парня!

- Да. Говорят, что Кеннеди может пленить даже птицу на ветке, — задумчиво согласилась Энн. — Вам его не одолеть в честной схватке. Все эти дни, когда могла начаться война, я жила на снотворном. Нам всем досталось бы, Джо! Каждый нормальный человек в подобной ситуации вспоминает о своих детях. Таких, как ты, меньшинство в стране. Я не знаю, готов ли ты пожертвовать собой, но не имеешь права требовать этого от детей!

- Ни ты, ни дети меня не интересуют как партнёры. Живите в своём тесном мирке, но не мешайте мне работать. В мои дела не смейте носы совать? Никто, даже сам Господь, не остановит нас. Ошибки нужно исправлять, даже незначительные. А мы оплошали по-крупному. Господин президент начал перечить тем, кто вознёс его на Олимп! На это мы не соглашались. И всё. Больше мне нечего сказать. Тебе пора спать, дорогая.

Алекс слышал, как мать почти до утра плакала в своей спальне, но не пришёл к ней, понимая, что это лишь осложнит ситуацию. Он догадывался, чем был вызван тот скандал. Мать не хотела, чтобы Алекса и, возможно, Пэтти с мужем втягивали в тёмные дела, которые при неудачном раскладе имели шанс закончиться многолетним тюремным заключением. Действительно, зачем отчиму помощь неопытных, неумелых людей? О Дэне и речи нет он — совсем мелюзга. Пэтти — молодая мать, которой менее всего нужно конфликтовать с законом. Да и Алекс… Кто он? Политика его не интересовала никогда, он изучал её только в том объёме, который требовался для квалифицированной юридической практики. Кроме того, он интересовался авиацией, причём чисто технической стороной дела. Думать о том, в чём провинился президент, Алекс считал себя не вправе. Он считал, что в споре с русскими Кеннеди действительно не показал характера. Их нужно было проучить, это точно. Но ведь и матушка права. Союз обладает атомным оружием, и в Америке погибло бы много людей. Вероятно, в число жертв попали бы все они, или кто-то из них. В таком случае, вероятно, президент избрал единственно верный жуть — дипломатический.

Алекс вспоминал, что говорили о советском премьере Хрущёве — неуравновешен, легко возбудим, ежесекундно готов к безобразным дебошам. Мама ахала, слушая, как в ООН русский лидер колотил ботинком по столу, прерывая речь английского коллеги.

- Боже, в таком месте! Настоящий варвар, хам! — Из глаз миссис Гелбрейт брызнули слёзы. Отчего-то она приняла поступок Хрущёва слишком близко к сердцу. По лицу Энн поползли красные пятна; она кусала губы и стискивала пальцы на коленях. — Разве это государственный человек?! Только последний бродяга, перепившись, может поступать подобным образом. Не хочу верить! — Миссис Гелбрейт немного помолчала, пытаясь взять себя в руки. Потом вскинулась: — А как прореагировали остальные? — Она обращалась к деверю Эндрю.

- Пришли в ужас, — бесстрастно отозвался тот. — Штраф платили русские, им и разбираться. Успокойся, Энни, тебе вредно волноваться. Кэтти, милочка, подай сигару! — обратился Эндрю к горничной. — После кофе я бы перекинулся в покер. — Эндрю был гораздо спокойнее старшего брата, но убеждения его отличались такой же непоколебимостью. Если Джозеф время от времени пускался в объяснения, пытаясь что-то доказать оппонентам, то Эндрю никогда не тратил на это время.

Тогда Алекс, сидевший со всеми в гостиной, без разрешения поднялся и вышел вон. Его никто не остановил. И много раз он потом думал, что такому типу ничего не стоит разнести Штаты в пух и прах, было бы чем. В результате Алекс Осборн пришёл к выводу, что жирного гуся дразнить очень опасно, а успокаивать следует тоже всеми доступными способами. Вот если бы не было у русских атомной бомбы!.. Но бомба у них была.

Президент Кеннеди, конечно же, все уничтожающей войны не хотел. Сам бы он, в случае начала боевых действий укрылся в бункере вместе с семьёй и ЭксКОМом. Но остальные, которые в те дни лихорадочно запасались «убежищными» пакетами, были обречены на гибель. Подавляющее большинство американцев не имело возможности, как следует укрыться; раскупая шоколадки и сухари, они всё же не до конца понимали, что им угрожает. И вот все живы. Это — не преступление. Спасение людей вообще не может быть наказуемо. Отчим с братцем спятили. Начнись война, им не потребовалась бы никакая нефть. Да и там, в Союзе, тоже люди живут. Русские, кем бы они ни были, тоже имеют жён и детей. И у Хрущёва имеется семья, Эндрю говорил. Трое детей, есть внуки. Конечно, их тоже спрятали бы в убежище. Но ведь именно советский премьер обратился с письмом к президенту, в котором говорилось об их общей ответственности перед всеми народами земли. Несмотря на самоуверенность и хамство, Хрущёв всё же задумался о народах мира, о жизни на планете. Всё тогда кончилось как-то сразу, и Дэн съел «убежищные» пакеты, разделив их содержимое с друзьями. Он ждал, когда можно будет увидеть новорождённого племянника, очень гордился своим новым статусом дяди. Но Эдварда из клиники родители увезли в Арканзас, где жили Пэтти с мужем. И с тех пор здесь, в Техасе, они не появлялись.

Отчим уверял, что русские нападут всё равно, только на время усыпят бдительность этого недоумка Джека. Хрущёв ведь хвастался, что в России есть завод, где ракеты сходят с конвейера, словно колбасы. После президент неоднократно припоминал ему эти слова, но всё-таки достаточно лояльно относился к русским. Алексу временами казалось, что он в корне изменил свои взгляды после того, как заглянул в пропасть, слишком близко подошёл к Черте. Именно с этими изменениями и не могли смириться братья Гелбрейты, их друзья и коллеги. Каждый раз во время вечеринок то один, то другой, как следует набравшись, то орали, то шипели: «Продался русским!» Да где у русских деньги, которых не видел бы Джон Кеннеди? Он был так богат, что о деньгах вообще почти не вспоминал.

А, может, он просто играл? Хотел затянуть время? Какой там красный, Джо действительно сошёл с ума! Но для нормального человека, каких бы взглядов он, ни придерживался, мир лучше» чем война. Наверное, они о чём-то сумели договориться с Хрущёвым. А вдруг в Союзе нет такого завода? Будь там столько оружия, толстяк не написал бы то письмо, не просил остановиться и одуматься. Джо, между прочим, обронил, что полковник советской военной разведки, перевербованный ЦРУ, начисто опроверг хвастливые утверждения Хрущёва. Он просто блефовал, брал на испуг, а на самом деле был намного слабее Кеннеди. Но тот всё равно уступил, потому что и малое количество ядерных зарядов способно наделать много бед. Вроде бы того полковника разоблачили и расстреляли — об этом Алекс тоже узнал от Джозефа. Отчим называл изменника героем, услугами которого президент не воспользовался то ли из трусости, то ли из хитрости. Алекс того шпиона героем не считал — предавать своих не дозволено никому.

А он?.. Он предал своих. Тех, с кем был рядом все эти годы, выпивал и ужинал, танцевал и ходил на яхтах. Да, они были рядом. Но это вовсе не значит, что тех людей Алекс был обязан считать по-настоящему своими.

Алекс разговаривал с разными визитёрами, искавшими общества Джо Гелбрейта, слушал их ворчание и ругань, но никак не мог уяснить для себя главное. Один из частых посетителей по имени Арнольд в своё время держал три борделя на Кубе. Кастро его оттуда выгнал, и сэр Арнольд ежевечерне проклинал Кеннеди за провал в заливе Свиней, за нежелание или неумение прикончить Фиделя. К кубинскому команданте Алекс относился враждебно, как и к Советскому Союзу, подпиравшему режим на Кубе. А потом дошло до того, что русские установили на острове ракеты и направили их на американские города. Поначалу, узнав об этом, Алекс Осборн мечтал о возмездии, заклинал президента дать жару Кастро. Он сладострастно воображал, как под ракетными и бомбовыми ударами этот маленький и противный, как нарывающая заноза в жальце, остров уходит на дно. И злость сэра Арнольда он понимал. Даже спросил однажды:

- Почему никак не могут расправиться с Кастро? Ведь это он во всём виноват! Русские далеко, а он рядом… Паршивый бастард!

Алекс тогда хотел идти в армию, поступить в какое-нибудь спецподразделение, чтобы своими руками убить хоть несколько кубинцев-коммунистов. Матушка, узнав об этом, закатила истерику; потом у неё случился сердечный приступ. Мать жалела конечно, не врагов, а сына. Единственная память о покойном муже, многообещающий студент Гарварда, да и просто красавец-парень пропадёт там!.. И без него разберутся с этим проклятым Кастро, а Алекс обязан помнить сыновний долг.

Арнольд рассмеялся, услышав вопрос, потрепал Алекса по голове.

- Мальчишки умнеют поздно. — Он широко улыбнулся, кивнул и ушёл по аллее к дому. Осборн до последнего дня так и не смог понять, чем было вызвано столь нелестное мнение об его уме. Ведь не кто-то, а Фидель попёр их из Гаваны вместе со шлюхами, потому его и надо прикончить. Именно его, а не своего президента...

Глава 5

Но позже Алекс услышал и другое. В тот день праздновали восемнадцатилетие Терезы Памелы Льюис, которая в скором времени собиралась назваться миссис Осборн. Виновница торжества задула свечи в огромном торте, а потом долго, моргая слезящимися от дыма глазами, махала ладонью в кружевной перчатке над чадящими огарками. Её платье цвета чайной розы блестело, как будто было покрыто тонкой корочкой льда.

Кроме сэра Ральфа Льюиса, отца невесты и будущего тестя Алекса, из солидных представителей старшего поколения присутствовали братья Гелбрейты, которые по-английски удалились сразу после торжественной части. Дэнфорт тоже удрал из пропахшей дорогими духами гостиной, и Алекс с Терезой остались вдвоём. Невеста протянула жениху тарелку с куском именинного торга, обняла за плечи и поправила ворот рубашки,

- Съешь, милый, ты очень устал. Папа тебя заморочил, правда? Сочувствую, с ним говорить о политике утомительно. Только Кастро, Куба, Кеннеди, Хрущёв… У тебя не осталось сил даже для того, чтобы сейчас посмотреть на меня! — Тереза гладила Алекса по волосам, выравнивала ему галстук, массировала виски. — Эй, ты что, заснул?

- Я смотрю на тебя. — Алексу действительно захотелось спать. Но Тереза ждала его слов, и он решил, что обижать девушку в день рождения невежливо. — Ты чудесно выглядишь, Тэсс...

- Тогда поцелуй меня! — Тереза никогда ещё не требовала этого так категорично — инициатива всегда исходила от жениха. Она сцепила пальцы за спиной Алекса и пробормотала: — Я так люблю, так люблю тебя! Если бы ты только знал!.. Алекс, ты весь дрожишь! Тебе страшно? Но почему? Ты не слушай стариков, это их дела. Мы не должны никому отдавать наше счастье. Вокруг нас никого нет, видишь? И отныне будет только так. Ещё до венчания я хочу стать твоей! — Тереза в упор смотрела на Алекса своими фиалковыми глазами в длинных мохнатых ресницах, и напряжённо ждала, всем своим существом впитывая не только его слова, но даже взгляд, мимику, вздохи. — Ты слышал, что я сказала! — На её мочках вспыхнули бриллианты.

- Слышал, Тэсс. И я хочу стать твоим. Разреши закурить? — Алекс понимал, что ведёт себя неправильно, даже глупо, но иначе не мог. Мысли его были заняты другим. Он смотрел на усыпанную бриллиантами змейку, сбегающую по груди Терезы за лиф её платья, на диадему в её пышных волосах и думал, что жёлтые камни очень идут и к волосам, и к платью.

- Отчего же нет? Здесь и без того дымно, — снисходительно разрешила Тереза. — По-моему, лучше выйти в сад.

- Выйдем! — Алекс набросил тончайшую шёлковую шаль на открытые плечи невесты. Она ждала ещё каких-то нежных слов, но Алекс молчал, кусая губы и глядя куда-то в угол. — Пойдём к морю?

- Не нужно. Возьми меня под руку. Слушай, да ты опять не в себе! — Тереза возмущённо смотрела на жениха, и щёки её горели,

Алекс просунул свою ладонь под локоть мисс Льюис, другой рукой нащупывая в кармане пиджака пачку сигарет и зажигалку.

- Если я тебе надоела, так и скажи! — Тереза выдернула свою руку.

- Ни в коем случае, дорогая, — промямлил Осборн, про себя думая, что девочка права. Ему больше всего хотелось остаться одному, но подтвердить правильность догадки Терезы мешало воспитание.

- Я хочу показать тебе цветные фонтаны! — Тереза сменила гнев на милость. Смекнув, что скандалом делу не поможешь, она решила зайти с другой стороны. — Эти фонтаны ты ещё не видел. Папа подарил мне их сегодня утром. Незабываемое зрелище! Я без ума, и тебе понравится. Ни один цвет не повторяется. А ещё там очень милая беседка, из которой открывается широкий обзор — и на сад, и на залив...

- Показывай дорогу, — распорядился Алекс, закуривая.

По широкой Розовой аллее, где были высажены, наверное, все известные виды этих великолепных цветов, они проследовали к фонтанам. В отличие от Терезы, Алекс сразу сообразил, что это просто столбы воды, подсвеченные разноцветными прожекторами. Тереза убежала куда-то по аллее, а когда вернулась, от радости её не осталось и следа.

- Алекс, наша беседка занята! Старики там пьют кофе. Как ты понимаешь, это у них надолго. Но ничего, мы с тобой пойдём… — Тереза задумалась, потом тряхнула локонами. — На качели! Немедленно! Будем качаться до одурения. Сегодня я решила в последний раз побыть ребёнком. Замужней женщине такое не к лицу.

- Там же Дэнфорт с малышнёй! — Алексу совершенно не хотелось резвиться в обществе детворы. Его гораздо больше привлекало происходящее в беседке. — Может, ты хочешь на яхте выйти в море?

- Да ну тебя! Я хочу качаться — и всё! — снова рассердилась именинница. — Дэнфорт не сможет разогнать качели, как следует! Нужен ты!

- Попроси Стивена, пусть разомнёт мышцы. Хватит ему у двери торчать. Я к вам попозже обязательно присоединюсь, ладно? Обещаю!

- Жду. Чао! — И Тереза упорхнула за кипарисы.

Алексу показалось странным поспешное исчезновение из праздничной гостиной отчима, его брата и будущего тестя, а также сэра Гарольда из Чикаго, который представлял здесь «Чёрную руку». Даже день рождения дочери Ральф Льюис использовал для их общего дела – сборище этих господ, именно сегодня, за несколько дней до планируемого покушения на президента, в этом случае не выглядело подозрительным. Алекс знал, что все они, в принципе, и есть мафиози, только некоторые предпочитают деликатно сей факт скрывать. Гелбрейты, впрочем, к неженкам не относились.

Алекс осмотрел свой тёмный костюм, вспомнил, что на перилах крыльца Тереза забыла свой шарфик, и вернулся за ним. Потом обмотал шарфик вокруг шеи, чтобы скрыть белеющий в темноте воротник рубашки, быстро выкурил ещё одну сигарету и поспешил к беседке, возвышающейся на холме, засеянном травой разных тонов, образующей шахматную клетку.

Компания пьющих кофе с ромом не обратила никакого внимания на приближающегося человека. Случайных гостей в доме Ральфа Льюиса быть не могло, а своих джентльмены давно уже не стеснялись. Но всё же Алекс хотел узнать гораздо больше, чем полагалось именно ему, и поэтому, опустившись на четвереньки, подполз поближе к беседке, а после устроился на газоне у стены. Голоса раздавались прямо над его головой. Они не стали тише, и Алекс понял, что сумел подобраться незаметно.

Алекс не узнал своего отчима. Сэр Джозеф, дома такой грубый, властный, уверенный, сейчас лебезил не только перед Льюисом, но и перед чикагским мафиозо Гарольдом. Приёмный сын даже представить себе не мог, что глава их семейства может блеять, как козёл, потея от страха, и потому скорчился ещё больше — насколько позволял высокий рост.

- Ральф, ребята из Чикаго тоже, как и я, имеют основные претензии к Роберту… — Бульканье рома заглушило дальнейшие слова. — Его к праотцам нужно отправить немедленно. А из-за братца могут быть проблемы.

Льюис неопределённо кашлянул, потом чиркнул спичкой. Некоторое время все молчали, и Алекс с отчаянием посмотрел в сторону аттракционов, где его ждала и так расстроенная Тереза. Наконец её отец отверз уста.

- Раньше вы придерживались иного мнения, Джо, — заметил он.

- Моё мнение остаётся прежним, — поспешил оправдаться Гелбрейт-старший. — Я боюсь за свою репутацию, а, главное, не хочу проблем для своего бизнеса, для членов семьи. Вы, Ральф, в любом случае вне подозрений. Вы — банкир, причём потомственный и уважаемый. А я...

- А вы — нефтяной барон, — усмехнулся Льюис". — Ваши казино и бордели ничуть не пострадают. Во-первых, формально их владельцем вы не являетесь. Во-вторых, лично вам участвовать не придётся. Ваше дело — уплатить взнос и помочь тройке приехать сюда. Я имею в виду корсиканцев и «Белого». У всех троих должно быть железное алиби. Итак? — Ральф говорил почти шёпотом, но Алекс всё расслышал и удивился. Ни о каких корсиканцах и «Белом» он от братьев Гелбрейтов не слышал.

- Роже и Люсьен формально находятся сейчас во французских тюрьмах, а «Белый» служит на тральщике Военно-морских сил Франции, — совсем тихо сказал Эндрю Гелбрейт. — Смею вас уверить, что алиби для троицы стоило очень дорого. Но теперь все сложности позади. После всего им нужно будет обеспечить пути отхода. Можете не беспокоиться, Ральф. Здесь вряд ли возникнут осложнения...

- Вот и славно, — перебил Льюис. — Корсиканцы — умелые ребята.

- Да и «Белый» — не промах, — вставил Гарольд.

Алекс представил себе длинное бесцветное лицо Эндрю, которое часто вызываю у него ассоциацию с лошадиной мордой. И спокоен он почти всегда был, как лошадь, сорвался лишь после того, как Кеннеди договорился с Хрущёвым и «не сбросил бомбу».

Значит, Люсьен и Роже, а также какой-то «Белый». Тройка бандитов, которые якобы находятся сейчас во Франции. Скорее всего, стрелки. Уже неплохо. Будем слушать дальше.

- Но может случиться так, что ребята попадут в полицию, — Джо всё-таки здорово психовал. — Сдержат ли они обещание молчать? Ральф, эти парни вас не знают. А нас с братом — очень даже хорошо!

- Они будут молчать, — негромко обнадёжил Гарольд. — Пока им не разрешат говорить, они говорить не станут. И разрешать будет не полиция. Ребята отлично знают наши законы. — Гарольд, видимо, тоже затянулся сигарой, потому что какое-то время было тихо. – Братья католики не выполнили договор, под который им в своё время давали деньги и оказывали помощь. Кроме назначения на пост номер два не сделано ничего. Наши люди не любят, когда им врут. Карлос и Сэм окончательно одобрили план. Вместо благодарности уважаемых господ арестовывают, высылают из страны, забыв, как те обеспечивали победу известного кандидата в спорных штатах. Эти неблагодарные родственнички применяют известное правило «не хочешь платить — устрани кредитора». Вот младшенький и начал, удвоив штат своего министерства юстиции, хватать и судить тех, кто служил нам верой и правдой. Между прочим, и их папаша не гнушался запачкать руки, когда речь шла о его выгоде! Обвинительные приговоры сыплются, как из дырявого мешка, а Бобби всё мало. Он бы лучше вспомнил, как нанимал наших ребят для устранения команданте. Да, не получилось. Не всё в жизни получается, это известно. Но в остальном мы ни разу не нарушили данного слова. А они? Сначала через Фрэнка то и дело передавали свои просьбы посодействовать, то вдруг возомнили себя богами.

- Джо, я вам вот что скажу! — Ральф скрипнул плетёным креслом. Алекс почти перестал дышать, весь обратившись в слух. Эта беседка каждый день проверялась на наличие микрофонов, и потому собравшиеся не беспокоились и называли вещи своими именами. — Если бы всё это было нужно только нам, возможно, мы бы здорово рисковали. Но вы не хуже меня знаете, что на нашей стороне выступает не только, будем так говорить, «коза ностра». Расисты, разъярённые консерваторы, которым не дают покоя убранные из Турции «Юпитеры»… Президент, как вы помните, уничтожил базу тайно. Он просил Хрущёва не придавать сей факт огласке. Очень много влиятельных «ястребов» из Пентагона считают его предателем, которому не место в Овальном кабинете. Военно-промышленный комплекс за нас. Финансисты — тоже. Мне плевать на всяких там уличных расистов, но они пригодятся для отвода глаз, наряду с этим придурком из Союза. Правда, сейчас, по логике, Хрущёву совсем не нужно то, что должно случиться… но ничего, обыватели ведь не размышляют «Рука Москвы» есть воплощение мирового зла...

Алекс уже знал, что Ральф имеет ввиду бывшего морского пехотинца Ли, который сбежал к русским, а после вернулся в Штаты с молодой женой и ребёнком.

