Дарья Есенина : Жид.

11:21  16-11-2012
Глава 2.

По городу прошла зачистка. За два месяца люди в плащах забрали двадцать человек. Враги народа Родине не нужны.

После смерти отца Ися взял на себя мужские обязанности. Он помогал матери по дому, носил сумки, встречал с работы, когда она задерживалась вечером. В доме у Ройзмана он проводил почти каждый день. У часовщика не было выходных. Точнее, они были: суббота, воскресенье. Но работы было столько, что приходилось и в эти дни садиться за стол и кропотливо разбираться в том, что работает не так. Либерман не отходил от него. Тот, в свою очередь, доверял ученику даже те экземпляры, которые он сам ремонтировал с особой аккуратностью и вниманием. В руках Иси побывали золотые часы времен Николая Второго, которые, в последствие, обрели второе дыхание и больше не ломались. «Ученик Ройзмана» побрел в городские разговоры. Побрел отменным часовщиком.

Чтобы приносить домой деньги и совместить любимое дело с доходным, Исаак устроился мастером в местный магазин игрушек. Уже спустя месяц через руки Либермана проходило по десять-пятнадцать вещей в день. Жители, у кого были родственники в соседних селах, рассказали своим, а те передавали прохудившееся. Работницам магазина Исаак нравился. На работу он всегда приходил с улыбкой, к женщинам относился почтительно, помогал, когда нужна была помощь. Жалования не жалели. Работник давал магазину прибыль и хорошую репутацию.

После обеда посетителей стало меньше. Исаак встал из-за стола, взял стакан воды, вышел на крыльцо. Его робой был белый халат с синей нашивкой «мастер» на грудном кармане. Устремленный взгляд Либермана вдаль прервало что-то. Это «что-то» дергало его нижнюю часть халата. Исаак резко обернулся, посмотрел вниз. Его халат дергала маленькая девочка лет четырех.

- Дяденька, а это вы чините игрушки? — спросила маленькая, держа в руках большую куклу в морковном платьице.

- Да. Я. А кому нужна помощь? — Либерман улыбнулся.

- Кларке. Она заболела.
Девочка еще сильнее прижала куклу, и на ее лице отразилось выражение такое, будто заболела ее сестра или брат.

- А что она у тебя умеет?

- Она разговаривает. Но вот заболела и не говорит.

К мастеру и девочке подошла мама виновницы. Женщина красивая, тонкая. Она смущенно поздоровалась. Красоту и чистоту малышка явно унаследовала от матери. Хоть Исаак и не знал отца, но точно знал, что в ребенке нет ни капли от него. Это был дубль красавицы-мамы.

- Ну пошли. Будем лечить Кларку.

Спустя сорок минут пациентка Кларка заговорила. Лицо хозяйки было озарено ангельской радостью. Получив куклу в руки, она громко воскликнула: «Мама! Смотри! Дядя доктор вылечил Кларку! Теперь я ее не буду кормить яблоками так часто!» Фраза была сказана так громко, что работники и посетители посмотрели в сторону виновников праздника и засмеялись. Мама хозяйки Кларки посмотрела на дочь, кивнула с улыбкой. Девочка, будто поняв, что хочет сказать мать, отодвинула Кларку, и достала из кармана маленькую шоколадку. Она протянула сладость мастеру.

- Спасибо, дядя доктор. Мы вам еще Чутку принесем. У него лапка не сгинается. Болит, наверное.

За малое время работы Либерман полюбил детей. Они казались ему единственным в мире оплотом добра. Неиспорченным, не истраченным добром. Он любил свою работу за то, что они могут радоваться. Что плачут меньше.

Посетители ушли. Оплату оставили больше положенного. Ися ушел с чувством выполненного долга.

Вскоре Исаак собрал документы. В его голове засела мысль — поступить в городскую мореходку. В учебе у него проблем не было. В табеле стабильно стояла одна четверка. Но все остальное было на отлично. К тому же, он работал, уже был самостоятельным человеком с хорошей характеристикой.

К директору мореходки наш посетитель попал через два часа. В кабинете за столом сидел Николай Иванович Астапов — человек статный, коренастый. С ним был секретарь. Исаак аккуратно подал документы директору и встал рядом.

«Да вы присаживайтесь, присаживайтесь». — махнул рукой Астапов.

Либерман сел. Его настрой был великолепен. Казалось, вдали ждет морское будущее. Казалось, он применит свои знания там, тем самым став полезным человеком. Астапов просмотрел бумаги.

