Коtt : Донор

Руки в резиновых перчатках выводят катетер. Капля крови срывается с иглы и разбивается о мою ладонь. Я подношу руку ко рту и слизываю кровь. Она кисло-сладкая. Моя кровь. По телу расползается привычная усталость. В голове шум. Мысли наталкиваются друг на друга. Хочется спать. С трудом поворачивая голову, я наблюдаю как закачивают мою кровь в мальчика, лежащего на соседней койке. Это мой сводный брат. У Егора серьезное заболевание. Без регулярного переливания крови он умрет. Я его донор. Тетя Рима, мама Егора, нежно гладит сына по голове. Я замечаю — она тихонько плачет. Егор раздраженно вертит головой и показывает мне язык.

Началось все с того, что я появился на свет.

До последнего момента маменька моя сидела дома, предпочитая соседскую старушку-знахарку опытным врачам-акушерам. Когда у нее начались схватки, батя завел ржавую «буханку» и мы поехали в роддом. На дороге голосовали две полупьяные размалеванные девицы, папаша любезно согласился довести их до дома. Мама кричала на заднем сиденье, а отец трогал за ляжку одну из девушек. Маме не хватало воздуха, отец курил папиросу. Довезти до роддома меня не успели. Когда отец выносил маму из машины, я выпал прямо на снег, прихватив с собой длинную скользкую пуповину. Выбежали медсестры, подняли меня, завернули в пуховую шаль и отнесли в роддом. Потом мама и папа умерли. От них мне досталась побрякушка на веревочке, вроде амулета с изображением человечка, натягивающего тетиву лука со стрелой.

В больнице было хорошо. Мне очень нравилось, когда меня оборачивали в мягкое покрывало. Нравилась полная тетя, которая часто приходила ко мне. Она бережно брала меня на руки, и приспосабливала к моему рту баночку с теплым вкусным напитком. От тети приятно пахло лавандой. Я быстро засыпал, а она целовала меня в ушко, укладывала обратно в кроватку и чуть слышно напевала колыбельную.

Воспитатели в детском доме стали называть меня Сашей. А ребята из-за моей худобы дразнили глистом. Поначалу было немножко неприятно, но потом я свыкся с обидным прозвищем. К тому же каждый из ребят носил свою кличку: Барсук, Гнилой пупок, Шмоня, Зоб, …
Жили мы дружно, хотя иногда меня колотили. Били в основном старшие мальчишки, да и то когда были выпивши. Однажды один из них схватил амулет и пытался сорвать его с моей шеи. Не помня себя от ярости, я сжал его глотку с такой силы, что он повалился на пол и закашлялся. И меня оставили в покое. А некоторые даже стали побаиваться

После того как меня забрали из детского дома, я мало чего вижу кроме больничных коек, надоевших катетеров и равнодушных глаз врачей.

Из меня литрами выкачивают кровь, чтобы продлить жизнь больному брату. В последнее время мне стало трудно передвигаться. Сил едва хватает, чтобы доковылять до туалета. Но заботливая тетя Рима с дядей Женей не забыли обо мне. На днях купили подержанную инвалидную коляску, и теперь меня легко можно отвезти в ближайшую больницу на переливание.

Я ненавижу будни. Когда взрослые уходят на работу, до обеда я остаюсь один на один с Егором. В обед приходит наша сиделка Сонечка. Она студентка. Учится в медицинском училище. На втором курсе. Это суетливая девчушка с легкомысленными кудряшками на голове и пронзительно звонким голосом. Обычно она приходит около часу дня, разогревает обед и зовет Егора на кухню. После того как они поедят, Сонечка приносит мне в койку остывший суп. Почему бы ей не усадить меня в коляску и не отвезти на кухню, чтобы я пообедал как все нормальные люди?
Загадка. Наверное, ей попросту лень со мной возиться.
После она торжественно вручает нам с Егором по гематогену.
Затем Сонечка включает в соседней комнате телевизор и выбирает музыкальный канал. Подходит к книжной полке, не глядя выуживает книгу, и протягивает мне. Я молю Бога, чтобы книга не оказалась «Капиталом» Карла Маркса. Несколько раз она все же попадалась ей под руку. И мне приходилось вновь бездумно блуждать глазами по строчкам. Мне стыдно просить Сонечку подать другую книгу. А вдруг обидится? Скажет: «вот маленькая привереда. Это ему не так и то не эдак. Бегаешь тут вокруг них как угорелая, а они все недовольны».