- Лэнгли чинить препятствий не станет, а то и поможет. Там немало обиженных, включая старину Аллена, которому дали пинка под зад. Гувер тоже очень сердит. Вы всё это не хуже моего знаете. И всё равно боитесь чего-то. Тоже мне, священная особа! — Ральф хохотнул, как выстрелил. — Да эти «Новые рубежи» у всех вот уже где сидят! Ещё несколько лет такого президентства, и нам всем жрать будет нечего! С Вьетнамом вот-вот лавочка накроется, испытания оружия в космосе запрещают, в атмосфере — тоже! Расходы на оборону урезали до неприличия. Мы что, Союз голым задом пугать станем? У комми-то таких проблем нет, они взрывают один заряд за другим! Пройдёт годик-второй, и снова на Кубу сунутся. А мы все вступим в «корпус мира» и будем только о милосердии лепетать! — Ральф закашлялся — от злости у него перехватило горло. — У Федеральной резервной системы вообще никаких прав не осталось. Нет, Джо, одним Бобби нам не ограничиться. Его ухватистые кадры едут у всех вас на хвосте, работать трудно. Понимаю. Особенно Арнольду и Гарольду. Кстати, я слышал, что Бобби лично бьёт морды вашим людям? Даже дамам! Неужели?..

- Ирландцы горячи, Ральф, — вздохнул Арнольд, шурша какими-то бумагами. Он говорил спокойно, даже весело, но Алекс похолодел. Он уже точно знал, что вскоре произойдёт ужасная трагедия, которую надо предотвратить. По крайней мере, попытаться это сделать. Значит, на ФБР надежды нет, раз её шеф Гувер недоволен Кеннеди… А Секретная служба? Как выйти на контакт с непосредственными охранниками президента? Да нет, о таком и думать не стоит. А что, сидеть и ждать развязки? Раз в дело вошли корсиканцы, застрелят наверняка. А обвинят того парня со сдвинутыми мозгами. И после уберут столько людей, сколько нужно, чтобы спрятать концы. Родится множество версий, но официальная будет одна — насчёт сумасшедшего одиночки. Крепко вляпался бывший морпех, ему долго прожить не дадут. Впрочем, могут его и спрятать, вытолкнуть за границу. Он ведь будет объявлен умалишённым, и никто его словам не поверит. А, может, Льюис врёт? И нет у них сообщников среди высших чинов государства? Надо всё-таки попытаться, чтобы потом не терзаться, не казнить себя всю жизнь.

- Бешеной собаке нужно рубить не хвост, а голову! — отрезал Ральф. Иначе она убежит, залижет рану, а после начнёт мстить за увечье. Вместо Бобби его братец назначит другого родственника — в них недостатка нет. Ирландцы плодовиты, а потому детей не жалеют. Особенно этот клан — там воспитание потомства производится самыми суровыми методами. Они должны быть только первыми, всегда и везде! И для этого вырабатывать особый характер, исключающий всякое проявление слабости. На это Джозеф и ориентировал своих сыновей. Нынешний президент в детстве едва не скончался от перитонита, потому что стыдился пожаловаться на боль в животе. Повредив позвоночник во время занятий спортом, он отправился на войну, где получил в то же место ещё раз. Их семейная забава — в новогоднюю ночь в горах Колорадо играть в «снежный футбол» на горных лыжах...

- Интересно, — перебил Арнольд. — А что это такое?

- Это значит мчаться на огромной скорости по склону и кидать при этом друг другу мяч или бутылку, набитую снегом. Для нормального человека это самоубийственно, но Кеннеди так закаляли себя. Эти парни — игроки со смертью. Для них жизнь без риска неполноценна. Считается, что смертники бывают только на Востоке. Но Джозеф Кеннеди-младший, первенец в этом поколении, вызвался уничтожить немецкий склад ФАУ-1, направив на него начинённый взрывчаткой самолет. Правда, до цели он не долетел — взорвался над Ла-Маншем. Но оцените решимость, господа! Их сестра Кэтлин тоже погибла в воздухе. Вместе с любовником они уговорили пилота лететь в штормовую погоду. Всё закончилось печально. Но родители, словно не замечают утрат. Они кидают детей в топку, как дрова. Потому-то ни Джозеф-старший, ни его сыновья особенно не задумывались, заручаясь поддержкой влиятельных людей. Для них главное — въехать в Белый Дом, а для этого все средства хороши. Они вновь играют с огнём, демонстративно игнорируя свои обязательства. Возможно, уплату по векселям тоже считают слабостью.

- Больше я не буду сомневаться. Так проще. — Джозеф тоже зашевелился. Видимо, он не очень хорошо себя чувствовал, потому, что Льюис удивлённо закашлялся, а остальные трое приподнялись.

- По-моему, Джо, тебе нужно освежиться. Как бы ты не заболел, — забеспокоился Ральф. — Это будет совсем некстати. Слишком много дел.

- Ничего… Я в порядке. Всё о'кей. — Джозеф зазвенел бокалами.

- Между прочим, братцы в чём-то поддерживают Кастро, — снова оседлал любимого конька тоскующий по кубинским борделям и сахарным плантациям Арнольд. — Этим ханжам-католикам по нутру пуританская мораль Кастро в отношении нашего бизнеса! Пуритане! 0-хо-хо-хо-хо! Они часто пользуют одну бабу на двоих! Известная блондинка хотела их сдать… Ну, вы понимаете, о ком речь. И вдруг скончалась! Очень вовремя! Мало того, что они развратники, так ещё и убийцы! И сочувствуют коммунистам! Скоро они в экстазе присосутся друг к другу! А чего вы хотите? Кеннеди ведь тоже пролетарии — бочары, кабатчики… На даче в Хайянисе Кеннеди навещал зять Хрущёва Аджубей, который служил курьером. Возил письма туда-сюда. Это кроме прямой телефонной линии между Белым Домом и Кремлем. Потом они гуляли по берегу океана, и Аджубей был в куртке-меховушке Кеннеди. Можно себе представить, сколько там было переговорено. После этого уже не могло быть никакой войны! Не могло! Они и о Кубе беседовал и о Западном Берлине, и ещё Бог знает о чём!

- Он вообще предпочитает общаться через курьеров, — по своему обыкновению лениво пробасил Гарольд. — Например, нашим ребятам его послание передавала Джудит Кэмпбелл. Ну и Фрэнк, разумеется. Наш Сэм думал, что дружба с перспективным политиком не помешает, перекачивал средства наличными из Лас-Вегаса. А братцы считали, что это они используют нас, а после посадят или вышлют. К тому же и Гувер, старый гомик, начал приглядываться к господину президенту, пытаясь уличить его в связях с мафией. Тут братцы и решили стать святее Папы Римского...

- Говори потише, — предупредил Ральф. — Прислуга может услышать. И ты, Джо, не пей больше. Тебя совсем развезёт.

- Больше не буду, — послушно пообещал Гелбрейт. Он с трудом поднялся и, шатаясь, подошёл к ограде беседки. Тяжело, со всхлипами, дыша, он вглядывался в кромешную темноту сада, но вниз не посмотрел. Алекс слился с мраморной стенкой беседки, распластавшись по ней и сжав зубы до хруста.

- Я недавно виделся с вице-президентом, — заметил Ральф.

- Он в курсе? — прошептал Арнольд. Шестым чувством Алекс сумел уловить смысл его слов. Видимо, Ральф кивнул, потому что сутенёр прошелестел: — Он наш за страх или за совесть?

- Скорее всего, за совесть. Впрочем, я не знаю, имел ли её Линдон когда-нибудь. Просто ему невыгодно порывать со своими земляками, да и приставку к должности хочется отбросить. К тому же «юное самонадеянное ничтожество», как называл Джэка генерал Айк, унижает своего вице на каждом шагу, едва не плюёт в лицо, доводит до истерики при любой встрече. Понятно, что силком нельзя навязывать не только жену, но и вице-президента. Джэк мстит за то, что вынужден был уступить. Меньше юбки надо задирать, тогда и досье на тебя никто не составит! Гувер очень Линдону благоволит. Даже с дочками его сидел, как нянька, когда тому нужно было отлучиться, прихватив с собой жену. Едва Линдон начал проигрывать на первичных выборах, Гувер решил протолкнуть его хотя бы на вторую позицию. А как? Очень просто. Берёшь досье на нашего красавца, а там — одна порнушка! И в частности — сообщение о связи офицера военно-морской разведки с датской журналисткой Ингой Арвад, которая, по слухам, разумеется, была своей в руководстве нацистской Германии и даже спала с Гитлером! Недурно, а? Там дело чуть до свадьбы не дошло, но папаша Кеннеди запретил. Сам он, правда, фашистам тоже симпатизировал. Одним словом, от досье очень плохо запахло. Инга называла Гитлера добрым и очаровательным человеком, а Джэк путался с ней в самый разгар войны! Может, и документы какие-нибудь секретные передавал. Даже если этого и не было, намекнуть всегда можно. Огласка могла стать катастрофой для кандидата. Джэка загнали в угол. Ему бы выводы на будущее сделать, так нет. Досье Гувера распухло до невероятных размеров. Стюардессы, шлюхи из Лас-Вегаса, та же Джудит, актрисульки… Даже во время Кубинского кризиса этот красавчик то и дело болтал с бабами по телефону. Ну, Гувер, конечно, припомнил заслуги папаши Кеннеди, который был его осведомителем в ЦРУ, попридержал компромат до поры до времени. Сейчас это время пришло. Итак, Джо, вы действительно боитесь, что Линдон нас сильно накажет?

- Чёрт его знает! — не сдавался Гелбрейт-старший. — Чтобы отвести подозрения от себя, он может пожертвовать нами. Никто ведь не поверит что без высокого покровительства какой-то псих, решивший снискать славу Герострата, совершил убийство века! Тут мы ему и сгодимся — настоящие монстры, представители всех недовольных слоев общества! Сам говоришь, что совести у него нет...

- А у кого есть? — перебил Арнольд. — У Джэка? У Бобби? Сумасшедшие бабники, им в психлечебнице место! Наш образцовый семьянин занимался любовью аж в постели президента Линкольна!

Компания немного посмеялась. Потом оживился Эндрю:

- А тебе-то что? Жалеешь милую Жаклин?

- Мне просто интересно, как может этот без пяти минут паралитик не расстающийся с корсетом и ортопедической обувью, к тому же больно бронзовой болезнью, ставить такие рекорды! Ходят слухи, что известна блондинка родила от него дочку и отдала на воспитание в немецкую семью, проживающую в Аргентине. Клану не очень-то хочется, чтобы этого ребёнка видели и обсуждали. Женщины, конечно, и сами виноваты. Кидаются на Джэка, как сумасшедшие. Кто откажется? Да ещё младший братец слишком высоко задрал планку, отставать от него неудобно. — Арнольд что-то съел, чуть-чуть почавкал, сглотнул. — Кресло в Белом Доме не образумило нашего попрыгунчика. Нации нужен другой лидер.

- Арнольд, очень смешно, когда о нравственности печёшься ты, — заметил Гарольд. В твоих заведениях разбилось немало семей, верно? Кроме того, из-за наших дурацких законов и лживой морали во время предвыборной гонки кандидаты боятся подходить даже к своим жёнам. Ну а после навёрстывают упущенное. До следующих выборов никакое общественное мнение не в силах призвать их к порядку...

Далее в беседке перешли на шёпот, и Алекс больше ничего не разобрал. Впрочем, ему было достаточно и того, что удалось узнать. Он уже твёрдо знал, что ни за русских, ни за Кубу, ни за женщин нельзя убивать президента. Да, он не ангел. Но существуют же другие способы снять его с должности, если так припёрло. Запустить процедуру импичмента, подняв связи с мафией и слабости по женской части. Или не выбрать на второй срок. Президент может оставить политику, начать преподавать в Гарварде, который окончил сам и где сейчас учится Апекс. Да маю ли чем может заняться отставной лидер! Нет, он уйдёт только после второго срока, ибо третий конституцией не предусмотрен. Но после первого, при его-то популярности… Видимо, никакой компромат сейчас уже не возымеет действия. Правильно мама сказала, что в честном бою его не победить. Нация не отпустит своего любимца. При такой беззаветной любви народа никакой импичмент не пройдёт. Сенаторы и конгрессмены не захотят позориться перед избирателями. А потом можно будет и Бобби выставить свою кандидатуру, его тоже выберут. Легальных путей избавления от братьев не существует. Другое дело, если они сами поймут, чем рискуют, и отступят… Нет, ЭТИ не отступят никогда! Остаётся только забить им рты землёй. Но, похоже, они и после смерти не оставят врагов в покое. Да, физически уничтожить двух человек не так уж сложно. Но морально их не убить никогда.

А если всё-таки попробовать предупредить? Ведь спастись от покушения не значит струсить. Слабость и благоразумие — вовсе не одно и. то же...

Алекс вспомнил, как отчим рассказывал им с Дэнфортом об убийстве Авраама Линкольна. Получается, пафос его был фальшивый. Для «патриотов», собравшихся в мраморной беседке, нет ничего невозможного.

- Поначалу парни не соглашались, — донёсся до Алекса басок Гарольда. — По нашим законам смертная казнь применяется только к равным или низшим. Президент в этот список не входит. Трудное дельце. Нужно побороть трепет перед идолом...

- Здесь и пригодилась малышка Джудит. Сейчас она в аппарате национальной безопасности, но не прерывает связей с прежними друзьями. Старый сморчок Гувер, вообще отрицающий женские прелести, настоял, что бы ей дали пинка под зад. Якобы интрижка плохо отражается на репутации главы государства! Порнозвезда, связанная с мафией! А жаль, очень интересное кино получилось. — Эндрю поднялся с кресла, и Алекс снова замер. Он даже боялся вытереть слюну, и струйка текла по его подбородку. — Правда, и сделанное впечатляет.

- Мы ребятам показали снимки, — продолжал Гарольд. — Они были в шоке. Один из самых надёжных, Теодор, попросил плёнку для распечатки. Он уже чувствует себя миллионером. Кстати, предварительные переговоры с «тройкой» вёл именно он. Все ребята — католики. Но я плёнку пока не отдал. Может, после, когда всё кончится… До сих пор у меня к Теодору претензий не было. Его роль — одна из главных.

- А для чего подключать порнографию? — Джозеф зло сплюнул. — Мало за ним и так грехов что ли? Даже в этом деле без «клубнички» не обойтись? Скучно работать, парни?

- Надо было показать, что будущая жертва — не священная особа, а обыкновенный жеребец. И снимки оказали воздействие, смею вас уверить!

- Своей цели нужно добиваться любыми способами. Так, кстати, считают и наши противники, — задумчиво вставил Ральф. — Но, господа, слишком надолго мы с вами покинули гостей. Моя Тереза может обидеться на старого папашу. Джо, в «Карусели» обсудишь с ребятами подробности. Это будет завтра вечером. Инструкции «тройке» дадут мои люди. Только не тащи в кабак Алекса. Парень ещё не окреп для таких приключений, может сломаться. Да и дочке моей так будет спокойнее. Обещаешь?

- Придётся мальчишку дома оставить. А он уже, вроде, вошёл во вкус. Кажется, на него можно положиться. Голова у Алекса хорошая.

- Безусловно. Но положиться после, не теперь. Я никогда не отдал бы Тэсс за него, если бы не был уверен в блестящем будущем Алекса.

- Для нас это — огромная честь. — Эндрю первым вышел из беседки. Он стоял на ступенях, и Алекс боялся, что неродной дядя сейчас его увидит. — Не беспокойтесь, Ральф. Мы выполним свои обещания. Взнос поступит вовремя, и с имуществом проблем не возникнет.

Алекс, до крови закусив губу, стал отползать в кусты жасмина. Сначала под спасительными ветвями пропали его ноги, а потом и сам оказался в гуще благоухающих зарослей. После он пробирался по огромному ковру из разноцветных фиалок, стараясь ступать по разложенным в определённом порядке камешкам, прыгал через изгороди, ручьи, переходил по ажурным мостикам более широкие протоки, и в конце концов упал на скамью в самом дальнем конце аллеи. Он опять курил, вытирал носовым платком мокрое лицо и воображал, какую сцену сейчас устроит Тереза. Ну, ничего, успокоим, дело стоит того. Известно уже очень много, даже имена стрелков. Услуги этой троицы стоят очень дорого, поэтому каждая заинтересованная сторона должна внести определённую сумму. Алекс знал, что условия их с Терезой союза взрослые обсудили уже давно. Ральф Льюис желал, чтобы его будущему зятю отошла большая часть имущества Гелбрейтов, потому что Эндрю не имел детей. Его единственная дочка умерла во младенчестве от какой-то кишечной инфекции. Кое-что, конечно, причиталось и Дэнфорту с Пэтти, но по воле могущественного финансиста Ральфа Льюиса главным наследником становился Алекс Осборн. В числе прочего ему должны были достаться и верфи Эндрю Гелбрейта. После свадьбы всё это переходило во владение Алекса и Терезы. Мама спала и видела, чтобы сын получил баснословное состояние, и её не интересовало, почему именно это произойдёт. Со своей стороны Ральф и Матильда Льюис собирались презентовать молодой чете личный самолёт, который Алекс собирался пилотировать лично.

Сидя на скамье рядом с огромной малахитовой вазой, постамент которой был увит плющом, Алекс принял окончательное решение. Обстоятельства, вызывающие ярость у отчима и его дружков, всё больше восхищали Алекса. Потомку плантаторов Льюису не по душе позиция президента по вопросам прав цветных. Его покровительство Мартину Лютеру Кингу — лишний повод для расправы. А Алекс Осборн был сторонником смягчения режима сегрегации, даже полной отмены его. Но главное крылось даже не в реформах и политике президента, не в тех чертах, которые восхищали множество соотечественников Алекса. Внешность, костюмы, жесты, привычки, жена и детишки, богатство и славное боевое прошлое… Да, Алекс помнил и об этом тоже. Но чувство, возникшее в его душе, было особенным, не таким, как у всех. Джон Кеннеди вызывал у Алекса привязанность иного рода. И здесь, в тёмном влажном саду Льюисов, Алекс вдруг остро ощутил сыновнюю, родственную, кровную любовь к совершенно незнакомому человеку. Это был не просто популярный, модный политик, новатор и реформатор, герой войны и страж мира. Алексу вдруг почудилось, что его отец, которого тоже звали Джоном, который родился в том же семнадцатом году, не погиб тогда на Тихом океане от атаки камикадзе, а спасся, хотя и был ранен. Да, Алекс увидел в президенте отца, по которому тосковал всю жизнь. Джон Осборн был таким же воякой и гулякой, его обожали женщины, он никогда и ничего не боялся...

Алекс откинул голову назад, закрыл глаза. Залив шумел совсем рядом, в той стороне рокотали моторы лодок или яхт, но перед мысленным взором вставала совершенно иная картина.

… Эскадра приближается в чернильной тропической мгле. И впереди — «Амагири». Горелое железо, солёный запах океана, такой же солёный, кровавый вкус во рту. Поднимающиеся громадные водяные столбы как будто не опадают, потому что на их месте тут же возникают новые. На судах с белым флагом и красным солнцем видна каждая заклёпка. Они очень близко подошли к небольшому торпедному катеру «ПТ-109», и развязка близка. У Соломоновых островов днём вода и небо одного цвета — там и серый, и зеленоватый, и голубой. Из-за волн надвигается неумолимая гибель, светя всеми прожекторами. И туда, в бездонную глубину, придётся уйти всему экипажу, когда эсминец императорского флота врежется в борт лёгонького судёнышка. И никогда уже не вернутся моряки на базу в Тулаги. Всех поглотит бескрайняя солёная бездна.

Командир катера, двадцатишестилетний младший лейтенант, высоченный, мускулистый, загорелый до черноты, с громадным кинжалом, подвешенным к ремню, голый по пояс, в лихо заломленной фуражке, страстно хочет жить и в то же время понимает, что надежд на это почти нет, В его прищуренных голубых глазах с расширенными от возбуждения зрачками пляшут искры, а по щекам катаются желваки. Со стороны его готовность сражаться выглядит абсурдной — деревянное судно, уже много раз побывавшее в ремонте, с четырьмя торпедными аппаратами и несколькими пулемётами не могло нанести ощутимый вред даже одному эсминцу, не говоря уже обо всей эскадре; и всё-таки «ПТ-109» не меняет курс...

Перед носом катера вырастает водяной столб. «ПТ-109» ныряет в гигантскую волну носом. Ещё один взрыв — за кормой. Катер буквально выпрыгивает из воды, а командира швыряет на палубу, ударяет головой и спиной о железо, которое и само, кажется, плавится и лопается в огне боя. Третий выстрел — и двадцатипятиметровая дряхлая посудина носом тянется к звёздному небу, словно пытается набрать побольше воздуха. Четвёртый — и в борту катера уже зияет громадная брешь. Раздаётся отчаянный, прощальный вопль многих глоток, и тёплая безжалостная волна смывает людей в океан с развалившегося пополам катера. Где же авиация? Где прикрытие? Кругом только японцы, которые могут или прикончить, или взять в плен, что ещё страшнее. Обнаженная дива на вражеских листовках, призванная убедить американцев в том, что «с ними будут обходиться хорошо», вряд ли могла ввести хоть кого-нибудь в заблуждение. Японцы не берегут себя, своих солдат, свой народ, наконец, — так чего же ждать захваченным противникам? У них были спасательные пояса, которые, в случае чего, могли сослужить плохую службу.

- Утопимся! Вниз, но только не сдаваться! Это мой приказ! — кричит младший лейтенант, стараясь удержаться на воде вопреки своим же словам. Сейчас он в ответе не за себя одного; надо спасать экипаж, раз уже не спасти катер. Надо, но шлюпок нет. Есть только два плота.

Один из моряков был ранен в голову и не успел надеть пояс. Лицо его заливает кровь, которую не успевает смывать солёная вода. Он ловит трос на ощупь, бьется в кипящих волнах. И не понимает, что это бесполезно, потому что другой конец троса не закреплён. Это просто обрывок, который утонет вместе с вцепившимся в него человеком, И тогда командир намертво зажимает трос зубами, тащит раненого за собой, стараясь не думать о возможной встрече с акулами. Одной рукой он гребёт, а другой придерживает ещё одного матроса; волны то и дело накрывают их, мешая плыть и дышать. Несколько моряков, успевших забраться на два сцепленных плота, рискуя быть смытыми в океан, затаскивают к себе обоих раненых. Последним на плоту оказывается командир, который тут же продевает в петлю леера руку до локтя и теряет сознание. Сколько времени их носило по океану, никто после не мог понять.

