allo : Комаринская

Сидит и нагло пьёт куличидае,
ещё и дерзко плюнув мне под кожу.
С немытыми ногами восседает…
Он — пуп земли! Но я не расположен

терпеть его бесцеремонный нрав —
вменяю акт втроржения в вину!
И, насекомые права поправ,
тихонько рядом кожу натяну —

пусть захлебнётся мною подлый гнус,
отведав вероломно алой крови —
всё для него… А я не захлебнусь
в священном гневе и его условий,

неразличимых сквозь зажатый нос,
конечно, не приму. Мой сок легко
качай, качай, безжалостный насос
погибелью в раздутое брюшко,

пока не станешь ты кровавой кляксой,
с хлопком разлившись по руке моей.
Сотру я кровь и стану умиляться
бушующей гармонии полей,

лесов, озёр и проявлений многих
других создателя в величии своём.
Однако, всё же время делать ноги,
поскольку рядом — с гнусом водоём…

* * * * *

Светилу местному — маньяку ампутаций
в бреду я доводы, срываясь, городил:
"… позвольте! я хотел бы попытаться
в лучах погреться будущих светил.

Я честный человек, плачу налоги.
Каких-то пару лет, ну может пять —
и всё! Мне гений нанотехнологий
больную руку сможет припаять,

и обратить процессы тленья тела.."
но я слабел, и выглядел глупцом,
мой голос ник, а медсестра потела,
пристраивая маску на лицо…

И угасал, и почивал я в бозе
однако, безвозвратно не почив,
очнулся позже, в неудобной позе,
достаточно бессвязно молчалив…

"… вам, батенька, везёт весьма изрядно:
ещё денёк-другой и быть беде.." —
угрюмо слушал я врача и думал: «Яду
напейся, старый лис… Не углядел,

не ведал я, что гнус не чтит сословий:
сосать у всех — бессмертию цена,
и до моей, комар напьётся крови
с немытой задницы лесного кабана,

и разведёт потом в руке гангрену,
а лекарь будет петь, мол всё путём..»
И я, внимая скорбно и смиренно,
кулак фантомный складывал культёй.

* * * * *

Стою. Живой. Опять на том же месте
Всё тот же, да не весь — рукав пустой.
Давно уже не думаю о мести,
смиренный агнец, взятый на постой

безумным миром. Умиляюсь лесу
и полю… но попрежнему несут,
меня в былое мысли. Взгляд же лезет
в прозрачный цилиндрический сосуд.

Наклейка, надпись: «Дар борцу за чудо»
Что ж, доктор — тоже мастер почудить.
Нет… больше осуждать его не буду —
признал, проникся и умерил прыть.

Желтушна кисть в растворе формалина —
моих воспоминаний закрома.
Тернистый путь, извилистый и длинный,
всё в ней, и пальцы — каждый, как роман…

Как эти — было всё мне вечно — о земь,
за этот в детский сад водила мать,
отсюда часто доставал занозы,
про этот… лучше никому не знать.

Разбил о камень и извлёк на волю
планидою отринутую плоть,
сошёл с ума от горечи и боли,
заплакал, засмеялся, чушь молоть

в припадке начал, дивные фигуры
из пальцев вдохновенно собирал
и с ними говорил, и на смех курам
вторгаясь в комариный ареал,

считал себя для них исчадьем ада…
Но вскоре поутих и порешил,
что к плоти бренной прикипать не надо
зачатками бессмертия души.

Когда пришёл закат, из длани факел —
свободы непреложную деталь —
собрал. Зарыл стоймя, в прощальном факе
перстом задав крутую вертикаль.