Иногда Сонечка приводит подругу. От Любани вечно пахнет табаком и водкой. Любаня — полная разбитная дивчина с крашеными хной волосами и низким, грубоватым голосом. Она редко приходит с пустыми руками. Девчата любят закрыться в зале и, перекрикивая надрывающийся телевизор, громко чокаться стаканами.

Егор в это время развлекается по-своему. Он тихонько крадется к кровати, выдергивает книгу из моих рук, вырывает несколько страниц. Тщательно скомкав их, зажимает мой нос большим и указательным пальцем, и заталкивает бумажный комок мне в рот, приговаривая:

- На-ка, покушай, сопля!

И дико гогоча, шныряет в свою постель.

Как — то раз Любаня принесла видеокассету. На вопрос Сони:

-А чё там?

Ответила:

-Щас узнаешь. Врубай скорей видак!

И девушки, шушукаясь и хихикая, отправились в зал, плотно притворив за собой дверь.

Это заинтриговало Егора.

Он подошел к двери и прилип к замочной скважине. Не знаю, что он там увидел, но после этого, Егор запрыгнул в кроватку, где я перечитывал сочинения Писарева, приспустил колготки, взгромоздился мне на грудь и принялся водить писькой по моим губам. Я что есть силы отталкивал Егора, кричал, плевался, вертел головой. Но это еще больше его распаляло. Я обессилел. Слезы брызнули из глаз. Отвращение, обида и дикая ненависть кипели во мне, когда я смотрел в это ехидное, улыбающееся лицо. А он все хлопал и хлопал, смеялся, сильнее рвал на мне волосы, пока ему самому это не наскучило.

Несколько раз Егор лупцевал меня проводом от видика. Когда Егору тоскливо, он колит иголкой мне в спину. Ему нравится наблюдать, как я вздрагиваю и чешу уколотое место. Пожалуй, самая безобидная Егоркина забава – это раскалить монету и затолкать ее мне в колготки. От этого весь пах и ляжки у меня в ожогах. Некоторые уже успели зарубцеваться, но есть и свежие, похожие на выпуклые пуговицы.

Однажды у Егора случился приступ. До смерти перепуганные, дядя Женя и тетя Римма вызвали Скорую помощь. Моего мучителя увезли. Я остался в квартире в полном одиночестве. Впервые вздохнул с облегчением. Я валялся в кроватке, фантазировал, рисовал в голове всякие забавные ситуации и в голос (!) смеялся. Наблюдал за солнечным зайчиком, который так забавно прыгал по шторе! Казалось, будто бы он радовался вместе со мной и от счастья скакал между складок велюровой шторы. Потом прилетела большая муха и засеменила по перилам моей койки. Я подмигнул ей:

- Привет, мой крылатый друг! Как настроение?

- Хорошо,- будто бы ответила она, и забавно потерев
мордочку, взлетела на потолок.
Там она сделала круг почета и забралась на люстру.

- Иш ты какая!- шутливо погрозил я ей пальцем.- Хулиганка!

Муха слетела с люстры, немного покружила по комнате и вылетела в распахнутую форточку.

- «Прощай, мой крылатый друг!- прокричал я,- Возвращайся скорей!»

Над моей кроватью висел огромный ковер красного цвета со множеством всяческих завитушек и узоров. Я водил по ним пальцем, воображая огромный грузовик, который несется по извилистому шоссе. Останавливается в мотелях, водители там спят, а в ближайшем кафе едят шашлык.