Зелёный необитаемый остров спас их от гибели. Несколько оборванных, окровавленных, обезображенных синяками и ссадинами моряков отправились на разведку и нашли вместительную пещеру, куда и затащили тех, кто не мог двигаться. Ручьи давали им воду, пищей служили кокосовые орехи и бананы. А вот рыбу, буквально копошащуюся у самого берега, поджарить было не на чем. Одиннадцать человек не имели при себе ни спичек, ни зажигалок, не говоря уже о средствах связи и медикаментах. Моряки обреченно выливали воду на своих бесполезных пистолетов и понимали, что, если причалят японцы, защищаться будет нечем. Но все-таки ребята с надеждой смотрели на командира, который, как им казалось, может все. А он лежал пластом на траве и ветвях, впившись в свое убогое ложе почерневшими, обезображенными руками, на которых, казалось, не было уже ни кожи, ни ногтей. Он исчерпал свои силы на несколько лет вперед, и тлевшая внутри малярия бросилась в атаку. Волны озноба сменялись беспамятством, когда пот лился по лицу и телу, а после снова высыхал от запредельного жара. Но все-таки жар помогал забыть о боли в спине, смягчал страдания, уносил в спасительную темноту забытья, из которого совсем не хотелось возвращаться. И в тот момент, когда в ранах уже поселились какие-то мерзкие личинки, а в пещере запахло мертвечиной, дежуривший на берегу матрос заметил пирогу с двумя туземцами, ближе и роднее которых для сидящих в пещере в тот момент ни кого не было. О том, что туземцы могли привести на остров японцев, никто даже не подумал. Сначала послание попытались нацарапать на листе фикуса, но ничего не вышло. И снова выручил кокосовый орех, на котором младший лейтенант вырезал ножом их координаты. В тот момент его пальцы каким-то чудом сомкнулись на рукоятке, и отступила тошнотворная слабость. Туземцы сидели рядом на корточках, а он лежал на животе потому что не мог сидеть. А вот спасти ребят он сумел.

Из тринадцати находившихся на катере в момент тарана выжило одиннадцать. Через три дня их привезли на Рендову. Младший лейтенант получил орден «Пурпурное Сердце», медаль флота и морской пехоты, звание лейтенанта. А потом… Потом он стал президентом.

… Алекс тряхнул головой, возвращаясь к реальности. Образы двух мужчин, погибшего и выжившего, наложились один на другой. Наверное, отец тоже пытался спасти команду, если не погиб сразу. А вдруг он умер потом, на острове, не дождавшись туземцев? Кто что видел? Только громадное масляное пятно на воде. Но от «ПТ~109» осталось такое же. Вдруг и отец?.. Нет, он вернулся бы, не бросил маму. Впрочем… Он жив. Пока жив. Мафия называет его должником и хочет взять ту, так дорого оплаченную жизнь…

Интересно, знает ли семья Льюиса, чем он занимается? Вряд ли. Дам политика не интересует. Это — дурной тон. Надо быть выше этой грязи.

Алекс встал и направился в ту сторону, где под ребячий смех взлетали и падали качели. Там оказался перемазанный в шоколаде Дэнфорт, его дорогая подружка Кристин и ещё человек пятнадцать детишек, приехавших на день рождения Терезы. Дождавшись, когда лодка качелей остановится над помостом, Алекс коротко свистнул и помахал мальчишке, давая понять, что тот ему срочно нужен. Всё-таки неплохо было бы изготовить для президента автомобиль, как у Аль-Капоне, думал Алекс, стараясь по мере сил сохранить привычный вид и не вызывать подозрений. Впрочем, машина — это уже не его забота. Сейчас надо думать о другом.

Дэнфорт выпрыгнул на помост и присел на корточки. Алекс, запрокинув голову, смотрел, как качается хохочущая шальная парочка подростков, а горло почему-то стискивали спазмы. Плохо, что Тереза ушла. Наверное, рассердилась. Сколько раз они вот так качались, даже делали полный поворот, и это считалось высшим шиком. Могли бы и сегодня тряхнуть стариной, но он задержался у беседки, чем оскорбил невесту в день рождения.

- Мы тут как следует побесились, Алекс! Чуть не кувырнулись, представляешь? С огромной высоты могли рухнуть прямо на помост!

- Здорово! А если бы шеи себе свернули? — Алекс, закинув пиджак за спину, строго смотрел на мальчика. — Себя не жалеешь, так о Кристин подумай. И отряхни штаны! — Алекс почти кричал, так как рядом играл оркестр джаз, старался вовсю, но сегодня это Алекса раздражало.

- Чёрт, опять колючки прицепились! — ДэнФорт заколотил ладонями по коленям. — Так нормально? Или ещё почистить?

- Пойдёт. — Алекс едва взглянул на бриджи Дэнфорта. — Где Тэсс?

- Ушла со Стивом смотреть фейерверк. Сперва мы вместе качались, и Тэсс долго тебя ждала, а потом обиделась. Ты догони её у фонтанов! Дэнфорт нащупал в полутьме руку Алекса и сжал её. Потом сделал знак, чтобы тот встал на цыпочки, и прошептал ему на ухо. — Она плакала...

- Да, плакала! — Кристин, голубоглазая блондинка в пышном розовом платье и гольфах с кисточками, всё-таки услышала последнюю Фразу. — Тэсс говорила, что ты её совсем не любишь. В день рождения взял и сбежал! А ведь у вас свадьба скоро. Я буду нести шлейф Тэсс…

- Сейчас попрошу прощения! — наигранно-весело пообещал Алекс, — Тэсс пригласила тебя нести шлейф? Отлично! Я очень рад, Кристин...

- Алекс, ты на мои штаны смотришь, а у самого коленки мокрые и грязные, — заметил вредный Дэнфорт, чтобы Кристин не считала его примерным и послушным. – Так много выпил, что упал на четвереньки?

- Разве я пьян? Я самый трезвый здесь! – Алекс отвесил Дэну шутливый подзатыльник. Кристин в это время отвернулась — она упоённо приплясывала под музыку. — А колени… Потом объясню, сейчас некогда. Я действительно должен извиниться. Если Тэсс вернётся сюда, передай, что я скоро буду. Обещаешь, Дэн?

- Обещаю. — Мальчишка с готовностью кивнул и заплясал вместе с Кристин. Алекс поспешил к дому — нужно было переодеться, пока грязные брюки ещё не все заметили.

Когда он вернулся, Дэнфорт, болтая ногами, сидел верхом на карусельном верблюде и лизал мороженое. Увидев Алекса в новом светлом костюме, мальчишка в знак приветствия поднял недоеденное лакомство.

- Тэсс забегала. Я передал всё, что ты просил. Но потом явился официант, мы взяли по порции мороженого. Хотели дождаться тебя, но миссис Матильда увела Тэсс. Сказала, что ненадолго.

- А где Кристин? — Алекс не знал, бежать ему в дом или ждать здесь. То и другое при неблагоприятном стечении обстоятельств могло обернуться конфузом.

- Тоже пошла привести себя в порядок, — солидно объяснил Дэнфот. — Мы после фейерверка собрались на танцы.

- Понятно. Но как же ты отпустил её одну? — Алекс тянул время, перебрасываясь с мальчишкой ничего не значащими фразами. Ему не хотелось именно сегодня ссориться с Терезой. Нужно было обязательно дождаться её.

- Она в компании. Ничего страшного. А я ждал Тэсс по твоей просьбе, — пожал плечами рыжий веснушчатый Дэнфорт. — Алекс, дай сигарету. Одну штуку! Пожалуйста!

- Рано тебе ещё. Потом накуришься! — Алекс следил, чтобы удалец не похитил несколько сигарет прямо из пачки, на что был великий мастер.

- Ну и ладно! Подумаешь! — И обиженный Дэн нырнул в сверкающую фейерверками темноту. Под его подошвами громко скрипел кварцевый песок.

Алекс забрался на верблюда, с которого соскочил Дэнфорт, поднял глаза к небу, которое сегодня буквально переливалось от звёзд. Совсем недавно и он был таким малышом — засматривался мультиками про Микки Мауса, воровал сигареты, лизал мороженое, делал «солнце» на качелях клялся кровью и индейской клятвой, играл в ковбоев, оседлав смирного пони. А теперь Алекс Осборн вспоминал, как два с половиной года назад на этом же самом месте, когда семья Льюисов отмечала пятидесятилетний юбилей Ральфа, Алекс и Тереза узнали жуткую новость — русские первыми в мире вышли в космос. Тогда, помнится, торжество заглохло само собой, потому что его виновник не пожелал более праздновать...

Алекс спрыгнул с карусели и пошёл по аллее, мимо статуй и кипарисов. Он всё дальше уходил от детства, от любви, от тепла, от жизни. Впервые очень остро он почувствовал, что следует остановиться, пока не поздно. Но разум вступил в схватку с интуицией и легко одолел её.

Сзади и сбоку послышался шорох, и Алекс застыл, как вкопанный. Решив, что стал слишком нервным, он пошёл дальше. Но тут на него налетел душистый вихрь, и Алекс с радостью узнал Тэсс. Она выбежала из боковой аллейки — высокая, изящная, уже без перчаток, в коротком лиловом бархатном платье и чёрных лакированных туфлях на скошенных острых каблучках. В ушах и на шее вместо бриллиантов светились жемчуга, тонкие запястья украшали такие же браслеты. Это был его подарок — гарнитур из таитянского натурального жемчуга. Тереза надела бусы замочком вперёд, потому что застёжку тоже украшала крупная жемчужина. Локоны, ещё недавно разбросанные по плечам, Тереза убрала в высокую причёску. Вместо девочки, убегающей из-за праздничного стола на качели, Алекс увидел перед собой молодую женщину, страстно жаждущую любви.

- Ого! Один гуляешь? Это хорошо. А то бы я ей выцарапала глаза! — с придыханием сказала Тереза, и в её зрачках мигнули хищные огоньки. — Да и тебе заодно...

- Кому — ей? — Алекс наморщил лоб, ничего не понимая. Он думал о своём и не сразу смог переключиться на Тёрезу.

- Той, с кем я думала тебя сегодня застать! Ко мне в гости приехали очень красивые девчонки, и половина из них уже втрескалась в тебя! Представляешь, пари заключали, кто из них быстрее тебя соблазнит! Вот я и решила проследить на правах обручённой невесты. Я хотела драться, как тигрица, за своё счастье. Но, вижу, обойдётся без драки. Мой любимый жених докажет свою верность и потому останется зрячим. — Тереза решительно взяла его под руку и повела по главной аллее. — Помнишь, что я тебе говорила в гостиной? Неужели забыл? — Фиалковые глаза невесты в темноте казались чёрными. Почему-то Алекс даже испугался их требовательного, какого-то липкого взгляда.

- Помню, — соврал он, хотя начисто об этом забыл.

- Алекс, скажи мне правду… — Тереза едва не касалась губами его уха. — У тебя… одним словом, ты уже спал с женщинами?

- Конечно, спал, — рассеянно ответил Осборн, прикидывая, что ещё нужно сделать за оставшиеся два дня. А сделать требовалось столько, что он откровенно боялся не успеть.

- И сколько их было? — продолжала допрос Тереза. Они уже вышли из сада и остановились на смотровой площадке, с которой открывалась панорама залива. Где-то внизу, у причала, покачивалась на волнах яхта, которая тоже называлась «Тереза».

- Не считал. Но не думаю, что очень много. Какое это имеет значение? – Алекса начали раздражать эти допросы. – Мы еще не женаты с тобой, крошка. После венчания будешь этим интересоваться, припоминая клятву в верности перед алтарем…

- Ты не понял. Я совсем не для того спрашиваю, чтобы упрекать тебя, милый. — Тереза сжала его левую руку своими маленькими ладошками, и Алекс почувствовал, как в пальцах девушки колотится кровь. — У меня ещё никого не было. Не веришь? А это так, хотя предложений поступало достаточно. Я всегда хотела, чтобы первым был ты. И ты будешь первым — сегодня же ночью! Зачем ждать до Рождества, если всё уже решено? Конечно, афишировать мы это не станем. Алекс, я не допущу, чтобы ты ещё раз меня бросил. И так весь вечер сгораю от стыда, потому что суженый то и дело исчезает. Мама сегодня завела со мной странный разговор. Мол, Алекс твой хорошим мужем не будет, ты с ним намучаешься. В его глазах горит фанатичный огонь, и мысли его явно не о тебе...

- Кажется ей всё, — Осборн крепко обнял невесту.- Тебе холодно?

- Да, уже свежо, ведь залив рядом. Я хочу стать твоей женой, чтобы мама уже не могла отговаривать от принятого им решения благословить наш брак. Тогда деваться ей будет некуда. Неплохо было бы и забеременеть, но это как получится. Идём в дом, Алекс, я очень устала. Такой длинный и шумный день. — Тереза положила голову на плечо жениха. — Решай сейчас всё и сразу. Или уходи или будь навсегда со мной!

- Я буду с тобой. — Алекс почувствовал, как что-то огромное и горячее шевельнулось в его груди. И тотчас же Тэсс стала намного ближе ему, чем была прежде. — Неужели ты сомневаешься в моих чувствах? Неужели тебе нужен муж, постоянно пристёгнутый к твоей юбке? Лизунчика из меня никогда не выйдет, это верно. Чтобы добиться положения в обществе, частенько приходится многим жертвовать, неделями, месяцами не появляться дома...

- Ты прав, — вздохнула Тереза. — Но всё-таки хочется видеть тебя чаще. Ты, наверное, специально играешь на моих нервах, чтобы я не была уверена в твоих чувствах? А меня это удручает. Многие парни хотят разжечь ревность, чтобы испытать любовь подружки...

- Тебе не стыдно говорить такое? — Алекс с силой развернул Терезу лицом к себе. — Погляди мне в глаза, и всё там прочтёшь!

- Твои глаза даже во мраке синие, — прошептала Тереза.

- Ты и сейчас подозреваешь меня во лжи? Думаешь, что могу бросить?

- Не знаю, — еле слышно произнесла Тереза. — Ты — тайна, одна сплошная тайна. Ты рядом и в то же время далеко. Я понятия не имею, о чём ты сейчас думаешь. И потому я хочу получить весомые доказательства того, что мы обязательно будем вместе. Мне мало одних твоих слов.

Алекс снял пиджак и набросил на плечи Терезы.

- Тогда давай поторопимся — мне надо отослать водителя домой одного.

- Значит, ты согласен остаться у меня? — Тэсс задохнулась от радости и волнения. — Пойдём скорее, отошлём водителя, немного потанцуем… К сожалению, я должна там быть, хотя бы сначала. А после потихоньку уйдём.

- Мы будем танцевать в первой паре, — пообещал Алекс. Он совершенно не хотел терять эту девушку и её деньги, и потому настроения будущей тёщи очень ему не понравились. Перед тем, как ринуться в омут задуманной авантюры, он должен стать мужем Терезы, провести с ней хотя бы одну ночь. — Мне никто не нужен кроме тебя, куколка. И я не желаю, чтобы хоть один человек в этом сомневался...

Глава 6

Сон привиделся странный и пугающий. Алекс шёл по длинному мосту, который никак не мог кончиться. Внизу плескалась чёрная вода, словно залив был наполнен нефтью. Доски под ногами разъезжались и прогибались, и Алекс едва удерживал равновесие. Он взмахивал руками, перепрыгивал через стремительно увеличивающиеся щели, а рядом уже распахивалась новая западня. Внезапно поднялся сильный ветер, волны зашатали мостки. Ярко красное солнце ещё не село. Оно назойливо светило в угол левого глаза. Алекс был в смокинге, который видел только на примерках, — шили его для венчания с Терезой. Он не понимал, зачем так нарядился сюда, где плещут грязные волны. Алекс оглянулся, хотел вернуться на тот берег, с которого ушёл, и увидел, что моста там нет, только по воде плавают доски.

Внезапно налетела огромная волна и закрыла солнце. Она смыла Алекса с мостков, и он, беззвучно крича, полетел в бездну...

Наверное, он орал и наяву, потому что сразу же открыл глаза. Сначала увидел над собой потолок незнакомой комнаты, потом услышал чьё-то дыхание совсем рядом. Алекс с трудом повернулся, мучительно пытаясь сообразить, где находится, и оторопел. Натягивая лёгкое полупрозрачное покрывало на грудь, ему ослепительно улыбалась Тереза.

- Доброе утро, милый! Ты так громко стонал, что я хотела тебя разбудить! Тебе страшный сон приснился?

- Наверное, я здорово перебрал вчера. — Осборн сказал первое, что пришло в голову. Он действительно не мог вспомнить, как и что у них тут происходило с Тэсс, и как он вообще оказался в её постели. Теперь он узнал эту спальню с полосатыми шёлковыми обоями, бельё цвета чайной розы, залитый утренним солнцем сад. Свет был яркий, горячий, радостный. Совсем не такой, как во сне, над чёрным океаном… — Доброе утро. — Алекс не знал, как себя нужно вести. Его предыдущие партнёрши не требовали с собой какого-то особого обхождения, но сейчас рядом была Тэсс. — Ты хорошо выспалась?

Тереза, не ответив на вопрос, схватила его за плечи и привлекла к себе. Скользкие локоны медового цвета закрыли от Алекса солнечный свет. Он буквально утопал в этих волосах и не хотел выбираться из сладостного плена.

- Алекс, я так рада, что всё определилось! Мы теперь — муж и жена. Я до Рождества доживу спокойно. Ты никуда не уйдёшь...

- Я бы и так не ушёл. — Алекс наконец-то сумел высвободить одну руку, отвёл со своего лица волосы Терезы, лёг поудобнее. А потом внезапно почувствовал то самое, о чём многие говорили раньше.

Тэсс оставалась такой же, как всегда. Но в милой девочке за ночь проявились иные, словно чужие черты. Осборну казалось, что с ним в постели лежит всё-таки другая женщина. Водопад волос, фиалковые огромные глаза в длинных, как у куклы, ресницах, точёный носик, пухлые перламутровые губы… Это она, суженая, возлюбленная. Или кто-то на неё очень похожий? Загримированный под неё?

Осборн чувствовал раздражение, переходящее в неприязнь. Почему-то ему вдруг захотелось поскорее встать и принять душ. Более того, женщина рядом мешала ему думать о своём. В конце концов возникло желание сказать ей что-то грубое, оттолкнуть. Но почему?! Неужели стоит переспать с девчонкой, и она становится противна? Раньше с ним никогда такого не было. Все его женщины и не претендовали ни на какую любовь. С ними было проще расставаться. А с этой, придётся прожить много лет...

До сегодняшней ночи он при взгляде на Терезу волновался, и сердце обливала тёплая волна. Несмотря на их многолетнее знакомство невеста оставалась для него таинственной, непознанной. Словно бы лёгкая дымка окутывала Тэсс — её образ, её жилище, её вещи, вот эту самую спальню. Алекс знал о невесте много, но не всё. Не был уверен в её благосклонности, и это внушало уважение. Пока невеста была далеко, Алекс воспринимал её иначе. Сейчас же рядом сопело слишком понятное и уже поднадоевшее существо.

Сказка пропала. Дымка таинственности рассеялась, и осталась лишь голая молодая женщина с мешками под глазами. Он закрыл глаза. Тут же губы Терезы легко коснулись его лба,

- Милый…

- Что?.. — Алекс налился свинцовым ужасом. Он понял, что разлюбил Терезу. Нет, нет, Осборн, нельзя так! Девочка неопытная, но откуда же взяться опыту?.. Ты не получил удовольствия, пьяная рожа? А сам-то ты, наверное, тоже орлом себя не показал. Другая бы сразу на смех подняла, а Тэсс думает, что так и нужно, бедная моя… Мы поженимся через месяц, у нас впереди ещё много таких ночей, и в следующий раз всё получится лучше. Тэсс ведь ничего не нужно, кроме доказательств его любви, и потому она не должна заметить перемену. Ну и скотина же ты, Алексавдер-Джон! Не ожидал от тебя, честно говоря!..

Это на какое-то время помогло. Алекс убедил себя в том, что поступил правильно. Теперь Матильде Льюис деваться некуда, а Ральф никогда не был против их союза. Подготовка к свадьбе идёт полным ходом, и многое уже сделано. Прости, пташка, прости меня, негодяя, за такие мысли о тебе!

- Милая, мне сейчас нужно уехать. Теперь ты уверена, что мы будем вместе? — Алекс сел в постели. Скорее домой, срочно, потому что нужно успеть подготовить письмо и добраться до Форт-Уэрта. Двадцатое ноября, среда. Алексу показалось, что в его голове затикал крохотный часовой механизм. И, решив, что нужно всё-таки на прощание приласкать Тэсс, прижался к её плечу лбом, поцеловал в шею. — Какая у тебя гладкая кожа, куколка...

- Почему ты уходишь? — всхлипнула Тереза, прижимая к себе голову Алекса, склоняясь к нему и смаргивая слёзы. — Чем ты недоволен?

Осборн отметил, что губы Терезы стали темнее и суше, чем вчера, а зубы белеют ярче. За москитной сеткой резвился любимый Терезой кот — японский бобтейл с хвостом-помпоном.

- Я доволен собой. И доволен тобой. И не думай ни о чём плохом до тех пор, пока мы вместе. Но у меня есть дела, в которых ты помочь не можешь. — Алекс старался сейчас не думать о том, что они с Тэсс могут попросту больше не увидеться. Он подложит бедной девочке жирную свинью, если его пристрелят или собьют на автостраде.