- Исаак Исаакович Либерман… Учитесь, как я вижу, отлично. Работаете, мать содержите, характеристика хорошая. Ваш отец. Исаак Рудольфович Либерман, так?

- Да. Он.

- Насколько я знаю, он был расстрелян как враг народа. Простите за упоминание. И еще. Вы еврей?

- Еврей. — сказал Исаак, почувствовав, что цель медленно рушится.

- Поймите. Наше учреждение имеет хороший статус, стоит на хорошем счету. Наши курсанты — лучшие кадры. Комсомольцы, трудяги с чистой родословной. Вы тоже, я погляжу, человек не промах. Но поймите, что сын врага народа в нашем мореходном — это нелепость. Плюс ваши еврейские корни. Я думаю, вы удачно можете поступить в другое учреждение. Но увы, взять вас мы не можем.

Либерман был повержен. Внутри все было разорвано, растоптано, унижено. В городе на его национальность внимания не обращали. Его уважали за то, что он делает. Несмотря на юный возраст. Да и отца упоминали в хорошем тоне. Особенно те, кто лишился кого-то в зачистке. А здесь — еврей и сын врага народа. На лице юноши не было ни эмоции. Наконец, он улыбнулся.

- Спасибо. Благодарю за время, которое вы уделили мне.

Либерман распрощался с Астаповым. Документы в его руках получили мокрый отпечаток ладони. Курсанты вокруг были чем-то заняты, увлечены. Форма на них сидела четко, выточено. Кому-то скоро в море. Исаак вышел за пределы мореходного. Матери он ничего не сказал.

После визита к директору прошло две недели. Погруженный в работу парень забыл все плохие мысли и эмоции. К нему приходили дети. Они смеялись и радовались, удивлялись и делились чистейшим светом. А он дарил им частицы счастья, вмонтированные в замудренные и не очень механизмы.

Вечером одного дня, когда все уже расходились, Либерман уже было начал складывать инструменты. У входа послышались взрослые и детские шаги.

- Дядя доктор! Мы принесли вам Чутку! — просиял знакомый голос.

- Чутка? Давай посмотрим...

Улыбка Либермана хотела рухнуть с его лица. Собственно, как и у того, кто пришел с хозяйкой Чутки. Вместо красавицы-мамы возле окна стоял Астапов. Красавец-папа. Обстановка казалась безвыходной. Но Исаак не пустил грубость.

- Здравствуйте, Николай Иванович. — сказал Ися. — Присаживайтесь. Я думаю, Чутку мы вылечим быстро.

Чутку лечили около получаса. Руки юноши не останавливались ни на минуту. Взгляд от работы он оторвал только тогда, когда девочка подошла к «доктору» и тихо спросила:

- Доктор, а Чутка поправится?
- Конечно. Конечно поправится.

Астапов смотрел на мастера внимательно. Его глаза, казалось, что-то обдумывали, о чем-то сожалели.
- Вот и все! Лапка Чутки теперь не болит. Держи.
Игрушка оказалась в руках хозяйки. Теперь она наградила мастера большой конфетой. А сам мастер только улыбнулся и пожелал Чутке больше не хворать.

Когда все трое подошли к учетной книге, Астапов оставил оплату сверх положенного. Спустя пару минут он посмотрел на Либермана и тихо начал говорить.

- Исаак Исаакович, я вижу, вы трудолюбивый человек. Люди вас любят. Дочка рассказывала долго о том, как вы Кларку «лечили». Знаете, у нас нужны такие, как вы. В море пойдете, ваши навыки тоже пригодятся. Приходите завтра. Мы примем документы. Как-нибудь уладим...

- Спасибо огромное, Николай Иванович. Но вы правильно сказали. Я найду свое призвание в другом заведении. Да мне и здесь нравится. Видите, мы и Чутку вылечили. И он не один. Многие болеют. Надо же кому-то их лечить. Я этим и займусь.

Настрой и добродушие Исаака поразили Астапова. Кажется, он был разочарован в системе. В той, где он жил. Которую отчасти сделал сам. Вспомнил он и то, что три дня назад забрали его троюродного брата, «врага народа». Но сам Астапов на посту остался, так как свою надежность доказал годами службы и убирать его как-то не хотели.

- Спасибо, Исаак. — внезапно смиренно ответил директор. В эти секунды он уже не был директором учебного заведения, коммунистом, образцовым работником. Рядом стояла дочка. Довольная и веселая, с Чуткой в руках.

Либерман запер дверь магазина. Домой он вернулся в хорошем расположении духа. Приносить в дом расстройство он не любил.