Вдоволь навеселившись, я не заметил, как настал вечер. Соня сегодня не приходила, потому что был выходной день. А мне, как на зло, захотелось в туалет.

-Ничего,- успокаивал я себя,- потерплю. Не маленький.
Глянул на настенные часы: было без двадцати десять.

-«Сейчас придут тетя Римма с дядей Женей и отнесут меня пописать»- размышлял я.

Хотел выбраться из кроватки, но руки мои были слишком слабы, а стенки кроватки – слишком высоки. От попыток этих писать захотелось еще сильней.

Я старался не думать о том, что мой мочевой пузырь может лопнуть. Пытался хоть как-то отвлечься, но все было бесполезно. Дико заболел живот, складывалось ощущение, будто бы там перекатывались огненные шары. Я свернулся калачиком и старался дышать как можно глубже и реже. Ничего не помогало.
Потом я обмочился. Сначала было приятно чувствовать, как теплая струйка бежит по моим ногам и животик постепенно сдувается. Боль, потерпев фиаско, отступала. Это воистину были секунды блаженства.

Но ночью я замерз до мозга костей! Хорошо еще, что я сообразил отбросить в сторону одеяло, и оно не промокло, а то совсем бы мне худо сделалось. Я лежал на сырой простыне, закутавшись в одеяло. Мои зубы отстукивали барабанную дробь. К утру меня ненадолго сморило.

Мне всегда снится мама. Только почему – то всегда безликая. Вместо лица у нее размытое пятно. Вот мы катаемся на аттракционах. Пластмассовые лошадки прикреплены к крутящейся платформе. Моя мама сидит впереди. Платформа крутится, а я протягиваю к ней руки и зову: «мама, мама!» Играет оркестр. Музыка становится очень громкой. Я надрываюсь, стараюсь перекричать оглушительную музыку, но вдруг понимаю, что я просто шепчу. И мама не слышит меня. Я слезаю с лошади, пытаюсь побежать, но не могу сделать и шага. Мои ноги будто приклеились к полу. А мама все удаляется и удаляется, пока не превращается в крохотную точку…


Проснулся я от дикого холода. За окном лил дождь. Ветер раскачивал форточку из стороны в сторону. Я приподнял голову, прислушался. Дома по-прежнему никого не было. Холодная судорога сковала мое тело, кожа покрылась пупырышками. Ноги и спина нестерпимо зудели. Я забрался под одеяло с головой и стал ждать. Что же еще оставалось делать беспомощному уродцу с ногами как вата…
Вскоре послышался шум открывающийся двери. Затем сдавленные голоса и звон ключей.

«Пришли!»- Обрадовался я, но, вспомнив, что обсикался, тут же спрятал голову под подушку.

Тетя Римма вошла в комнату. Украдкой я выглянул из-под подушки. Моя мачеха металась по комнате и собирала постельное белье. Ее глаза были заплаканы, волосы взлохмачены.

-Так,- говорила она себе,- еще полотенце и пододеяльник, — фу, как мочой воняет!

- Жень,- крикнула она мужу, — иди сюда! Он тут обоссался походу. Посмотри там горшок в кладовке.

Тетя Римма приподняла мою подушку, я притворился спящим. Она больно ткнула пальцем мне в голову:

- Что ж ты делаешь, негодяй! У нас такое горе — Егорка в больнице, а ты ссышься!!!

-Извините,- прошептал я,- я не нарочно.

-О, Господи,- вздохнула тетя Римма.

Вошел дядя Женя и поставил горшок под кровать.

- Неси его в ванную и искупай!- командовала тетя Римма,- я пока поменяю тут все. Фу, воняет-то как!

Когда дядя Женя поливал меня из ковшика теплой водой, спросил:

- Кушать хочешь, Саш?

Я молча кивнул, опустил глаза и стал рассматривать мыльный пузырик, который кружил вокруг моего колена.
- Ты уж прости, не покормили тебя, — говорил он,- заметались мы с Егорушкой… Плохо ему…. Под капельницей лежит. Скоро и твоя помощь ему понадобится. Вот оклемается немного…

Потом он усадил меня на стиральную машину и бережно обтирал махровым полотенцем, на котором серыми нитками было вышито: «Евгений»

Дядя Женя был единственным человеком в этом доме, у кого в груди билось настоящее человеческое сердце. Только робкое и безвольное.