- Я так хотела бы помочь тебе! — Тереза глотала слёзы и никак не могла успокоиться. Кот с опаской выглядывал из-за сетки, но не решался ступить на постель. Алекс между прочим подумал, что животное, наверное, ревнует хозяйку к счастливому сопернику, но, как истинный японец, не проявляет никаких эмоций. В Мики много было от собаки — он подавал лапу, здороваясь, любил плавать, выполнял команду «апорт», был послушным и преданным, без обычных кошачьих хитростей.

- Знаю, что ты волнуешься, но я постараюсь побыстрее вернуться. Алекс понимал, что нельзя оставлять Тэсс в слезах. — Всё будет хорошо.

- Я пытаюсь… представляю, какая у нас с тобой долгая, радостная жизнь впереди. Я повисла у тебя на шее потому, что боюсь… Знаю, что тебе сегодня снились кошмары. Ты занят важным делом, о котором не имеешь права говорить со мной. Но я должна предупредить тебя! Мне часто снится, что ты меня покидаешь, уходишь, растворяешься в тумане. Я бегу за тобой и никак не могу догнать. Только что ты был рядом, и вдруг тебя нет. Так почти каждую ночь. Сначала я предположила, что ты нашёл другую и хочешь расторгнуть помолвку. Но после поняла, что дело в ином. В чём — не знаю. — Тереза полюбовалась игрой света на бриллиантах помолвочного кольца. — То, что произошло между нами, немного утешило меня. Наша ночь внесла определённость, придала отношениям новый, конкретный, стабильный смысл. И если Господь действительно милостив к нам, через девять месяцев я стану матерью...

- Ты — молодец. Ты решила ту задачу, которую я решить не мог. — Алекс задумчиво смотрел на Терезу. Значит, кошмары снятся и ей.

Его предупреждают о том, что мероприятие завершится трагически. Надо, пока не поздно, остановиться. Сказать себе, что запущенную машину уничтожения нельзя остановить, забыть обо всём, что слышал у беседки, готовиться к свадьбе, к новой жизни. Никто не брал с Алекса клятв, не взывал к его совести. Выбор должен был сделать только он сам. Он был своим собственным палачом, судьей, другом и сообщником. Отказавшись сейчас от намеченного, Алекс Осборн предал бы себя. И никогда не смог бы уже глянуть в доверчиво распахнутые глаза своего ребёнка.

- Тэсс, а твой папаша не набьёт мне морду за излишнюю спешку? — осведомился Алекс, потягиваясь под необозримой ширины одеялом.

- Да ты что! — Тереза запрокинула голову, и на её тонкой шее проступили жилы. — Ему давно наплевать на дочь, лишь бы выгодно её пристроить… Он целыми ночами звонит куда-то из домашнего кабинета, много пишет, а потом бумаги сжигает в камине. Мама жаловалась, что он стал исключительно раздражительным, кричит на неё, не говоря уже о прислуге. А ведь раньше такого никогда не бывало! Почта Ральфа Льюиса выросла по объёму в два раза, и мама догадывается, что дело нечисто. Но когда она попробовала что-нибудь узнать, он… Знаешь, Алекс, мама три часа рыдала, вспоминая его выражения. Ей даже пришлось обратиться к доктору. Тот, правда, в основном винит климакс...

- Удивительно. — Алекс понимал, что зря теряет время, но бросить Терезу после первой ночи он не мог. Девочка не должна подумать о нём плохо. — Они собирались в Швейцарию после нашей свадьбы, и многие считали, что у твоих родителей получится второй медовый месяц. Понадеемся, что сэр Ральф там отдохнёт и приведёт нервы в порядок. Осудить проще всего. Но я думаю, что, начав вести дела, в какой-то степени пойму его.

- И станешь так же на меня орать? — Тереза с любовью смотрела на него ерошила волосы, гладила по щекам.

- Кто знает, милая, кто знает! Не станешь меня провоцировать — орать не буду. — Алекс сел в постели.

- Как именно провоцировать? — Тереза приподнялась на локте.

- Ну, например, постоянно контролировать, следить за каждым моим шагом. Не обо всём, чем я занимаюсь, тебе полагается знать.

- Ах, вот оно что! Сбежать опять хочешь! Ну и пошёл к чёрту! — Тереза сзади набросилась на Алекса, и они стали барахтаться среди подушек, путаясь в скользком шёлковом белье. — Только сперва я накормлю тебя завтраком! Что ещё тебе нужно?

- Ты можешь принести мне несколько листков бумаги? Желательно потоньше. И возьми её незаметно даже от прислуги.

- Как верная жена я выполню любое твоё желание. Тем более такое скромное, — Тереза улыбалась, но смотрела с тревогой, выжидательно. — Завтракать будешь в доме или в саду?

- Мне всё равно. Сначала приму душ. — Алекс вылез из-под одеяла, нашарил в кресле халат. Кот, припадая на короткие передние лапы, подбежал к нему и стал обнюхивать правую ногу.

- Я быстро. — Тереза нырнула в пеньюар, потуже затянула поясок. — Но всё-таки… куда ты спешишь? Я любопытна, как все женщины...

- На свидание! — рявкнул Алекс, прикидывая, много ли у него остаётся времени на душ и завтрак.

- То есть… С кем свидание? — Тереза закинула волосы за спину.

- С Эдвином. Надеюсь, за голубого ты меня не сочтёшь и к нему ревновать не станешь. — Осборн тут же пожалел, что назвал это имя, но было уже поздно. — Поторопись с бумагой, крошка. Это очень важно.

- Бернсли — тот очкастый везунчик, выигравший четверть миллиона на спор? — Тереза облегчённо вздохнула.

- Да. Эдвин — парень с мозгами. Знал ведь заранее, что, если проспорит, платить ему уже не придётся. Спор был в прошлом году насчёт того, начнётся война или нет. Бернсли уверял, что до крайности дело не дойдёт, и шоколад впрок не покупал.

- Ясно. — Тереза поймала жениха за пояс халата и притянула к себе. Поезжай, но в пятницу возвращайся. У меня будет вечеринка, а утром в субботу мы с тобой вылетим во Флориду.

- Договорились. Но до пятницы я свободен, правильно? Да, кстати, я не столкнусь сейчас с кем-то из прислуги? — Осборн всё-таки не хотел попадаться на глаза болтливым недалёким женщинам и становиться предметом сплетен. Мужчины, как правило, работали в гараже, в саду, в охране.

- Они после праздников встают позднее, чем в обычные дни. Я провожу тебя. — Тереза за руку потащила Алекса в ванную, а кот, запрыгнув на постель, спокойно свернулся в глубоких шёлковых складках.

Завтрак Алекс проглотил, не почувствовав вкуса. Возвращаясь домой, он пытался вспомнить, чем потчевала его Тереза. Апельсиновый сок, оладьи, кофе, булочка, яблочное желе. Алекс попросил ещё бутерброд с ветчиной, хотя обычно его подавали в обед. Вполне достаточно, чтобы не умереть с голоду до вечера. Тогда он перекусит где-нибудь по дороге в Форт-Уэрт. Лишь бы матушки не было дома, а то неприятностей не оберёшься…

Но Энн Гелбрейт ждала сына на крыльце, и показалась она Алексу постаревшей, с обмякшим, заплаканным лицом. Несмотря на то, что солнце вовсю припекало, Энн зябко куталась в платок из тончайшей шерсти горной козы. Под платком было чёрное чопорное платье с воротником из брюссельского кружева. Насколько помнил Алекс, в таком наряде он мать не видел.

- Хэлло, ма! — Осборн постарался обратить всё в шутку. — Кого ждёшь? Джозеф тоже не ночевал сегодня?

- Речь не о нём, а о тебе, Алекс. — Энн пытливо заглянула в глаза сына, потом крепко взяла его за рукав пиджака. Он молчал, ожидая, когда мать выложит всё, что приготовила за эти тревожные часы. — Добился своего? Не рано ли? Вы ещё не обвенчались!

- Через месяц обвенчаемся, — пожал Алекс одним плечом. В другое цепко впились материнские пальцы. — Не всё ли равно, когда провести первую брачную ночь — сейчас или после? Нас уже ничто не разлучит.

- Ты очень повзрослел, Алекс. Хорошо, если ты будешь мыслить здраво, — вздохнула Энн. — Выброси из головы все свои мальчишеские шалости. Тэсс доверилась тебе. Мосты сожжены. Матильда недовольна, но делать нечего. Ты оказался умнее, чем она думала.

- Я взрослый и умный парень, ма. — Алекс поцеловал Энн в щеку, освободил рукав и прошёл к себе в комнату. Фраза матери о сожжённых мостах напомнила ему о кошмарном сне. И Алекс заторопился.

- Будешь завтракать? — Мать приоткрыла дверь, и Алекс подумал, что нужно запереться изнутри.

- Я сыт, ма. Завтракал у Тэсс. Извини, у меня сейчас срочное дело. Нужно будет съездить кое-куда ближе к вечеру...

- Поезжай, куда хочешь, Алекс, — вздохнула Энн. — Ты всё равно солжёшь, так лучше молчи. Это получится не так унизительно.

А Алекс, дважды повернув ключ в замке, разом позабыл и о матери, и о невесте — знакомая обстановка вернула его к главному. То, что Алекс услышал вчера возле беседки, нужно было кратко изложить на стащенных Терезой из отцовского кабинета листках тонкой бумаги. Раньше даже подумать о подобном было страшно, но теперь Осборн ощущал лишь азарт. Действительно, он переменился за одну ночь, стал спокойнее, равнодушнее к собственной судьбе. И действовал он сейчас не в горячке, а холодно и тщательно, как случается со взрослыми мужчинами, осознавшими железную необходимость поступить именно так. Он натянул перчатки, понимая, что такая предосторожность — излишняя.

- Самолёт выдержит эти листки, — прошептал одними губами Осборн и пониже склонился над письменным столом. — Но во что я, чёрт возьми, играю? И разве это игра? Это смерть, а не забава. Если Джо накроет меня, прикончит на месте. Но я всё равно сделаю это. Я должен...

На доли секунды ему представилась площадь, окружённая низкими бараками; высокий забор, опутанный колючей проволокой. Алекс заметил ролики ослепительно-белые на фоне свинцового неба, и понял, что проволока под напряжением. Алекс смотрел на бараки и забор как бы сверху и со стороны, и видел серые шеренги заключённых с номерами на полосатых робах, видел эсесовцев и овчарок, автоматчиков на вышках и трубу крематория. И вдруг среди безликой массы узников он заметил худую грязную женщину, очень похожую на его мать, и понял, кто это. Энн рассказывала о своей пропавшей без вести сестре. Она вступила в ряды французского Сопротивления и попала в концлагерь по приговору нацистского суда. Сестру звали Натали.

Видение исчезло. Алекс Осборн был опять в своей комнате, перед ним лежали листки бумаги, пахнущие элитным парфюмом Ральфа Льюиса.

Из Хьюстона надо попасть в Форт-Уэрт. Самое позднее, завтрашним вечером письмо должно оказаться за оградой отеля «Техас». Президент, согласно данным заговорщиков, должен провести там свою последнюю ночь. Надо только постараться, чтобы его самого Секретная служба не замела как злоумышленника. На удачу, в Форт-Уэрте живёт Эдвин Бернсли, сын старинного приятеля Джозефа Гелбрейта. Они с Алексом достаточно хорошо знакомы, одно время даже дружили. Потом Эдвин женился и несколько отдалился от Алекса. Но после Рождества их статусы сравняются. У Осборна появятся те же самые заботы. А пока… Пока, нужно завернуть в гости к Эдвину сразу же по прибытии в Форт-Уэрт. Стоит только наплести что-то скабрёзное и сразу же станешь своим в любой компании. Побыстрее бы выяснить, где расположен отель «Техас». Разумеется, спрашивать нужно не у Бернсли. Но это просто, любой житель поможет впервые оказавшемуся в городе чужаку. Всё-таки мать следует предупредить, что он едет к Эдвину. Энн обрадуется, потому что Алекс нынче плохо ладит с отчимом, а это семейство более-менее склеивает их отношения.

А ведь всё было не так плохо ещё в прошлом году осенью, когда Джозеф выбирал автомобиль для пасынка. Сперва выбор Гелбрейта остановился на чёрном лимузине. Это, говорил Джо, цвет высшей власти. Человек за рулём такого авто уверен в себе, имеет большой жизненный опыт. Но восемнадцатилетний парень ещё не мог так оценивать себя, а потому попросил белый «Ягуар». Педант, склонный к критицизму и беспокойству, но в то же время — властная.личность. Вот это — про него! Он обожал свой белоснежный «Ягуар» и сейчас собирался вывести его из гаража. Кстати, Эдвин давно просил показать подарок...

Тот день рождения Алекс встретил в Вероне, у дома Джульетты. Они с Терезой прикрепляли бумажные сердечки с написанными желаниями к стене этого легендарного дома.

- Жаждете шекспировских страстей? — с усмешкой спросила какая-то старуха, прохода мимо. По-английски она говорила превосходно. — Но это не всегда хорошо, ангелочки. Лучше жить спокойно — поверьте мне...

Нынешние страсти, наверное, окажутся похлеще шекспировских. Накаркала старуха, похожая на ведьму. Ей, должно быть, не повезло в жизни, и потому больно смотреть на влюблённых...

Ну, всё, конец воспоминаниям. Надо работать, работать без отдыха. Потом отдохнём, может, и на том свете. Следует собрать всё необходимое, захватить самолётик. Но прежде всего — подготовить письмо. И в нём изложить все известные факты до последнего, начертить подробную схему. Так, Элм-стрит, улица Вязов. Она неширокая, а по бокам высокие дома. Наверное, их украсят к приезду президента флагами Техаса, ну и государственными, конечно. По тротуарам будут тесниться люди. В основном зеваки, кое-кто напишет гадкие плакаты, как обычно в Техасе. Но будет в той толпе несколько человек, которые принесут с собой оружие. Да, вспомнил! Ральф что-то говорил об укороченной винтовке, которую можно замаскировать под кинокамеру или фотоаппарат. Там будет много профессионалов и любителей, ведущих съёмку. И на корсиканца в этом случае никто не обратит внимания. Заказ на такую винтовку был размещён за границей, кажется, на Ближнем Востоке. А из окна шестого этажа, из книжного склада, выстрелит морпех Ли. Специзделия корсиканцев будут снабжены пулями, пропущенными через ствол его винтовки. Эти патроны изготавливаются в спецлаборатории под конкретный заказ. При выстрелах не получается ни звука, ни вспышки, ни запаха. Услышат только бой винтовки несчастного психопата, который и ответит за всё. Никто и никогда не доверит такому ненадёжному типу, то и дело теряющему контроль над собой, столь важную миссию. На Дили-плаза есть деревянная ограда, за которой спрячется один из троицы. Другой, наденет форму полицейского. Третий возьмёт в руки заряженную кинокамеру. Они выполнят главный заказ в своей жизни. Должны выполнить, а как будет, пока неизвестно.

В отличие от Форт-Уэрта, Алекс великолепно знал Даллас. Воображение услужливо нарисовало роковое место. Да, да, нужно писать, и поскорее! Дверь заперта, но кое-что можно увидеть из сада. Кроме того, мать может попросить открыть. А то и Джо заявится...

Глубоко вздохнув, Алекс отвинтил позолоченный колпачок авторучки и коснулся пером листка бумаги, пахнущего чем-то пряно-горьковатым, и аромат этот напомнил о будущем тесте Ральфе Льюисе. Его серые, как сталь, глаза и сейчас смотрели на Алекса будто из-под лакированного козырька фуражки с высокой тульей. И перед ним в шеренге узников лагеря стоял в полосатой робе с номером сам Александер Джон Осборн.

«Господин президент!» — старательно вывел Осборн и задохнулся от волнения. У него закружилась голова, вспотели ладони, задрожали колени. Прикусив губу почти до крови, Алекс наклонился над столом. Из-за москитной сетки, закрывавшей окно, повеяло прохладным ветерком, и Алекс перестал писать. «Если всё раскроется, тебе конец, Алекс. Против кого ты идёшь? Они раздавят тебя, как муху...»

«Являясь патриотом Соединённых Штатов, я дорожу Вашей жизнью. По моим сведениям вам угрожает опасность. Прошу Вас, умоляю, прочитайте это письмо до конца. Вы можете верить каждому моему слову. Клянусь Богом, всё изложенное — правда...»

Дальше дело пошло легче. Алекс писал, расчерчивал схему улиц, площадь, косым крестиком пометил книжный склад. Он так увлёкся, что позабыл об осторожности; к тому же начал сокращать слова, как часто делал второпях. И, закончив, вложил листки в конверт, заклеил его, сунул в карман куртки, которую собирался надеть вместо пиджака. Подумал и переложил во внутренний карман, застегнул «молнию».

Потом посидел немного, выкурил сигарету, тряхнул головой и вскочил, со стула. Постучав в комнату матери, он предупредил её о своём отъезде к Эдвину Бернсли и отправился в гараж за автомобилем.

Он шёл по асфальтированной дорожке, солнце светило, как во сне, — в край левого глаза. И снова наползали видения — мрачный огромный барак двухэтажные нары, на которых вповалку лежат безобразные женские скелеты в тряпье. И та самая, похожая на его мать, тоже почти старуха, склонилась над мечущейся в лихорадке девушкой. А вокруг больной стоят другие узницы, смотрят на неё уже как на мёртвую, обречённо качая головами. И только одна из них, та самая благородная даже в рубище дама, не плачет, не дрожит, а, плотно сжав губы, стаскивает с себя задубелую от грязи куртку со своим лагерным номером. Она что-то говорит узницам, и те, поворачивая на нарах больную девушку, тоже снимают с неё куртку, передают даме. Даме, которой тогда было не больше тридцати пяти...

«Они зачем-то поменялись номерами. Ведь в лицо нацисты заключённых не знали. Только по номерам. Поэтому и потерялись следы Натали Лаваль. Она была уничтожена под чужим номером, а, значит, и под чужим именем. Та, другая, заболела, и её хотели забрать в душегубку. А Натали отправилась вместо неё. Вот и всё. Надо будет рассказать матери. Она ведь ничего не знает. Но откуда знаю я? Раньше таких видений не было. Наверное, я сошёл с ума. Или делаю что-то вроде того, и потому вижу это… Это же моя тётушка. Они так похожи с мамой. Хватило бы сил вернуться и описать свои видения, чтобы никто не помешал. Я должен вернуться...»

Алекс Осборн провёл по глазам ладонью и увидел прямо перед собой запертую дверь гаража, где стоял его «Ягуар». Ватной рукой он нашарил в кармане связку ключей и открыл гараж.

Глава 7

Серебристые ворота медленно раскрылись, и длинный белый лимузин въехал на посыпанную кварцевым песком дорожку. Старик в синей униформе моментально подскочил и открыл дверцу со стороны водителя.

- Привет, Том! — Алекс порылся в карманах, чтобы дать ему чаевые, нащупал письмо и изменился в лице. Потом всё-таки дал старику деньги и перевёл дух. — Мистер Бернсли дома?

- Добрый вечер, мистер Осборн, — с достоинством ответил старик. — Хозяин дома, и миссис Бернсли тоже.

- Вот это здорово, а то я её не видел. Теперь познакомимся.

На маленький поднос Алекс положил свою визитку, и девушка в кружевном переднике унесла её в комнаты. Алекс вошёл в холл, присел на громадный кожаный диван, ещё раз незаметно проверил, не обронил ли где-нибудь конверт. Самолёт лежал у него в багажнике, и это не могло вызвать никаких подозрений. Алекс думал, не позвонить ли Терезе, и уже хотел попросить Тома проводить его к телефону, но не успел.

- Алекс! Старина! Какими судьбами?.. Ты разве не в университете?! — закричал, широко улыбаясь, выбежавший в холл Эдвин Бернсли. Его очки сверкали от яркого электрического света. — Тоже мне, церемонии развёл, карточки присылает! Да я тебя днём и ночью приму с радостью! Надо же, я в саду розы подстригал, а твоего «Ягуара» не заметил! А ведь всегда мечтал иметь точно такой же автомобиль… Сьюзан, иди сюда скорее! Видишь, кто к нам так неожиданно пожаловал? Почему не предупредил?

- Хотел сделать сюрприз, — нашёлся Алекс. — Получилось?

- Ещё бы! Страсть к сюрпризам у тебя от миссис Энни. Проходи в гостиную, располагайся… Сьюзан, что ты там копаешься? Том, заведи машину в гараж. Ну что вы все, как мёртвые? Гость будет недоволен. Решит, что мы не рады. А мы ведь собирались к вам на той неделе...

Кудрявая шатенка в широких брюках и полосатой, с глубоким вырезом, безрукавке, загорелая, с блестящими широкими скулами, появилась в арке, ведущей на террасу.

- Эдвин, это; и есть твой знаменитый приятель-лётчик? Какие глаза, Бог мой! Я сразу же в них утонула. В отличие от тебя, у него нет ни одного недостатка. Настоящий плейбой!

- Он скоро женится, так что, если я тебя брошу, шансов нет. — Бернсли, тем не менее, широко улыбался. — Моя жена Сьюзан. Алекс Осборн. Я действительно много рассказывал ей о тебе.

Осборн поцеловал руку миссис Бернсли, и Сьюзан вздрогнула. На мгновение их взгляды скрестились, и зардевшаяся от смущения хозяйка мельком покосилась на мужа. Тот ничего не заметил — суетился, поправлял голубую рубашку, гладил пальцами воротничок.

- Сьюзан, надеюсь, ты примешь гостя, как полагается? Она у меня великолепная хозяйка, Алекс, ты в этом убедишься! Но с чего ты решил навестить нас именно сегодня? Мы ждали приглашения на вашу с Терезой свадьбу. Вернее, ждал я, а Сьюзан в курс дела не ставил. Дело в том, что Форт-Уэрт сегодня не слишком гостеприимен. Он наводнён полицией и агентами Секретной службы. Кеннеди удостоил нас чести — ночует в «Техасе». Теперь лишний раз и на улицу не выйдешь. — Бернсли под локоть привёл Алекса в гостиную, хотел взять у него куртку, где было спрятано письмо. Гость, отрицательно покачав головой, положил куртку себе на колени, соображая, как можно в таких условиях осуществить свой план.

- Разумеется, приглашение вы получите. А пока я явился неофициально — просто поболтать и развеяться. Куда ты пропал после свадьбы?

- Столько дел! Извини, старина. Мы недавно с Ямайки, провели там две недели. Когда вернулись, столько разных забот навалилось! — Эдвин и Алекс, как по команде, закинули ноги на журнальный столик, а затылки устроили на массивных подголовниках кресел. — Сьюзан в одну из тех незабываемых ночей сообщила мне, что в июне будущего года прибавится ещё одна забота...

- Какая же? Впрочем, догадываюсь, — ухмыльнулся Алекс.

- Отцом стану! Мы тут же разругались. Как водится, я хочу получить Эдвина Бернсли-младшего, а она — мисс Вирджинию. Из этого штата Сьюзан родом, потому и хочет увековечить.

- Лучше заиметь вам двойню, сына и дочь. — Алекс прикидывал, когда может родить Тереза, если свою первую ночь они провели не напрасно. Где-нибудь в середине августа, наверное… А кого? Да не всё ли равно! Это же будет ИХ ребёнок, в штанишках или в юбчонке.

- Посмотрим, чья возьмёт! — Эдвин какое-то время молчал, почёсывая темечко. Потом устремил на Алекса пытливый взор сквозь толстые линзы очков. — Алекс, мы расстались давно, а соскучился ты лишь сегодня. Да ещё во время подготовки к собственной свадьбе, что весьма странно. Да и об учёбе в Гарварде не стоит забывать! Ты о чём-то умалчиваешь. Говори сразу, не скрывай от своего преданного друга!

- К вам в Форт-Уэрт из Далласа прикатила одна из моих подружек. Мы встречались в университете. Не хочу, чтобы Тереза о ней узнала, она и так слишком ревнива. Нам нужно без помех выяснить отношения. Сам понимаешь, что мне истерики ни к чему, но она настаивает. Нужно повидаться в последний раз. Может, ты помнишь… Эмми Миллз.

- Чего-то помню. Она тебя преследует? Грозит расстроить свадьбу?

- Ну, такое ей не под силу! Впрочем, скандальчик средней руки она вполне может организовать. — Алекс осматривал просторную гостиную и отмечал, что Бернсли распустили свою прислугу сверх меры. Пыль не вытерта, цветы в вазах завяли, диванные подушки валяются где попало. В их вилле за такое матушка вышвырнула бы на улицу весь штат.

- Ладно, старина, не моё это дело! И мы со Сьюзи будем молчать ради вашего семейного счастья. Ты проведёшь с Эмми Миллз всю ночь или лишь часть её? — Уменьшенные линзами глаза Эдвина смеялись.

- Ты пошляк! — Алекс сурово сдвинул брови и стал от этого ещё симпатичнее. — Ничего не будет, всё в прошлом. Посидим в баре, выпьем по коктейлю. Ночевать завалюсь к тебе, так что не надейся...

- Превосходно! — Эдвин хлопнул его по плечу. — Сейчас мы как раз собирались садиться за стол. Бифштекс или цыплёнок, салаты, пирожки с рыбой, пудинг, мороженое, сласти. Идёт? Фрукты и вина — на твоё усмотрение. Как чувствовали, что пожалуют гости...

- Умираю с голоду! — Алекс не так хотел есть, как пытался изобразить. В гостиной пахло мастикой, лавандой, той же самой пылью, какой-то косметикой. Хотелось поскорее выйти в сад, потом забрать из гаража самолёт и незаметно устроить его под курткой.

- Да, совсем забыл. С моей стороны невежливо. — Эдвин хлопнул себя по лбу. — Как дела у Гелбрейтов? Надеюсь, братья здоровы?

- Вполне. Нам бы с тобой так везло! Об одном тебя попрошу, — Алекс понизил голос. — Если кто-то из родни спросит насчёт меня, поклянись, что я из твоего дома никуда не отлучался. Пусть и Тэсс, и мама спят спокойно. А с Эмми я договорюсь.

- О'кэй. — Бернсли ни секунды не раздумывал. — Сьюзан тоже предупрежу, а то вдруг без меня на неё нарвутся! Неужели я позволю твоей знатной невесте узнать о девочках в Форт-Уэрте? Будь спокоен, старина.

- Всегда знал, что на тебя можно положиться. При случае отблагодарю. — Алекс одним пальцем оттянул левый рукав и посмотрел на часы.

- Смотри, явлюсь за долгом! Сьюзан! — позвал Эдвин жену,

- Да! — донёсся её голос издалека. Вместе с экономкой Нэнси миссис Бернсли готовила стол. — Подождите ещё пять минут!

- Увидишь, как всё будет здорово! — подмигнул Эдвин Алексу, и тот запоздало улыбнувшись, несколько раз кивнул. Мысли его были уже далеко от виллы Бернсли.

Отель удалось найти без труда. Алекс, забрав в гараже самолёт и прикрепив к нему конверт, отправился пешком, стараясь выглядеть как можно более спокойным. Модель свободно помещалась под широкой курткой; к тому же Алекс сунул обе руки в карманы и оттянул ткань вперёд. Одежда и обувь Осборна сейчас не свидетельствовала о достатке. Он старался не выделяться из толпы, тем более не захотел ехать к отелю на «Ягуаре», но всё равно казалось, что прохожие присматриваются к нему. От волнения захотелось пить, и Алекс рассовал по карманам две бутылки «Кока-колы». Потом он свернул в сквер, нашёл свободную скамейку и подумал, что ему везёт, Сигареты в пачке ещё оставались, хотя по дороге в Форт-Уэрт Алекс выкурил свою трёхдневную норму.

К отелю «Техас» сегодня никого не подпускали, и Алекс сомневался, что ему удастся приблизиться на необходимое для запуска самолета расстояние. Модель должна была обязательно перелететь через ограду. Конечно, Алекса могла сцапать полиция, найти при нем письмо и передать его по инстанциям. Но никто не гарантировал, что в полиции Техаса так уж пекутся о безопасности президента. Тут на кого нарвешься, а это неприемлемо. Действовать следует наверняка. Алексу было уже все равно, что его инкогнито может быть раскрыто. Он чувствовал себя щепкой в водовороте, и хотя мог еще пока повернуть назад, уничтожить письмо, вернуться к Бернсли, а затем – домой, даже не думал об этом. Осборн думал, что отступить не может, потому что в таком случае честь будет уже не спасти. Он был готов умереть прямо сейчас, лишь бы президент избежал покушения, а вот струсить Алекс не мог…

… А ведь был такой момент, когда не потребовалась бы никакая авиамодель, и предупреждение Алекс имел возможность передать вместе с запиской. Когда президент приезжал в Гарвард, в свою альма-матер, и встречался со студентами, Осборн был среди них. В тот день в университете тоже было много полиции и секьюрити, около главного здания собралась толпа, многие мечтали попасть на эту встречу, да не всем посчастливилось. Тогда Алекс ничего не знал о своей будущей миссии, но уже предчувствовал что-то, изучал президента с довольно близкого расстояния, никак не проявляя себя. Обычно напористый и активный, Алекс Осборн не выступал с приветствием, не задавал вопросы, не ввязывался в дискуссии. Он просто жадно смотрел на высокого мужчину в элегантном синем костюме, отмечая казалось бы ненужные мелочи. Седину в густых рыжеватых волосах, рябь морщинок около глаз много пережившего и перестрадавшего человека. Белоснежные манжеты с запонками в тон костюма, прямоугольные наручные часы на чёрном ремешке, приветливый стремительный жест, приглашающий следующего собеседника задать свой вопрос. Алекс разглядел всё, включая булавку для галстука и шнурки на ботинках, подошва одного из которых была значительно толще, чем у другого. Президент двигался легко, до сих пор сохранял военную выправку, и Алекс не мог себе вообразить его на костылях, прикованным к постели, промокающим платком искусанные от боли губы, беспомощным и страдающим. Не мог, но знал, что бывают и такие часы, такие дни и месяцы в жизни человека, который и тогда, казалось, уже тяготился своим пребыванием на земле. Он сделал здесь всё, что мог, и готовился уйти выше, в космос, к звёздам, к неведомым мирам, И потому каждое его слово имело не одно, а несколько значений, было сложным и не сразу постижимым. Так мог говорить только тот, кто хотя бы один раз отвечал за ВСЕХ. За каждого живущего ныне землянина, который помилован и спасён им...

А стоит ли продолжать? Президент может, как Цезарь, даже не развернуть записку с предупреждением о готовящемся покушении. Теперь он живёт по иным законам, отличным от человеческих. По законам богов. А он был богом, ибо мог уничтожить планету.

…На улицах, в домах, в магазинах, в кафе, на заправках зажигались электрические и неоновые огни. Люди сновали вокруг в каком-то странном возбуждении. На соседней скамейке орал магнитофон, на другой целовались дама с мужчиной. Осборн, посасывая «Колу», думал, прикидывал, вычислял. Чугунная решётка отеля отсюда просматривалась хорошо, но полицейские никому не позволяли подойти. Среди гуляющих в сквере была масса агентов секретной службы; наверное, и целовались рядом тоже они. У самого финиша, перед Алексом выросло непреодолимое препятствие, о котором раньше как-то не думалось. А возможно ли вообще забросить модель за ограду и не угодить при этом в полицию? А вдруг его просто пристрелят без лишних слов, приняв за убийцу? Можно ли найти поблизости малолюдное место, где никто не помешает запустить самолёт, а потом спокойно уйти оттуда к Бернсли? Алекс не бывал на здешних чердаках, знакомых бродяг в Форт-Уэрте у него тоже не было. Тем постоянно приходилось искать место для ночлега, поэтому они знали каждый укромный уголок в своём городе.

Алекс прикинул направление и силу ветра, пригладил растрёпанные волосы и почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Одинокий парень атлетического сложения в просторной куртке, под которой можно спрятать оружие, вполне мог заинтересовать секьюрити. Но сразу они меры принимать не станут, потому что к парню вполне могла вот-вот присоединиться девчонка. Жалко, что не прийти сюда с Терезой или с той же Эмми Миллз, которая действительно жила в Далласе и раньше была подружкой Алекса. Но раз он решил действовать в одиночку, не нужно мечтать о несбыточном.

Итак, ветер достаточно сильный, а конверт лёгкий, модель вниз не утянет. Остаётся одно — безошибочно выбрать место для старта, и вот с этим возникли самые большие проблемы. Уже совсем стемнело, пришло время действовать, но Алекс не мог решиться начать самостоятельно искать нужное место. Спросить кого-либо, имеется ли вблизи от отеля уединённый чердак, он тем более не мог. Алекс ещё раз осмотрелся и определил источник опасности — подозрительного вида тип, ярко выраженный бродяга, скорее всего, алкоголик или наркоман, вертелся неподалёку, ожидая, когда Алекс выбросит окурок или недопитую бутылку. Тип косил возбуждёнными блестящим глазами, прикидывая, удастся ли ему разжиться чем-то более существенным, например, средствами на дозу.

«Интересно, чем он вооружён? — лениво размышлял Алекс. — Нож, кастет, пистолет? Правда, вряд ли он применит всё это здесь, на глазах у полиции и секьюрити. Держу пари, что парень, кроме всего прочего, бешено хочет жрать. На этом и сыграем».

- Эй, ты! — Осборн, закинув ногу на ногу, сделал типу знак подойти. — Да, да, малый, ты мне нужен! Не бойся, иди сюда!

- Вы обращаетесь ко мне, сэр? — не поверил своему счастью бродяга. Он мелкими шажками подошёл к скамейке и боязливо опустился на другой её край. — Для чего я вам потребовался?

- Ты зря меня выпасаешь, — мирно, по-домашнему сказал Осборн. – Если задумал ограбление, ничего не получится...

- Что вы, что вы, сэр! — всполошился бродяга. — Как можно! Я — мирный человек. У меня и в мыслях такого не было! Я просто хотел получить окурок вашей дорогой сигареты. Не откажете?

- На, держи! — Алекс бросил ему пять штук из пачки. — А я уже заподозрил неладное. Ты куришь марихуану или что-то покрепче?

- Марихуану! У вас… есть? — Тип весь затрясся. — Сэр, будьте так добры! Да благословит вас Бог! Я исполню всё, что прикажете. Возможно, кое-что мне под силу. У любого человека, даже у бродяги, есть преимущества.

- Как тебя звать, философ? — Алекс, используя последние секунды, лихорадочно обдумывал каждое слово. — Кстати, ты хочешь есть?

- Странный вопрос, сэр! Я о сегодняшнем ужине мечтаю с позавчерашнего утра. А звать меня Чарли. Чарльз Бретт. — Тип пытался сообразить, за что этот молодой и богатый, несмотря на простую одежду, господин собирается его кормить и уже подарил пять прекрасных сигарет.

- Если ты мне поможешь, причём немедленно, я дам тебе достаточно денег. Ты их истратишь по своему усмотрению. По рукам?

На заросшей физиономии Чарли томительное любопытство смешалось с опаской. Мало ли что может потребоваться этому парню со взглядом фанатика!

- Смотря какое это дело, сэр. Что вам нужно?

- У тебя есть жильё? — вполголоса осведомился Алекс.

- Было бы жильё, кой дьявол мне тут ночевать! — пробурчал Чарли.

- Ты живёшь прямо в сквере? — удивился Алекс.

- Пока тепло, живу, но сейчас уже холодновато. На зиму перебираюсь на чердак. Там совсем неплохо, сэр, — Чарли сунул большие грязные руки в карманы пиджачка. — Правда, нас таких там трое. Но мы неплохо ладим.

- Дело вот в чём… — Алекс прижал локтем неистово колотящееся сердце. — У меня подружка в «Техасе» служит. Её зовут Эмми. Чертовски привлекательная девчонка — горничная, и я… Чарли, ты местность знаешь?

- Ну, знаю. А за что кормить и платить будете?

- Погоди, не перебивай. Ведь здесь сегодня ночует президент?

- Да, дьявол его побери! За этот сквер уже не пускают. После Форт-Уэрта направляется в Даллас. Я так думаю, что его там шлёпнут, — просто сообщил Чарли. — Ребята из «Общества Джона Бэрча» и лично сэр Уокер давно грозились. Видели их листовку? Он разыскивается как преступник!

Алекс вздрогнул, но тут же овладел собой.

- Это не моё дело, Чарли. Единственное, что меня раздражает, — весь город на взводе. Охраны больше, чем песка на пляже. На, дружище, — Алекс сунул Чарли бутылку с остатками «Колы», и тот жадно присосался к горлышку. — Эмилию не отпускают сегодня, а нам надо срочно связаться. Она ждёт, понимаешь?

- Я-то понимаю. А чем могу помочь? — удивился бродяга.

- Ты-то знаешь, где здесь есть охрана, а где нет. Гоняют, небось? Достаётся? — Алекс сочувственно оглядел Чарли.

- Гоняют, сэр, чего греха таить. Да вы не тяните. Что нужно?

- Мне не верят, что у меня там девушка. Небось, подозревают, что я хочу пробраться в «Техас» с другой целью. А мы с Эмми договорились по телефону, что в девять вечера она выскочит к внутренней стороне ограды. Я ей письмо написал. Надо срочно передать. Просто бумажка. Не бомба!..

- Ну, и?.. — Бродяга жаждал поскорее выполнить просьбу и получить деньги. Радужные перспективы заставляли его ловить на лету каждое слово, слетающее с уст странного парня.

- Ещё не смекнул? Скажи, откуда здесь можно аэроплан пустить, чтобы за ограду залетел? Легко тебе деньги достаются, оцени, Чарли Бретт!

- Какой аэроплан? — вытаращил глаза бродяга. — Он при вас?

- Приведёшь меня на свой чердак. Мне лишняя болтовня ни к чему, так что лучше бы меня никто из твоих не видел. Как только всё сделаем, получишь гонорар. Надеюсь, всё ясно?

- И только?.. — Чарли не верил своим ушам.

- А тебе мало? Выполни хотя бы это, — проворчал Осборн.

- Пойдёмте, сэр, здесь есть такая крыша. Надеюсь, туда снайпера сегодня не засунули. Неужели вы письмецо прицепили на самолётик?

- А что такого? Работающая модель, она со мной. Другого выхода у меня всё равно нет. Я должен доказать Эмми свою любовь. А то вообразила, что я решил её бросить… — Алекс подумал, что Тереза сейчас, наверное, плачет, и у него сжалось сердце. — А я ничего подобного и в мыслях не имею. Но девицы скоры на расправу. Возьмёт и покончит с собой, она не раз грозилась. Уверяет, что не переживёт позора...

- Забеременела? — догадался бродяга.

- В том-то и дело. Боюсь, что Эмми из моего молчания сделает неправильные выводы. А я ни сном, ни духом...

Они долго кружили по улицам, перелезли через забор, миновали узкие ворота в каменной белой изгороди. Потом Чарли провёл Алекса на винтовую железную лестницу. Поднявшись на пятый этаж, Чарли приоткрыл дверцу, больше похожую на собачий лаз.

- Это проход на чердак. Там нет полиции, не беспокойтесь. Тут неподалёку консервный завод, где я раньше работал. Вам повезло, сэр. — Чарли зажёг спичку, огляделся. — Никого. Где-то шляются мои ребята. Вот окошко, а отель в той стороне. Тут уж как повезёт, но ветер дует, будто по заказу, — Чарли плюнул на палец и высунул руку в слуховое окно.

Не желая более терять ни минуты, Алекс вытащил модель из-под куртки, продемонстрировал Чарли конверт, потому что чувствовал витающую в воздухе тревогу. Убедившись, что речь идёт действительно всего лишь о письме, бродяга загремел и второй створкой слепого оконца. Осборн тем временем проверил, прочно ли прикреплено письмо. Чарли с уважением потрогал крыло, слегка повернул колесико шасси.

- Милая штучка… Здорово сделано. Только бы ветром его в сторону не отбросило! Вы уж постарайтесь, сэр. Я сделал всё так, как вы хотели.

Алекс не замечал вони чердака, запаха немытого тела и нестиранной одежды, исходящего от Бретта. Облизывая кровь с прокушенной губы, он мысленно заклинал свой любимый самолёт не подвести.

- Я вижу, ваш самолёт с мотором? — уточнил Бретт.

- Да, с маленьким. Работает практически на любой горючей жидкости.

- И вы думаете, осилит расстояние? — Чарли с сомнением смотрел на отель «Техас». С этого чердака невозможно было достать кого-либо в самом отеле и на огороженной территории, поэтому здесь не оставили ни одного секьюрити. Где-то неподалёку прогрохотал железнодорожный состав, и Осборну стало тоскливо. Стараясь не думать о том, что ожидает его в случае разоблачения, Алекс пожал плечами.

- Надеюсь, осилит. — Он завёл моторчик, и Чарли хрюкнул от восторга.

- Давайте, сэр, пускайте скорее, пока никого нет на улице! А то чёрт знает, кого принесёт сюда сейчас. Ещё по пуле схлопочем вместо ужина!..

Осборн, сам поверив в то, что посылает весточку возлюбленной, поцеловал крыло модели и на глазах растроганного Чарли пустил её в окно. Замерев, схватившись, как дети, за руки, отпрыск богатого семейства и бездомный бродяга ждали, чем завершится этот полёт. У Бретта был простой человеческий интерес, а Осборн понимал, что в данный момент решается судьба их страны. Если модель упадёт, не долетев до ограды отеля, попадёт в чужие руки, всё пропало. Ладно ещё, если это окажется коп или агент секретной службы! Но попади такая улика к единомышленникам Льюиса и Гелбрейта, Алексу останется жить ровно столько, сколько весть об измене будет идти до Джозефа. Сбегать за упавшим самолётом будет уже нельзя. Стоит уповать на Бога и на справедливость.

- Виват! — шёпотом провозгласил Бретт. — Попало! Да будет счастлива ваша мисс!

«Да будет счастлива моя страна, если она не опозорится завтра», — подумал Осборн, увидев, как сильный порыв ветра, перевернув самолётик в воздухе, как по заказу швырнул его через ограду. Алекс упал на колени у оконца и вдруг разрыдался, ощутив невероятное облегчение. Свой долг он исполнил до конца, и больше уже ничего не мог сделать.

- Да что вы, сэр?! — Чарли уже ощущал деньги в своём кармане. — Отличная работа! Нам будто Всевышний помог! Подумайте, какая радость будет для девочки! В моё время до такого и не додумались бы. Покойная Мэри в обморок упала бы, отправь я ей письмо таким образом...

- Получи за работу, Чарли. — Алекс отдал окаменевшему от нежданной удачи Бретту почти все свои деньги. — Нажрись, друзей накорми, что хочешь делай! Ты заслужил это. Только выведи меня отсюда, и всё.

- Сэр, меня копы сцапают, — пробормотал Бретт. — Решат, что ограбил кого-то! Быть мне за них в участке, а то и под судом. Возьмите хоть половину, сэр!

- Бери, дурак, пока я добрый, — устало отвёл его липкую задубелую лапу Алекс. — Ты мне помог сегодня, а я привык ценить добрые услуги. Прощай, Чарльз Бретт, и постарайся подняться со дна жизни к солнцу.