Как и сказал дядя Женя, на следующий день меня отвезли в больницу. Предварительно накормили от пуза, вручили огроменную плитку шоколада с бокалом горячего чая. Я быстро ее слопал. Затем уложили на кушетку и вонзили катетер в вену.

Процесс пошел. Насос заработал.


Вскоре Егор поправился. Кололи ему уже только витамины. Его щеки вновь залились румянцем, и он стал потихоньку выбираться из палаты и носиться по коридору как ошпаренный. Я же, напротив, сделался бледным как смерть, руки, и без того худые, превратились в тонкие нити. Мне тоже стали делать витаминные уколы. В попу и плечо.

Тетя Римма навещала нас по три раза на дню. Приносила сладости и фрукты. Мне тоже кое-что перепадало.
Дядя Женя приволок маленький черно-белый телевизор, и настроил его на детский канал. Там целыми днями крутили мультфильмы.
И слава Богу! Телевизор хоть на какое-то время займет Егора, а то я уже стал замечать, как он хитро косится на меня, замышляя, наверное, очередную гадость.

Мои предположения подтвердились.

Проснувшись от нестерпимого жжения (Егор чем-то обмазал мое тело), я увидел, как он распутывает узелок на моей веревочке с кулоном.

- Что ты делаешь?!!- воскликнул я, — убери руки, гнида!!!

-Заткнись ты, — прошипел он, и что было силы, дернул за веревочку. Она лопнула, до крови располосовав мою шею.

Егор размахнулся и выбросил кулон в открытое окно.

И рассмеялся.

Мое сознание помутнело. Вмиг проскользнули все гадости, все унижения, которые причинил мне этот мерзавец, за все то время, что я кормил его своей кровью. Я бешено вскрикнул и вцепился ему в шею. Руки мои сделались каменными. Я сильней и сильней сжимал хватку. Егор хрипел, изо рта потекла слюна, он судорожно колотил ногами по кровати, пытался разжать мои пальцы, хватал губами воздух, бил меня по рукам…

Я бы придушил его, если б в палату не вошла медсестра.
Это немного привело меня в чувство, и я отпустил Егора. Тот, пошатываясь и кашляя, побрел к своей койке.

- Это что это у нас за игры!- всплеснула руками
медсестра,- выздоровели уже? Скоро выпишим, и играйте себе на улице сколько влезет! Устроили тут войнушку, хулиганьё эдакое.

- Он чуть не убил меня, этот придурок!- проговорил Егор, показывая на меня пальцем,- чуть не задушил.

Он поглаживал шею.

- Ну, ну. Хватит. Не задушил чуть, — ответила медсестра,- ты посмотри на него. Два масла и кружка крови. Сейчас вам ужин принесу, потом выключите телевизор свой и спать.

Она вколола мне что-то и вышла, плотно прикрыв за собою дверь.

Ужинать я не стал. А только отвернулся к стене, накрылся одеялом и горько зарыдал.

В ту ночь я не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, если и забывался на несколько минут, то снились кошмары….

Я видел, как Егор встал с кровати, на цыпочках подошел ко мне, поводил перед лицом ладонью, проверяя, сплю ли я. Затем вернулся, взял подушку и еще медленней обычного, зловеще так, стал приближаться ко мне.

Когда он опустил подушку на мое лицо и прижал ее всем телом, сопротивляться не было сил. Не было и желания. Через мгновение стало нечем дышать, в глазах зарябили огоньки, и я увидел, как капля крови срывается с иглы и разбивается о мою ладонь. Я подношу руку ко рту и слизываю кровь. Она кисло-сладкая. Моя кровь. По телу расползается привычная усталость. В голове шум. Мысли наталкиваются друг на друга. Хочется спать. Я засыпаю…