И, оставив обомлевшего бродягу на перекрёстке, Алекс Осборн направился к стоянке такси. Он почувствовал, что сам не сможет добраться до дома Бернсли, да и вообще забыл, где тот находится. Сзади, в море огней, среди осенней темноты, остался его случайный благодетель, которого Алекс только сегодня узнал, чтобы расстаться с ним навсегда.

Назвав таксисту адрес, Осборн закрыл глаза и подумал о том, что на День Благодарения они с Терезой уедут во Флориду, и тогда всё уже будет известно. И если президент сумеет живым покинуть штат Техас, он, Алекс Осборн, встретит праздник совершенно счастливым.

Когда Алекс вылезал из автомобиля с шашечками около ворот Бернсли, он увидел в темноте словно бы отдельно висящие белки глаз. Вздрогнул, сразу же вернулся к реальности и только после понял, что это — негр Сэм, такой чёрный, что во мраке его лицо трудно было различить. И когда Осборн поравнялся с ним, неожиданно шагнул к нему и прошептал:

- Сэр, вам звонили уже много раз. Вас разыскивают родители. Я хочу, чтобы вы об этом знали. Сэр Джозеф очень злой сегодня. — И Сэм, взяв свою метёлку с длинной бамбуковой ручкой, принялся сосредоточенно скрести садовую дорожку, освещенную фонарём, подвешенным над входом в дом.

Глава 8

«Это должно случиться в пятницу, в Далласе, на Элм-стрит близ Тройного виадука, около полудня. Я не раз слышал слова »книжный склад". Какое точно окно, не знаю, но нужно проверить весь этаж здания. Там работает парень по имени Ли Харви Освальд. Он женат на русской, некоторое время жил в Союзе. Второго, а на самом деле главного снайпера, зовут Люсьен или Профессионал. Он связан с мафиозными структурами. Опытный наёмник очень дорого стоит. С ним ещё двое стрелков. Имя первого – Роже, кличка второго — «Белый». Для них на счёт в швейцарском банке переведена половина суммы. Вторая поступит после исполнения заказа. У всех троих — железное алиби, формально сейчас они находятся во Франции. Люсьен и Роже — корсиканцы, насчёт «Белого» ничего не знаю. Кто-то из них будет в форме полицейского, кто-то воспользуется оружием, замаскированным под кинокамеру или фотоаппарат. Третий будет находиться за деревянной оградой. Конечно, возможны изменения в расстановке стрелков, но это уже неважно. Надо обратить внимание на холм, где есть люк. Парень в книжном складе будет отвлекать внимание от трёх настоящих убийц, стреляя, возможно, в воздух. Спаситесь, умоляю вас! Сделайте что-нибудь, пока не всё потеряно. Ещё раз прошу поверить мне. Дата и время точные, место — тоже. Я — член семьи одного из заговорщиков, мне доверяют. Возможно, в чём-то я введён в заблуждение, но в основном всё правильно. У них особые пули и патроны, которыми можно стрелять из любого оружия. Все они пропущены через ствол винтовки «козла отпущения». Уверяю, что корсиканцы не промахнутся. Но хочу, чтобы эти отвратительные планы реализовались. Прошу прошения за сумбурный стиль и скверный подчерк. Подписываюсь — Смит. Мое имя в данном случае не важно. Мне безразлична собственная судьба. Ваша жизнь нужна нации…"

Джозеф Гелбрейт, склонившись к Алексу, скорчившемуся на бетонном полу подвала, что-то орал, и казалось, будто он читает посланное за ограду отеля письмо. Но в руке Гелбрейта никакого письма не было. Он же мог прочесть эти строки. Тогда откуда слышится голос, точь-в-точь воспроизводящий послание? Голос мужской, совершенно незнакомый. И дальше вопрос:

- Вы верите этому, господин президент?
- Верю. Это ведь не первое предупреждение.

А вот второй голос Осборн узнал. Эти слова действительно произнёс тот, кого он хотел спасти. Но это был бред. Здесь, в подвале Джо, Алекс не мог услышать эти слова. Всё мерещится, потому что ещё в гараже, как только он загнал туда «Ягуар» и вылез из-за руля, его хорошенько треснули по голове. Нет, не сразу, сперва предложили самостоятельно пройти в подвал, к сэру Джозефу, который желал серьёзно поговорить с пасынком. Глумливо улыбаясь, Мэтт Копленд передал приглашение. Рядом с ним переминался ещё один громила, которого Алекс раньше здесь не видел. А когда он отказался, не позвонив Терезе и не поздоровавшись с матерью, следовать в подвал, его вырубили ударом по затылку, И последнее, о чём Алекс успел подумать: «Значит, уже пронюхал… Чёрт, как быстро… Очень жаль! Но посмотрим ещё…» — И дальше тьма.

Вроде бы ему в подвале сделали какой-то укол, но сознание не возвращалось. Потом давали нюхать соль, обливали голову из ведра, но разноцветные искрящиеся кольца не давали как следует рассмотреть перекошенное от ярости и страха лицо отчима. И то, что, брызгая слюной, говорил Джо Гелбрейт, Алекс не разбирал. Вместо его голоса звучали два других. И один из них – много раз слышанный по радио, по телевизору. «Ничего себе, саданули по черепу! Только бы самому не наговорить лишнего. Тогда уж точно не жить. А так еще пускай докажет…»

- Не первое, согласен. Мы их пачками получаем. Но таких подробностей еще никто не сообщал. Вплоть до имен трех исполнителей и клички одного. Автор отлично осведомлен о маршруте кортежа, да и план нарисован толково. Но можно ли полностью ручаться за то, что это не провокация? Не фальшивка? А если все гораздо проще? Бэрчисты не желают, чтобы вы приезжали в Даллас, и послали это. А потом в своей газетенке напишут, что вы испугались шуточного письма…

- А каково ваше мнение? Профессионала?

- Написано второпях, кое-где пропущены буквы. Человек принимался писать несколько раз, очень нервничал. Похоже, делалось все тайно. Автор молод, не лишен романтизма. Поначалу заботился о каллиграфии, потом пошла скоропись. Скрывает свое имя, что вполне объяснимо. Не называет никого из организаторов. Но это и понятно. Своих выдавать нельзя, кем бы они ни были. Правда, упоминаются кабаре «Карусель» и Джек Руби, а у него собирается весьма специфическая публика. При желании этих людей можно установить. Здешние воротилы определенных взглядов. Кстати, действительно могут быть опасны. Между прочим, хотелось бы познакомиться с этим Смитом. Голова у него светлая, а характер рисковый. Наверное, увлекается авиамоделированием, самолет сделал сам. Запустить его можно было только из чердачного окна к северо-востоку от отеля. Там частенько ночуют бродяги. Наверное, договорился с кем-то из них и пробрался туда. Направление и силу ветра рассчитал в лучшем виде. А ведь действительно иначе никак не послать предупреждение, чтобы его получили сегодня же! Слишком мало времени остается. Почта отпадает. К тому же слишком много инстанций должно проходить каждое письмо, адресованное вам. Никак не успеть! Да и внимание клерки могли не обратить – мало ли сумасшедших пишут подобное!

- Значит, в Техасе у меня не только враги, но и друзья.

- Разумеется. Но всё же Даллас — эпицентр урагана ненависти. Население озлоблено, и вы это знаете. Нужно усилить меры безопасности. При вашей беспечности совершить покушение проще простого!

- Даже если я заберусь на время визита, за пуленепробиваемое стекло, они не оставят меня в покое. Можно лишь отодвинуть покушение, но не отменить его. Секретная служба не всемогуща. А я в своей стране должен спокойно ездить по улицам любого города, не обращая внимания на экстремистов. Для меня нет и не будет «мёртвых зон».

- Я бы увеличил количество агентов в штатском, прочесал окрестности Дили-Плаза, все здания — выходящие окнами на Элм-стрит, крыши, люки. Не мешало бы запретить фотографировать и снимать на кинопленку. Они будут вести перекрестный огонь – в лучших традициях мафиози.

- Удачно выстрелить может и один снайпер. Вряд ли возьмете всех.

- От выстрела можно застраховаться. Отказаться от открытой машины, поставить сзади охрану, надеть бронежилет...

- Мне противопоказано носить на себе лишнюю тяжесть!

- Всё иронизируете? А нам, если автор письма не лжёт, груз вины нести до самой могилы! Мы и глазом моргнуть не успеем, находясь в следующем автомобиле, не то что помешать снайперам. Надо с вице-президента пример брать. Он — человек благоразумный.

- У нас с ним мало общего. А благоразумие — псевдоним трусости. Меня иначе воспитывали в семье. И жить, и умирать мужчина должен по-мужски. К тому же я занимаю соответствующий пост. На меня смотрит вся страна. Я полагаюсь на волю Провидения. «Что я, давши, не нарушу обещанья — со смертью я. не пропущу свиданья». Это Алан Сигор. Мне очень нравятся эти стихи…

- Хотите умереть красиво?..

- Все нужно делать красиво, и умирать тоже. Хотя вряд ли это будет выглядеть так же эффектно, как на сцене. Но обещаю одно — я умру с открытыми глазами. Здешние газеты уже напечатали на меня некролог.

- О, Господи! А семья? А родители? Вы о них подумали?

- Им в данном случае ничто не угрожает, К тому же и мне, и родителям, и жене уже так много пришлось потерять! Брат, сестра, друзья, сослуживцы… А, самое главное, дети! Честно говоря, самое для меня ужасное было видеть приготовленную детскую, когда наша первая дочь родилась мёртвой! Этот дом мы продали тотчас же. И совсем недавно, когда не удалось сохранить Патрика… Те, которых вы упомянули, знают, что таксе горе. И они смогут пережить неизбежное, меня больше волнует судьба таинственного доброжелателя. Эти семьи так же беспощадны к отступникам, как любая мафия. За ним следят. Или хотя бы присматривают. Он не может не попасть под подозрение. Если парень засыплется, его закатают в асфальт. Я не хочу ненадолго продлевать свою жизнь таким образом. Дай Бог, чтобы он сейчас был ещё жив!..

- Выходит, он рисковал зря? Может, всё-таки дадите указания Секретной службе отработать некоторые варианты?

- Нет, ничего не нужно делать. Только это сможет его спасти. У заговорщиков будет меньше доказательств его вины. В любом случае мне не позволят начать полноценную предвыборную компанию. Время и место всегда выберут – с такими-то финансовыми возможностями и неистовым желанием избавиться от меня. Когда японская эскадра во главе с эсминцем «Амагири» двигалась на мой лёгкий катер, я тоже мог уйти от столкновения. Но я решил принять тот бой. Приму и этот, потому что иначе нельзя. Я даже не знаю, чего они хотят больше — убить меня или сломить. Так вот, первое, возможно, получится. Но о втором пусть и не мечтают. Я сейчас не тот, что был даже в шестидесятом. Я много думал, очень много. И учился быть лидером, настоящим президентом. Мне многому пришлось учиться, и этому тоже. Действуя старыми методами, то есть трубой силой, можно погубить планету. И. я решил быть гибким, пытаться понять каждого, с кем приходится иметь дело. За таким подходом — будущее, что бы сейчас ни говорили недовольные. Страна стала другой, и это очень хорошо. Америка слишком велика, чтобы несколько выстрелов повернули её вспять. Мои убеждения со временем станут разделять очень многие. Брошенное семя когда-нибудь да взойдёт. И совершенно неважно, жив ли тот, кто это семя бросил...

Алекса ещё раз окатили водой, как следует встряхнули и бросили и пол. Теперь он, глотая воду с кровью, тупо смотрел на начищенные полуботинки отчима и думал о том, что его ни разу не ударили за девятнадцать прожитых лет. А теперь словно решили отдать должок — зачем-то избивали несколько часов подряд с перерывами, хотя это уже ничему не могло ни помочь, ни помешать. Алекс решил не признаваться в измене и побольше молчать, чтобы в беспамятстве не сболтнуть лишнее. Когда наползала мгла, перед глазами начинали плясать куклусклановские кресты, охваченные огнём, и двигались фигуры в белых балахонах, превращающиеся затем в его мучителей.

- Ты нас предал, ублюдок! Ты чёрной неблагодарностью отплатил за мою заботу о тебе, голодранец! Где бы ты был без меня? В Гарварде, что ли, всей этой мерзости нахватался? Отвечай, что делал в Форт-Уэрте, когда ушёл из дома Бернсли! Веселее шевели языком, тварь!

- Я хотел встретиться с одной девчонкой… Эдвин знает. Не хотел, чтобы дошло до Терезы… — Алексу влили в рот вино. Кровь текла по подбородку, за воротник, а в мозгу ревело так, словно шёл на взлёт самолёт. Как тот, что улетел за ограду отеля. Каменные своды колыхались над Алексом, и отзвуки голосов гудели под ними, не переставая. Ужасная боль разрывала голову, а тело будто бы онемело,

- Рядом с тобой весь вечер не было никакой девки? Ты таскался по Форт-Уэрту с вонючим бездомным бродягой!

- Его послала Эмми. Он провёл меня на чердак. Я не хотел, чтобы нас с ней видели вместе…

- Идиот, ты даже не соображаешь, чего лишился! То, что ты изменяешь Терезе, ставит крест на вашей свадьбе в любом случае. Но если: ты обманул моё доверие и сдал нас, прощайся с жизнью. — Джо схватил Алекса за плечи, приблизил его лицо к своему, потом резко оттолкнул. Тот в очередной раз ударился затылком о стену. — Девку зовут Эмми?

- Да. Она носила фамилию Миллз, но вышла замуж. И уехала из Форт-Уэрта. Нам нужно было обязательно увидеться — в последний раз.

- Как имя бродяги? — буркнул Гелбрейт,

- Не спрашивал. Он просто подошёл и сказал, что послан Эмми. Сам я никогда не нашёл бы дорогу в эту дыру. Мы просто поговорили с ней…

- Тварь, ты ещё пожалеешь об этом! — У Гелбрейта не сходились концы с концами. Донесение осведомителя отнюдь не противоречило словам пасынка. Примерно на полчаса он выпал из поля зрения наблюдателей и вполне мог объясняться с девчонкой. Во всяком случае, он не был замечен в местах, откуда можно было передать предупреждение президенту.

Алекс догадывался, что о самолёте пока никто ничего не знает. В темноте шпионы Джо могли и не заметить модель. Но если пропажа будет обнаружена, придётся совсем худо. Правда, нужно ещё догадаться...

Гелбрейт, присев на корточки перед распростёртым на полу Алексом, ласково погладил его по мокрым спутанным волосам, ухмыльнулся:

- У тебя теперь два занятия, гадёныш, — ждать и молиться. Выгорит у нас — будешь жить. Сорвётся — подохнешь. Ты просто исчезнешь, и никто ничего не докажет. Надеюсь, ты не сомневаешься в искренности моих слов. Тот, кто шатается с бродягами по трущебам, весьма уязвим…

«Я — не изменник. Я оберегал своего президента. Изменники — вы! Гелбрейты, Льюис, Арнольд, Гарольд, Руби… Ну а киллеры — это не люди. Они — приложения к оптическим винтовкам. Они — просто вещи...»

- Мэтт, не своди с него глаз до завтрашнего полудня. Если хоть на йоту изменится программа пребывания высокого гостя в Далласе, если будут усилены меры безопасности, ты отсюда живым не выйдешь! И мать твоя погибнет если посмеет открыть рот против моей воли! Кстати, Ральф Льюис не пожалеет и Тэсс в случае чего. Но сперва ей расскажут о твоих похождениях с Эмми Миллз!..

Алекса затряс озноб. Он думал сейчас не о себе, даже не о матери, которая уже согласилась уехать в бунгало до окончания разбирательств, а именно о Терезе. «Бог мой, как я люблю тебя! И всех людей. Я желаю им такого же счастья, какое имею сама. В День благодарения, вкушая индейку, я буду благодарить судьбу за её милости!..» Неужели Ральф действительно способен погубить дочку? Впрочем, для этой публики ничего святого никогда не было.

Отчим легко взбежал по ступеням лестницы. Взвизгнула плохо смазанная дверь, клацнул замок. Мэтт Копленд проверил, крепко ли зафиксированы наручниками запястья его пленника, и ушёл в боковую дверцу.

Алекс скорчился в углу, облизывая кровь с рассечённой губы. Ему удалось найти такое положение, в котором меньше болела голова. Лбом и плечом он припал к кирпичной стене и наслаждался прохладой этой бездушной кладки. Кто-то подошёл к нему, присел рядом, опять сделал укол. Алекс не хотел видеть этого человека и не мог шевельнуть головой. Через несколько минут боль прошла, и он то ли заснул, то и потерял сознание. А через некоторое время услышал хриплый простуженный голос.

Человек кричал по-немецки, и Алекс понял, что он произносит какие-то номера. Вокруг стоял гул, работали моторы, лаяли собаки, посвистывал ветер. Но голос был один, и он безостановочно называл цифры.

Алекс приподнял веки и увидел лагерные бараки за пеленой мокрого снега, эсэсовцев, выхватывающих из шеренг тех заключённых, чьи номера выкликал, сверяясь с бумагами, высокий тощий офицер в чёрной форме. Он стоял, вывернув ноги носками врозь, и листки в его руках трепал штормовой ветер, как будто хотел вырвать их и унести.

Дама в чужой куртке и больная девушка стояли рядом. Последняя вряд ли понимала, что происходит, но из последних сил старалась держаться прямо. С другой стороны девушку поддерживала ещё одна заключённая — высокая, ширококостная, с торчащей вперёд челюстью.

Когда офицер в лакированных сапогах назвал очередной номер, два эсесовца выхватили из строя ту самую даму и поволокли к крытой машине, в которую по деревянным сходням затаскивали предназначенных для уничтожения узников. Неизвестно, были ли продублированы номера на их руках, но почему-то проверку не производили. То ли торопились, то ли резонно считали, что никто под чужим номером в газовую камеру не пойдёт...

Лай овчарок слился с командами охранников. Офицер закончил называть номера, сходни убрали, борт кузова подняли и закрепили. Крытая машина под конвоем покинула территорию лагеря. Оставшихся погнали с площади, то и дело ударяя их прикладами автоматов, плетьми, дубинками. Почти потерявшую сознание девушку старались удерживать с двух сторон, чтобы охранники не заметили подмены. И они не заметили, потому что количество записанных номеров и погруженных в машину заключённых совпало.

Алекс заметил, как в пелене снега скрылись вышки с пулемётами, забор с колючей проволокой, ворота, бараки. Перед его глазами теперь мела пурга, и он старался подольше не приходить в себя. Скорее всего, ему уже не удастся рассказать матери об её сестре Натали, да почему-то и не хочется. Интересно, выжила ли та девушка? Или ей чуть-чуть отсрочили гибель? Был ли смысл в той жертве? Был. Вне зависимости от исхода в таких поступках всегда есть смысл. «Если ты умрёшь со славой, над тобой пропоют трубы...»

- Моя тётушка сейчас в раю, — прошептал Алекс непослушными губами и почувствовал, как распухло его лицо. — А я ещё здесь… Зачем?

- Что ты городишь, Алекс? — ухмыльнулся Мэтт Копленд. — Ну, Джо вчера перестарался, факт! Может споём для веселья? Мне тоже противно торчать тут с тобой целую вечность! Моя любимая жена даже не знает, где я! — Мэтт пощупал опухоль на челюсти Алекса. — Похоже, приятель, петь ты не сможешь. Я тебе примочку поставлю...

Алекс приподнялся на полу. Вывернутые в плечах его руки затекли и онемели, очень хотелось пить. Но попросить воды у Мэтта Алекс считал для себя унижением.

Охранник Гелбрейта крякнул, присел на корточки, поставил на пол какую-то тарелку. Ловкими умелыми пальцами Копленд ощупал челюсти пленника, убедился, что переломов и вывихов нет. Потом намочил в тарелке марлевые салфетки, промокнул синяки и ссадины, промыл глаза. Потом унёс тарелку, вернулся с бутылкой минеральной воды, сунул горлышко в рот Алекса. Тот понимал, что Мэтт не горит желанием и дальше издеваться над ним, но наручники всё-таки снимать опасается, потому что Алекс слыл крепким парнем. Даже в таком виде он мог быть опасен, особенно если у него случится психоз, что тоже бывало в подобных ситуациях.

- Пей, пей, — подбадривал Мэтт Алекса, который жадно глотал виду, но добрая половина всё-таки лилась ему за шиворот. — Только, если всё обойдётся, не держи на меня обиду. Я – исполнитель. У меня сегодня день рождения, между прочим, а я сижу тут с тобой...

- Я знаю, что тебе всё равно, выпустить меня или прикончить, — еле шевеля распухшим языком сказал приободрившийся Алекс. — Ты хотел спеть? Давай споём. Может быть, это у меня в последний раз...

Они и вправду спели дуэтом. Осборн старался отвлечься на что угодно, только бы не думать о будущем. Условием его освобождения стала гибель президента, и потому было неизвестно, какой исход предпочтительнее. Алекс уже представлял себе, как отчим ввалится сюда и заорёт, сверкая очками: «Он остался в живых! Мы провалились, сволочь! Вместо его крови мы теперь прольём твою, и ты попадёшь в ад раньше, чем на тот свет!»

А если всё будет иначе? И Алекс выйдет из подвала в сад, зная, что все его муки и усилия оказались напрасными? Найдёт ли он в себе силы жить дальше? Жить, зная, что мать не любит его? Об отчиме речи нет, но она… Нет, рано загадывать, нужно дождаться. Уже недолго.

Они закончили исполнять «Хэппи Берсдей», и Мэтт с наслаждением потянулся. Ему хотелось немного поболтать, чтобы скоротать время.

- Ты думаешь, Джо самому сейчас легко? От него мало что зависит. Он — пешка чёрных, я тебе скажу. Братья Гелбрейт — мелкие сошки. Если ты что-то напорол, у Джо голова слетит обязательно. Он ведь так тебе верил, на своё место готовил! От Дэна-то, уже сейчас видно, проку не будет. Возможно, он и не стал бы тебя тут дубасить, но что поделаешь? Если ты заложил его и Эндрю, они не имеют права оставить тебя в живых. Разумеется, Джо добавит от себя побольше перчику...

Алекс, привалившись плечом и виском к стене, слушал равнодушно. У него было несколько совсем простых желаний, которые в любом случае Мэтт должен был исполнить.

- Правда, есть ещё варианты, — продолжал Копленд, потягивая виски прямо из горлышка. – Существует парень, бывший цээрушник Говард Хант. Он курировал кубинскую эмиграцию во Флориде, готовил авантюру в Заливе Свиней, торговал наркотиками, возил оружие… Всё, как положено. И с ним работала одна дама по имени Марита. Я говорю с тобой откровенно потому, что никак навредить делу ты уже не сможешь. После полудня эти сведения потеряют всякую ценность. Так вот, Хант и Марита вчера уже находились в Далласе. Зачем — сам понимаешь. Они — компаньоны хозяина и прочих заинтересованных лиц. Потому наши и не боялись господ из Лэнгли. Ральф ничуть не блефовал, когда хвалился своими связями. Так, представь, Марита эта сбежала, пропала бесследно! А ведь она многое знала. Джо по возможности хочет на неё всё повесить, если возникнут трудности. Это здесь он орёт на тебя и бьёт морду. А там защищает, словно родной отец!..

- Он себя защищает. Не хочет отвечать головой. — Алекс тяжело вздохнул и поднял распухшие веки. — Себя и братца Эндрю. Больше никого.

- Кроме того, наш приятель Джек Руби, кажется, совсем спятил. В самый-то ответственный момент он уехал в Сан-Франциско, забрался в первое попавшееся такси и завёл разговор с водителем знаешь на какую тему? Начал спрашивать мнение таксиста о президенте! Не знаю, что тот ответил, но Руби представился по всей форме, назвал своё заведение и торжественно поклялся, что таксист о нём ещё услышит. Несколько раз повторил имя и фамилию, а потом пообещал непременно, кого-нибудь пришить. Джо считает, что давно пора пришить самого Руби. Если у него до сих пор не сидит на хвосте секретная служба, просто перст Божий! Так, что молись малыш! Монет, ещё и обойдётся. Хотя; кто его знает...

- Мэтт, уважь мою последнюю просьбу. Сними «браслеты''. Богом клянусь, что не стану делать глупости. И в сортир неплохо бы сходить.

- В сортир — это пожалуйста – осклабился Мэтт, рывком поднимая пленника на ноги. — Договорились, за одну руку прицеплю тебя к скобе, а другая будет свободна. Когда Джо вернется, я спать поеду. Надеюсь всё будет нормально. Я тебе зла не желаю.

- Который час? – Алекс давно перестал ориентироваться по времени. А когда на выходе ударился лбом о косяк, то понял, что не ориентируется и в пространстве. Мэтт подхватил его и повел в туалет.

- Девять утра. Алекс, в сортир я с тобой не пойду. Смотри, веди там себя прилично, а то мне влетит от хозяев…

Глава 9

Перед Осборном лежал, волнуясь и сверкая солнечно-голубыми волнами, Мексиканский залив. Вдали неустанно трудились нефтяные »качалки", из-за которых вода местами приобрела маслянисто-радужный оттенок. Здесь, в Техас-Сити, он ранее никогда не бывал. Осборн вёл «Ягуар», абсолютно не представляя, куда и зачем едет. Тореза с нетерпением ждёт его, чтобы вместе лететь во Флориду. Перед тем, как Алекс сел за руль, она позвонила и осведомилась, даже голосом выражая нетерпение:

- Милый, ты уже готов? Еще не проснулся? Не горюй, мы с Джилли твою хандру развеем. С нами ещё её парень будет. Собирайся и быстро ко мне! Как ты смотришь на то, чтобы завернуть ненадолго в Венецию?..

Ветер трепал пальмы, а дождь крепко прибил песок на пляже. Алекс ощупал кожаную кобуру, прицепленную к брючному ремню, совершенно не заметную под курткой. Ломило плечи, разрывало от боли скованные на протяжении многих часов руки, и трудно было удерживать руль. Синяки от пальцев отчима Алекс прикрыл шейным платком — такие носили многие мужчины в их штате. Разбитую губу удалось облагородить матушкиным гримом, найденным в её туалетном столике. И сейчас, в дороге, Алекс Осборн испытывал только вязкий, тошнотворный стыд. Он гнал «Ягуар» к побережью и с нетерпением ждал, когда закончится его дурацкая жизнь.

Проносились мимо поля, домики, сады, реки, заправки, магазины. И вместе со всем этим оставались сзади воспоминания о прошлом, мечты о будущем. Алекс смотрел в зеркало заднего вида и твёрдо знал, что домой не вернётся. Тонкая нить, связывавшая его с родным гнездом, разорвалась абсолютно безболезненно. Алекс даже не заметил, когда именно это произошло. Он услышал только сквозь шум мотора своего автомобиля, как жалобно, с визгом, завыл старый лохматый пёс Фил — как будто знал, что молодого хозяина больше никогда не увидит. Только белая большая псина пожалела его, а все остальные, включая родную мать, остались равнодушными к чувствам и боли Алекса.

- Пусть бы меня убили! — бормотал он, нажимая на акселератор, смаргивая слёзы и кусая губы. — Тогда я умер бы с чувством исполненного долга! Как тётушка, о которой теперь я знаю больше всех. А так, получается, из нас двоих должен здравствовать я? Но ведь в ЭТОЙ стране, с тем, кто сегодня стал президентом, с этим подонком, я сосуществовать не сумею…

По радио уже передали, что в два часа тридцать восемь минут дня на борту президентского самолёта в аэропорту Далласа в качестве президента Соединённых Штатов Америки, тридцать шестого по счёту, присягу принёс Линдон Бейнс Джонсон. Присутствовали местный федеральный судья Сара Хьюз, супруга Джонсона и вдова Кеннеди. Вдова...

- Линдон сейчас автоматически займёт кресло в Овальном кабинете, — не раз говаривал Джо Гелбрейт, попыхивая сигарой и смакуя коньяк. — А во время выборов мы ему такого соперника подберём, что все его враги проголосуют за нашего земляка как за меньшее зло… Будьте уверены, мы это устроим! И всё выйдет строго по закону!

Алекс совершенно равнодушно подумал о Терезе Льюис, которая пока ещё счастлива и ждёт его — своего мужа, любовника, хозяина. Но нет сил сделать единственный шаг ей навстречу. Дарованная сегодня жизнь оказалась во много раз хуже смерти. Итак, Александер Джон Осборн отказывается от всех подарков, в том числе и от этого, самого ценного и желанного.

«Ему невыгодно порывать со своими корнями, да и приставку к должности хочется отбросить...» Сухой щелчок оптической винтовки сделал это для Линдона Джонсона. «Вице» упала вниз, как в тире. «Наш человек, наш, наш...» Да, ваш, господа заговорщики, но не мой! Я молодой, здоровый, богатый; я еду, куда хочу. И в то же время понимаю, что ехать мне некуда.

- Я вас ненавижу! — крикнул Алекс в окно, и только встречный автомобиль вжикнул мимо уха. Он чувствовал, что лишился всего. Испуганное, покорное лицо Энн, так похожее на лицо той жертвенной женщины из концлагеря, ни на секунду не давало ему успокоиться. У него не было больше матери. И страны у него тоже больше не было.

Да, реакция у людей разная. Кто-то рыдает, кто-то ликует. Но вряд ли найдётся много таких, кто именно сегодня сделает с собой то же самое что сделали с президентом.

Он оставил «Ягуар» на стоянке, запер дверцу, погладил лобовое стекло, прощаясь. Потом побрёл по улице к первому же кафе, уселся за столик под тентом, достал свой блокнот и написал несколько строк. Ветер с залива нежно гладил его по щекам, словно стирая пот и пытаясь успокоить натянутые до предела нервы.

Энн Осборн-Гелбрейт, как выяснилось, лишь играла роль его матери. С отчима вообще никакого спроса быть не может. Родного отца давно нет, дедушка тоже умер. Только Дэнфорт, возможно, будет плакать.

«Отдайте Дэну мои модели. Пусть он станет тем, кем никогда не стану я». И ещё: «Тэсс, прости, но иначе я поступить не могу. Ты только без меры намучаешься рядом со мной, безумным и злобным. Если будет ребёнок, расскажи ему обо мне. И объясни, что я просто решил уйти. Это моё право. И последнее моё желание. Девочку назови Натали, мальчика — Джон. Тэсс, иначе мне не прекратить эту муку. Убивать себя грешно, но судьба не оставила мне никакого иного варианта. Наверное, ты предложила бы мне уехать в другую страну. Но я чувствую, что это не поможет». Кутаясь в куртку и прижимая к боку кобуру, Алекс допил последнюю в своей жизни чашу кофе. По радио говорили о раненом губернаторе Коннэли.

Алекс расплатился и направился к набережной, постоял, глядя в ту сторону, где находился порт. Сначала он хотел затеряться среди рабочих, судов, ящиков, причалов, трапов, погрузчиков. Но в последнюю минуту Алекс ощутил такое мучительное отвращение к любым людям, даже незнакомым, что спустился на пустынный сейчас пляж.

Электрический свет яростно сражался с темнотой, стало гораздо прохладнее. Залив плескался совсем рядом, но в общем было странно тихо — как там, на вилле Гелбрейтов, в спальне. Об оставленном автомобиле Алекс больше ни разу не вспомнил. Ничего с «Ягуаром» не случится, его заберут со стоянки после того, как обнаружат тело...

Он неподвижно стоял и слушал, как гремит музыка в ресторанчике на набережной, как смеются и визжат девицы, шуршат шины многочисленных автомобилей. И все танцуют — среди вспыхивающих огней и звона бокалов. Техас праздновал. Отмечал событие, случившееся сегодня в Далласе. В то время, как потрясённая страна скорбела, её небольшая часть ликующе пенилась, как бокал шампанского. Алекс рассмотрел маленьких девочек, которые, взявшись за руки, водили хоровод на одной из открытых террас, и пищали какую-то весёлую песенку. И Алекс знал, что сейчас в кабаре «Карусель» иные девочки, тряся пышными юбками, синхронно вскидывают стройные ножки, обтянутые чёрными чулками, и цокают их острые высокие каблучки.

Осборн видел перед собой пустынный пляж, на который в любой момент могли выскочить посетители ресторана. Но теперь он видел перед собой другой пляж, и чуть поодаль — сидящую группу. Мужчина, женщина, девочка и мальчик. Алекс пошёл туда, где они сидели, потом побежал… и очнулся. Кругом было пусто, и лишь ресторан тупо мигал всеми своими огнями. Той семьи больше нет. Нет отца. Перед детьми разверзлась бездна. С ними случилась первая в жизни беда.

Алекс вспомнил о записке и, нащупав её в кармане, положил на кобуру, достал карандаш. «Я действительно пытался сорвать ваш проект, а вам врал так же, как вы всю жизнь врали мне. Терезу не трогайте — она ни о чём не знала. Будьте вы все прокляты!»

Итак, Техас-Сити, до сегодняшнего дня совершенно чужой город. Умирать следует на новом месте, чтобы ничто не удерживало в опостылевшем мире. Фонари и звёзды отражались в воде, и небо подсвечивалось снизу; оно не казалось чёрным. Алекс оставил обувь где-то у входа на пляж, теперь снял и. носки. А потом вошёл в холодную, пахнущую нефтью воду.

Он стоял уже по колено в воде и ни о чём не думал. Ему было приятно стоять так и дышать полной грудью перед тем, как перестать дышать вообще. Но вечно так продолжаться не могло. Нужно было или стрелять, или возвращаться домой, к матери и Гелбрейту.

Прошлой ночью его бил по липу отчим; тряс, вцепившись в горло. Именно тогда Алекс и решил умереть, даже если его помилуют другие. Всемогущий сэр Джозеф — мелкая сошка, пешка чёрных. Кажется, так сказал о нём Мэтт. Отчим боялся, что ему не поздоровится, если могущественные заговорщики узнают об утечке информации через Алекса. Верхушка этой горы находилась так высоко, что Алекс не мог даже приблизительно составить о ней представление. Он различал мелкие крошки, отколовшиеся от громадной глыбы смертоносного айсберга. Алекс всё же подобрал их, представил в качестве доказательства существования самой горы. Представил, но не был услышан.

Фонарь… Светит в угол левого глаза. И вода маслянистая, мутная, как в том отвратительном сне. Значит, Богу ЭТО угодно?.. Тогда что же такое грех?..

- Я не могу жить за его счёт. — Алекс отошёл ещё немного от берега и провалился в воду по пояс, вскинул руку с кобурой. — Я не заслужил такой чести. Если правы эти свиньи, значит, меня действительно нужно убить.

В их штате оружие было буквально в каждом доме, а Гелбрейты с упоением собирали разные образцы, начиная от огромных неуклюжих пистолетов. Алекс имел свой, небольшой «кольт» со звездой на рукоятке. Между прочим, тоже подарок отчима. Джо считал, что парень без «ствола» — не парень.

Теперь уже назад не повернуть, и домой не хочется ехать, особенно в мокрой одежде. Странно, но ни какого напряжения Алекс более не ощущал. Невероятное, потустороннее спокойствие овладело им. Он перестал жить раньше, чем спустил курок.

Записку он оставил на берегу, придавив её камнем. Отчим хотел, что бы он признался. Пожалуйста, читай, свинья! Но нужны ли Джо его предсмертные излияния? У него сегодня великий день, которым бывает один раз… Но все-таки жизнь в доме Гелбрейтов вряд ли потечет дальше так же размеренно и благополучно. В этом Алекс сейчас был уверен.

Весь сегодняшний день он провел в пустоте. Мир словно отторгал от себя ещё живого человека. Сейчас одежда облепила тело; залив заволновался, начинался шторм. Алекс посмотрел вверх, надеясь увидеть звёзды, но не нашёл ни одной. Рваные тучи с бешеной скоростью летели на север, и ветер всё сильнее свистел над берегом, может, всё-таки вернуться?..

Алекс усмехнулся, поднес дуло к виску, проверил предохранитель. Нет, не так. Будет, как ТАМ. Только гроб Осберна не накроют звездно-полосатым флагом и не повезут к могиле на лафете…

Алекс сунул дуло под подбородок, слегка задрал его кверху. Он специально дождался музыкальной паузы и спустил курок. Выстрел услышали все. Несколько парней, выбравшихся на пляж для выяснения отношений на кулачках, сразу же позабыли о том, что намеревались делать. Они ждали, не щёлкнет ли второй раз, но было тихо. А через секунду заверещали испуганные девицы, и вышибала, выглянув на террасу, моментально всё понял. Спустя, несколько минут на набережной взвыла сирена полицейской машины. Стражей порядка встречали в полном составе посетители и персонал умолкшего, совсем недавно разудалого кабака.

Собравшиеся смотрели на дорогие мужские полуботинки, на шёлковые чёрные носки, на несколько листков из блокнота, придавленные большим камнем. Они еще ничего не понимали, хотя смутно догадывались, что произошло недавно, прямо под их террасой, и испуганно прижимались друг к другу. Парни, девушки, проститутки, вышибалы, бармены, официанты, уборщики, музыканты, повара молча смотрели на воду, посеребренную светом фонарей, и видели только пляшущий на волнах шейный платок, который вскоре медленно пошёл ко дну.

Эпилог

- Неспроста она умерла в день рождения сына. Мы с Дональдом видели Энн накануне. Она была такая же, как всегда. — Марта Уинстон стояла в толпе провожающих между Еленой Яблонской и Артёмом Гримбой, которых сама и привела сюда ясным сентябрьским днём, через месяц после памятного всем вечера. Артём как раз прибыл из казино, где безуспешно пытался сорвать банк для оплаты дальнейшей учёбы; в противном случае ему нужно было возвращаться на Украину. Мистер Дональд Уинстон сообщил ему о скоропостижной кончине Энн Осборн и передал настоятельное желание покойной видеть их с Еленой на церемонии прощания.

Вокруг колыхались лёгкие и густые женские траурные вуали. Елена между прочим насчитала вокруг десять фасонов шляпок. Дамы надели и перчатки. Мужчины, если не были в чёрных костюмах, прикололи к лацканам пиджаков узкие креповые ленточки. Состоятельные дамы не забыли и об украшениях, но драгоценные камни были тоже только чёрными или белыми. Рабочие быстро зарыли лакированный дубовый гроб и ушли. Остались только пастор и те, кто хотел вспомнить ушедшую добрым словом.

- Человеку девяносто, — шёпотом возразила Елена. — Почему неспроста? Переволновалась, заново всё вспомнив. Мы с Артёмом в курсе — это кошмарная история. Не дай Бог никому. Миссис Осборн поседела тогда в один миг. Золотые волосы стали свалявшейся паклей. Сорок пять лет она носила парик, то и дело лечилась в нервной клинике. Весть о самоубийстве сына застала её в пустой комнате Алекса. Звонили из полиции Техас-Сити. Труп с огнестрельной раной обнаружили в воде у берега, и неподалёку — записку. Он выстрелил в горло, и пуля вышла из основания черепа. Алекс хотел в точности повторить крёстный путь своего кумира. Я была на Арлингтонском кладбище, где похоронен президент Кеннеди. Специально ездила после ночной беседы с миссис Энн. Президент оказался кроме прочего ещё и историком, и журналистом, и экономистом. Имел блестящее Гарвардское образование. Намного опередил эпоху. Как раз на эти сорок пять лет. Он ворвался в политику, как ураган, как освежающая гроза. Алекс связывал своё будущее именно с этим лидером. Америка после многих лет правления посредственностей стала той страной, которой по-настоящему восхищались, интересовались, куда стали стремиться не только ради денег, а чтобы прикоснуться к чему-то чудесному, ранее невиданному. У многих здесь создалось впечатление, что праздник длился все эти неполные три года. Воодушевление, энтузиазм, желание всё сделать по-другому… — Елена замолчала, чтобы не обидеть чем-нибудь Марту Уинстон. Всё-таки они сейчас жили в том самом штате Техас, и квартирная хозяйка Артёма могла не разделять такого мнения.

- И вдруг всё кончилось, — продолжал за Елену Артём. — Всё разбилось вдребезги. Вся нация скорбела… В большинстве. — Артём облизал пересохшие губы. — Каждый помнит, что делал в тот момент, когда узнал. А у Алекса было своё восприятие убийства. Он как будто слишком рано, пришёл в этот мир. И не выдержал этой тяжести, сломался. Сейчас таких называют «люди-индиго». Иногда их путают с шизофрениками. Многие таковым считали и Алекса Осборна...

- Я тоже считала, что паренёк был немного не в себе, — призналась Марта. — Нормальные люди так не поступают!

- Зато вон те поступают нормально! — с неожиданной злостью сказала Лена Яблонская, показав глазами на группу Мужчин и женщин в траурных одеждах, обступивших старика в очках без оправы, похожих на пенсне, с усами под викторианского джентльмена. — Набросились на адвоката и торопят с оглашением завещания усопшей! Миссис Осборн о них упоминала — это потомки её старшего брата. Еле дождались, сердешные!- произнесла Лена по-русски. Артём её понял, Марта — нет.

- У меня дядя — психиатр, — продолжал свою мысль Гримба. — Он говорил, что шизофреники.любят резонёрствовать, но практически никогда не достигают конечного результата. Все их рассуждения и прожекты заканчиваются ничем. А «люди-индиго», наоборот, слишком результативны. Их просто не понимают и потому объявляют больными. Так легче. И всё.

- Дело в том, что миссис Осборн имела в виду вариант… м-м… добровольного ухода из жизни. Но это только между нами. — Марта говорила, почти не разжимая, губ. — Здесь никто не должен знать об этом. Она верила в Бога, но хотела быть вместе с сыном. А он — самоубийца. И только потому Энн могла намеренно увеличить дозу снотворного. Впрочем, этого уже никогда не доказать.

- И не нужно доказывать. Она так страдала, что имела право на выбор. — Елена, всматриваясь в собравшихся, пыталась понять, кто здесь Дэнфорт Гелбрейт, супруги Крил и их сын Эдвард, Эдвин и Сьюзан с тремя своими детьми. — Миссис Осборн устала ждать прощения...

Пастор, как обычно, беседовал с желающими о Боге и душе. Голоса собравшихся шелестели над изумрудным ковром огромного луга, а резкий, пронзительный свет солнца заливал надгробия. По аллее шли люди – парами, группами, одиночки. Они присоединялись к свите, провожающей в Вечность Энн Осборн-Гелбрейт — добрую христианку, щедрую благотворительницу, почётную горожанку, достойно прожившую долгую жизнь.

- И всё-таки зря она поспешила, — поджала губы миссис Уинстон, из-под своей вуальки с мушками опасливо глядя на почтенное общество. — Когда уже всё было кончено, и горничная нашла Энн застывшей в постели, на её имя пришло письмо из Сиднея, миссис Осборн не признавала компьютеры, электронную почту. Только на бумаге, своей рукой! Вы, наверное, знаете, она до последних дней искала сводную сестру, угодившую в нацистский концлагерь. Её звали Натали Лаваль. Мужа в другом лагере убили «при попытке к бегству». Они были членами движения Сопротивления. Так вот, про мужа быстро стало известно, а Натали… Никаких следов. Энн в последнее время ничем, кроме этих запросов, и не занималась.

- Да, она и нам говорила о сестре, — кивнула Лена. — В письме были какие-то новости?

- О, да! Вы не подумайте обо мне плохо, но я прочла. Энн не осуждала бы меня. Почтальон — наш добрый друг, передал мне послание. Между прочим, мы с Энн часто обсуждали эту тему. Мой отец, Хью Уильямс, когда был жив, частенько составлял нам компанию. Он умер три года назад. Отец освобождал концлагеря, находящиеся на территории американской зоны оккупации. Боже, что ему там довелось увидеть! Он до конца дней успокоиться не мог, вспоминал, переживал всё заново. Ничего человеческого в этих живых скелетах уже не оставалось. Они боялись своих освободителей и пытались уползти от них на четвереньках! На ногах несчастные давно уже не ходили. Их хотели искупать, ведь на каждом многолетний слой грязи и выделений, а они считали, что впереди — душегубка. И расползались, как огромные насекомые, забивались в щели. Только едой их и можно было приманить. Отец рассказывал, как их пытались уложить на койки, каждого на свою. А они всё время сползались по пятеро на одну. Они лишились рассудка и жили низменными инстинктами. Энн приходила в ужас, представляя, что довелось пережить сестре. В тесноте, в холоде, в голоде, в постоянном ожидании смерти и мучений… Энн не могла себе представить свою блестящую изысканную сестру, жену французского аристократа де Лаваль, в таком виде. Ведь в семье считали, что Натали повезло больше всех. Они с мужем могли эмигрировать, могли просто жить в своём замке, не обращая внимания на оккупантов, а они субсидировали подполье, прятали убежавших пленных, выправляли им документы, держали у себя радиопередатчик, выпускали листовки. Их выдал один из спасённых беглецов, между прочим, русский. Супругов арестовало гестапо, потом был суд и приговор. Вместо быстрой смерти их присудили к медленной. Но виконт де Лаваль был спасен и в лагере, он начал организовывать вокруг себя людей в группу. И ему «устроили побег». Кинули камень в запретную зону, приказали принести… И часовой застрелил его с вышки. А в том письме из Сиднея оказалась разгадка судьбы Натали...

- Ничего себе! — Артём потрясённо смотрел на Марту. — Совсем немного не дождалась! И что там написали?

- Автор — пожилая женщина по имени Берта Болджер. Девичья её фамилия — Фишер. Она — еврейка из Польши. Сейчас ей восемьдесят три. Она оказалась во время войны в Германии, в лагере, и заболела тифом. Больных там не лечили, а вносили их номера в специальный список на уничтожение. Отец объяснял нам, что номер в концлагере, особенно в большом, — это всё! Ведь узников очень трудно различить там. Все измождённые, грязные, седые, беззубые. В морщинах, в лохмотьях… В маленьких лагерях эсесовцы лучше знали контингент. А там — только номер. Так вот, в последнюю ночь. Натали, соседка Берты по нарам, поменялась с ней номерами. И вместо Берты добровольно пошла на смерть. Считала, что девочка должна, жить, а у неё всё уже было — и любовь, и роскошь, и борьба. Берта не знала фамилию своей спасительницы. Но когда ознакомилась с запросом из Америки, сразу решила: это она! И поспешила написать… Опоздала.


- Невероятно! Если бы миссис Осборн знала, что придёт такое письмо! — Лена улыбалась сквозь слёзы. Они говорили об умершей и поэтому ни в чём не могли винить себя.
- Это произошло в январе сорок пятого. В апреле их освободили, Берта не вернулась в Польшу, а вышла замуж за американского солдата, родила двух сыновей. У старшего она доживает свой век. Имеет внуков, правнуков. И все они обязаны жизнью одной женщине — Натали де Лаваль. Несмотря на возраст, миссис Болджер собиралась приехать сюда, встретиться с Энн. Как она мечтала об этом свидании, как ждала его! А мне пришлось сообщить, что поездка отменяется! Мне больно было ей писать, физически больно, но иначе никак нельзя...

- А сейчас письмо у вас? — спросил Артём.

- Да. И я хочу проконсультироваться с адвокатом насчёт того, кому его отдать. Скорее всего, детям и внукам брата Энн действительно оно ни к чему. Я так и сделаю, если… — Марта Уинстон, вытянув жилистую шею, посмотрела на аллею. — Если не прибудут те люди, с которым связывалась по электронной почте. Они пообещали приехать, но пока н видно. Давайте подождём ещё немного. Вас это тоже касается.

- Да? — удивилась Лена, — Ну хорошо, мы подождём.

- Я не понял… — Артём морщил лоб, щёлкал пальцами, забыв, что находится на кладбище.- Допустим, немцы узников различали только по номерам! Но невозможно совершить подмену в битком набитом бараке! Там же всё на виду! Вот что интересно...

- Конечно, староста барака и другие женщины сильно рисковали. Страшно подумать, каким могло быть наказание в случае разоблачения! Но Бог был милостив к несчастной девочке, потерявшей в лагерях всю семью! Берта дождалась освобождения, долго лечилась, набирала вес. Первый ребёнок родился у неё лишь десять лет спустя. А Натали Лаваль погибла в душегубке, и тело сожгли в крематории. Поскольку номер был чужой, следы затерялись… — Марта, ещё раз взглянув на обсаженную вязами аллею, вдруг широко улыбнулась, показав крупные искусственные зубы. Серо-зелёные глаза женщины стали лучистыми, счастливыми. — Они не обманули меня! Дети мои, вон туда посмотрите! На дорожку! Видите парочку? Они как раз смотрят в нашу сторону!

- Вижу. — Артём пожал широкими покатыми плечами. Он не любил долго мучиться неизвестностью и уже начинал нервничать.

- Кто они? — Лена оглянулась на толпу ранее собравшихся, словно надеясь там найти разгадку, но те не обращали на вновь прибывших никакого внимания. Люди уже не столько вспоминали Энн Осборн, сколько обсуждали последние новости президентской гонки. То тут, то там упоминали Маккейна, Обаму, а в особенности — Сару Пэлин. Но вдруг кто-то заметил женщину и юношу, которые уже ступили с дорожки на траву, указал на них остальным, и мгновенно стало тихо. На лицах родственников и знакомых умершей старушки сначала возникло удивление, потом — замешательство, и в конце концов — суеверный ужас.

Двое приехавших были в чёрном — высокая стройная блондинка и атлетического сложения парень. Скорее всего, мать и сын. Они смотрели на толпу совершенно одинаковыми лазурно-синими глазами с длинными, тёмными, но слегка золотящимися ресницами. Пока шли, сын что-то говорил матери, бережно придерживая её под руку, вроде бы уговаривал или успокаивал. И когда они подошли совсем близко к свежей могиле Энн Осборн, то ли стон, то ли вздох пронёсся над кладбищем.

- Силы небесные! — воскликнула длинная, костлявая, с впалыми щеками, Патриция Крил. Вроде бы её привезли на скорбную церемонию из кардиологической клиники. Её сын Эдвард и муж Кристофер подхватили мать семейства под руки, боясь, что она рухнет на землю.

- Невероятно! — Дэнфорт Гелбрейт, изысканный учтивый джентльмен в очках с золотой оправой, развёл руками. Рядом с ним стояла полногрудая розовощёкая жена Кристин. Она носила траур уже несколько лет — их сын, Джозей Гелбрейт-млалший, погиб в Ираке, оставив жену и дочку. Сейчас Кристин успокаивающе похлопала мужа по локтю — она уже ничему не удивлялась. — Это ведь Энн и Алекс! Но тогда кто же лежит здесь? — Он указал на могилы. — Поистине настало время чудес!

- Они вернулись к нам! Над ними не властно время! — потрясённо выговорил старенький лысый Эдвин. Бернсли. Его жена Сьюзан то ли в шутку, то ли всерьёз перекрестилась. — Или наняли загримированных актёров?

- Разве я позволю розыгрыши на кладбище? — возмутилась Марта Уинстон и покачала своей широкополой шляпой с вуалью. — И, к сожалению, чудес не бывает. Это внучка и правнук покойной Энн!

Широкоплечий, сухощавый, длинноногий парень с каштановыми волнистыми волосами никак не проявлял своих эмоций. Он просто стоял и ждал, когда уляжется вызванная их появлением буря. Лена Яблонская сначала уловила запах его парфюма — корицы, розового дерева и лимона. Потом она обратила внимание на его чёрную водолазку, кожаные брюки, высокие ботинки с фурнитурой. Значит, таким и был Алекс Осборн — спортивным, симпатичным, слегка отстранённым и насмешливым. По крайней мере, таковым его считали. И кто знает, какое пламя бушует в душе его внука-двойника?

Натали как будто держалась в тени, давая возможностью любоваться своим сыном. Её одежда была подчёркнуто скромной — классический костюм, крошечная шляпка с вуалькой, туфли-лодочки, дымчатые жемчужины на мочках ушей. Под мышкой женщина зажала плоскую лакированную сумочку. Но её перстень привлёк всеобщее внимание, и многие его тут, же узнали. Скорее всего, внучка Энн и надела его для того, чтобы подать понятный знак. Перстень был сложной формы, необычной конструкции, с рубином, сапфиром и жёлтым топазом, усыпанный бриллиантовой крошкой. Сделанный из чистого жёлтого золота, весь в завитушках, он горел на руке и совершенно не гармонировал со строгим костюмом женщины, но служил прекрасным опознавательным знаком.

- Это кольцо Терезы Льюис, сделанное ювелиром по индивидуальному заказу, — сказал Дэнфорт Гелбрейт для тех, кто был не в курсе. — Такое произведение искусства невозможно ни забыть, ни подделать...

- Значит, мы признаны? — слегка улыбнулась женщина. — Добрый день, леди и джентльмены, пусть мы и встретились здесь по печальному поводу.

Сын её тоже поздоровался со всеми сразу, склонил голову и тут же резко, задорно поднял её, вызвав ещё один изумлённый вздох.

- Он такой… точно такой же! Копия! — пролепетала Кристин Гелбрейт — Помнишь, Дэн, мы качались на качелях, и Алекс подошёл… помню, он искал Терезу… совсем незадолго до того, как...

- Конечно, помню! Тогда я виделся с Алексом в последний раз. Убежал к дружкам и даже не оглянулся, разозлился… он мне не дал сигарету, прогнал… Если бы знать! О, Боже! Я до сих пор храню его авиамодели!

- Миссис Энн Осборн очень просила, когда её не станет, вызвать из Парижа внучку и правнука. При жизни они никогда не встречались. Представляю — Натали и Джон Бродбент!

- Это фамилия моего мужа, отца Джона. Он — канадец, но сейчас мы оба работаем во Франции. Там же живёт и моя мать. — Голос Натали Бродбент был ровным, спокойным и очень похожим на голос молодой Энн Осборн. Несмотря на то, что многие годы она прошла среди франкофонов, по-английски Натали говорила великолепно, слова произносила громко и чётко.

- С Терезой всё в порядке? Надеюсь, она здорова? — не сдержал любопытства Дэнфорт Гелбрейт.

- Да, слава Богу, мама здорова. Но её не приглашали сюда. Знали, что не приедет. Она сбежала во Францию прямо из Флориды, в начале декабря шестьдесят третьего года. Двенадцатого августа шестьдесят четвёртого в Париже родилась я. У Терезы там жили родственники по матери. Но с отцом она поклялась никогда не иметь ничего общего.

- Но, похоже, от наследства не отказалась, — съязвил Бернсли.

- А почему родная дочь, единственная наследница Ральфа Льюиса должна отказываться от того, что принадлежит ей по праву? Мало того, что отец разбил ей жизнь, лишил навсегда счастья и надежды, так ещё она должна была оставаться неимущей? — Натали не повышала голоса, но глаза её сузились и потемнели. У её сына по щекам начали кататься желваки, но он не вмешивался в разговор. — Тереза дала обет безбрачия. На всю жизнь. Дала в церкви, понимаете? Ни один мужчина, насколько я знаю, не прикоснулся к ней с восемнадцати лет до сих пор. На что она должна была жить с ребёнком? У Ральфа Льюиса начался рассеянный склероз, он очень мучился перед смертью. Тереза считала, что это — кара небесная. Как вы знаете, в ужасных страданиях окончил жизнь и Джозеф Гелбрейт. Брат его трагически погиб спустя три года после тех событий. И Ральф, и Матильда, его жена, и Анна Осборн, — все умоляли Терезу хоть один раз дать им взглянуть на меня. Мама категорически отказывалась знакомить ребёнка с преступниками. Это её слова, не мои. Алекс Осборн был для неё всем, понимаете? Если бы она не видела его мёртвого, со страшной раной на горле, с выходным отверстием на затылке… Она ждала бы его, как Кончита графа Рязанова. Но она знала, что мой несчастный отец никогда к ней не вернётся. И она приезжала сюда инкогнито, чтобы побыть на его могиле. Очень боялась встретиться с Анной, но ей всё время везло. А мы с Джоном сегодня попали сюда впервые. Мама начертила план, объяснила, как пройти. Я знаю, что он там, за спинами собравшихся, есть мраморная скамейка. И мы с сыном обязательно посидим на ней, как мама во время своих кратких свиданий с отцом. Самое главное, что Тереза Льюис не винила его за добровольный уход из жизни. Она поняла, почему Алекс так поступил. Не раз говорила мне, что всё равно бы этим кончилось. Он был слишком хорош для этого мира. Время таких людей ещё не пришло. В тот день для него погасло Солнце. Я думаю, точнее не скажешь. Благородные люди не забирают свои подарки назад, как бы ни нуждались. И Алекс Осборн не захотел пользоваться жизнью, которую уже отдал за своего президента.

Примерно с минуту все молчали. Потом заговорил Джон Бродбент.

- Мы сразу хотим предупредить собравшихся о том, что ни на малейшую часть наследства миссис Энн Осборн не претендуем, хотя являемся ближайшими кровными родственниками. Вы в этом и сами уже убедились. Цель нашего визита сюда совершенно иная. — Джон говорил тем же голосом, что и Алекс когда-то, и произношение его было, как у матери, академически правильное. — Мы хотим побывать в тех местах, где жил и где погиб Алекс Осборн. Моя мать, профессор-историк, и я, студент-политолог, хотели бы в первую очередь побеседовать с теми людьми, которым моя прабабушка оказывала особенное доверие в последнее время. Их имена — мисс Яблонски и мистер Гримба. — Джон без малейшего затруднения произнёс славянские фамилии.

Лена и Артём сильно вздрогнули, посмотрели друг на друга, инстинктивно схватились за руки. Из собравшихся у могилы их знала одна Марта Уинстон, а теперь все, следуя за взглядами Натали и Джона, обратили своё внимание на них. — Кроме того, у дорогой миссис Марты Уинстон есть для нас очень интересное письмо...

- Но миссис Осборн просила нас никому не рассказывать о том, что мы слышали… — растерялась Лена. — Она не хотела, чтобы это всё обсужадали любопытные зеваки… Что-то в таком роде. И мы обещали...

- А это — не праздные зеваки, милая моя, — назидательно сказала Марта Уинстон. — Те слова Энн не относились к внучке и правнуку. Они должны знать всё. Так хотела Энн. Если не верите, я вам покажу запись с её обращением. Когда всё закончится, прошу вас, дети мои, а также Натали и Джона воспользоваться моим гостеприимством...

- С удовольствием, — сказала Натали. И она, и её сын улыбались Лене и Артёму, как старым знакомым. Должно быть, Марта наговорила о них много лестного.

- Если на то была воля покойной, мы к вашим услугам, — неожидан церемонно произнёс Артём Гримба.

- На какой срок вы приехали? Надеюсь, не на день-два? — уже по-домашнему, забирая бразды правления в свои руки, осведомилась Марта.

- Мы приехали на две недели, — успокоила её Натали.

- Я очень рада, — Марта взяла под локти Лену и Артёма, подвела к Бродбентам. — Тогда у нас с вами впереди ещё много времени…




28 декабря 1988 – 28 декабря 2008 г.г. Ленинград – Санкт-Петербург
Примечания

ОЛБАНСКИЙ ЯЗЫК — Сленг, употребляемый в основном
пользователями Интернета. Характеризуется преднамеренным искажением слов
НИЗАЧОТ — Плохо /олб./
ФАЙТИНГ — Драка /жарг./
БУХЛО — Алкоголь, пьянка /жарг./
ЛАВАНДОС — Деньги /жарг./
ОТСТОЙ — Плохо /жарг./
ЛУЗЕР — Аутсайдер, неудачник
АФФТАР ЖЖОТ — Сильная эмоция /олб./
КУПЕЛЬ ВИФЕЗДА — Вырыта в русле реки Бейт Зейта близ Иерусалима. Считается, что погрузившиеся в нее обретают здоровье
ЛУРД — Город на юго-западе Франции, в предгорьях Пиренеев. Центр паломничества католиков. По преданию, там произошли явления Богоматери, и за последние 100 лет совершилось 6500 «чудесных» исцелений
ЛЮСЬЕН САРТИ — Один из самых высокооплачиваемых киллеро корсиканец. Работал на крупнейшую сеть наркоторговцев. Убит в Мексике в 1972 г. во время операции по незаконной транспортировке наркотиков
ДЗАДЗЫКИ — Греческое блюдо. Острый соус, который употребляется самостоятельно, намазывается на хлеб; им поливают мясные и рыбные блюда. Основа – свежий йогурт без вкусовых добавок. Также добавляется чеснок, натертые и отжатые огурцы, разнообразная зелень
ГИРО — Греческое блюдо из мяса и картошки
СУВЛАКИ — Греческие шашлыки /мясной, рыбный, куриный/
УЗО — Греческая анисовая водка
РЕИЦИНЕ — Греческое вино, изготовленное с добавлением сосновой смолы
СОМБРЕРО — Легкая широкополая шляпа у жителей Латинской Америки, Испании
ЭКСКОМ — Узкий штаб президента США Джона Ф. Кеннеди
БАСТАРД — Внебрачный ребенок. Употребляется как ругательство. Ф. Кастро был побочным сыном своего отца от кухарки Л. Рус
«ЧЕРНАЯ РУКА» — Чикагская мафия
РОЖЕ — Роже Боконьяни, корсиканец, подельник Л. Сарти
«БЕЛЫЙ» — Воровская кличка Салье Пиренти, одного из членов группы, принимающей участие в покушении на президента США Д. Кеннеди
КАРЛОС И СЭМ — «Крестный отец» из Нью-Орлеана Карлос Марселло и главарь Чикагской мафии Сэм /Сальваторе/ Джанкана. Кроме них заказчика убийства предположительно были босс профсоюза транспортников Джимми Хофф, «крестный отец» из Тампы Сантос Траффиканте, главарь лос-анджелесской мафии Джонни Россели
СТАРИНА АЛЛЕН — Аллен Даллес /1893 – 1969/, юрист, дипломат, директор ЦРУ
ГУВЕР — Джон Эдгар Гувер, в те годы шеф ФБР
ЛЭНГЛИ — Штаб-квартира ЦРУ
«НОВЫЕ РУБЕЖИ» — Программа, выдвинутая Д.Ф. Кеннеди. В ней нашло отражение определенное понимание необходимости приспособления внутренней и внешней политики США к изменившемуся соотношению сил на международной арене. Предполагала ускорение темпов экономического развития, некоторое снижение налогов, смягчение расовой дискриминации негритянского населения. Во внешней политике вместо доктрин «отбрасывания коммунизма» и «массированного возмездия» была провозглашена политика «гибкого реагирования» решения спорных международных вопросов путем переговоров. В августе 1963 был подписан Московский договор о запрещении испытания ядерного оружия в трех средах
ИЗВЕСТНАЯ БЛОНДИНКА — Мэрилин Монро /Норма Джин Бейкер/, голливудская кинозвезда. В августе 1962 г. скончалась при невыясненных обстоятельствах
ФРЭНК — Фрэнк Синатра, певец и киноактер. Имел обширные связи в правительственных и мафиозных кругах США
ГЕНЕРАЛ АЙК — Дуайт Дэйвид Эйзенхауэр /1890 – 1969/, 34-й президент США, республиканец
СЕГРЕГАЦИЯ — Одна из крайних форм расовой дискриминации, ограничение в правах по мотивам расовой и национальной принадлежности
СОЛОМОНОВЫ ОСТРОВА — Государство в юго-западной части Тихого океана, архипелаг к востоку от Новой Гвинеи. Расположение С.О. на путях, связывающих Австралию и США, придает им важное стратегическое значение. Во время 2-й мировой войны С.О. явились в 1942 – 43 г.г. ареной боевых действий между японскими и англо- -американскими войсками
«АМАГИРИ» — Эсминец японского императорского флота, кот. 1 августа 1943 года протаранил торпедный катер «ПТ-109» под командованием младшего лейтенанта Д. Кеннеди. Тогда же будущий президент США получил тяжелую травму позвоночника, от последствий которой страдал всю оставшуюся жизнь
ОБЩЕСТВО ДЖОНА БЭРЧА — Крайне правая экстремистская организация со штаб-квартирой в Далласе. Пропагандировало идейные ценности Техаса середины XIX века, а частности культ грубой силы и расизм. Возглавлялось отставным генералом Э. Уокером
КОП — Полицейский /жарг./
КОННЭЛИ — Джон Коннэли, губернатор штата Техас. Находился в момент покушения в одном автомобиле с Д. Кеннеди и был тяжело ранен
ЛЮДИ-ИНДИГО — Термин американского психолога Ли Кэрролла. Люди, отличающиеся необыкновенной чувствительностью и одаренностью, рождаются с необычайными способностями. Их аура светится фиолетовым светом, аура обычных людей – желтым или зеленым
МАККЕЙН, ОБАМА, САРА ПЭЛИН — Участники президентских выборов в США 2008 года. Сенатор-демократ Барак Обама в паре с Джозефом Байденом победил республиканский тандем «Джон Маккейн – Сара Пэлин»
ГРАФ РЯЗАНОВ, КОНЧИТА — Николай Петрович Рязанов /1764 – 1807/, русский государственный деятель, путешественник. Широкую известность получила исторя любви к нему Кончиты, дочери губернатора Калифорнии.