Евгений виноградов : Я родился в семьдесят первом

Я родился в семьдесят первом. Родившись, я еще не знал, что есть проститутки, оборотни в погонах, риэлторы, и даже менеджеры! Долго не знал! Хотя это не мешало мне, чуть позже, знать кем стану я сам, кем я так и не стал. Знал я это всегда, лет с пяти. Знал наверняка. Правда, почти каждый год знание мое изменялось. Модельный ряд стремлений моих, был весьма широк. Большим был волшебный чемодан с детскими мечтами «кем быть». Все влезало: космонавт, с всенародной славой, лесник, живущий одиноко в мире зверья, без людей, крановщик, которому высоко и видно, как мамка идет с магазина, че то купила.
Я знал о профессиях этих, как казалось мне тогда, — все! Еще знал, мне объяснили, за что ценят труд шофера и офицера, летчика и моряка, электрика… Но мне в голову не приходило знать, как труд этот оплачивают. Откуда вопрос: «Зарплата большая?», и вопрос: «Кем ты станешь?», касался тогда исключительно «что будешь делать», не было в нем, не социального статуса, за которым теперь ездят на социальном лифте, и уж тем более сексуальной ориентации не было. Секс, думаю, — был, а ориентации не нужно было, так знали к кому вечером пойти, без компаса.
Еще такая противоречивая странность была: У маленького человечка, ведь, все большое? Велосипед, который папка купил, и пила, которую он с работы принес, а еще, мечта, бабкина сказка, родной дом, Советский Союз и душа. По мере роста, взросления и превращения человечка в человека, все перечисленное выше, обычно уменьшалось. Все, кроме души и страны. Обратно пропорциональная зависимость.
На мне это «обычно» и закончилось, а «противоречивая странность» изменила свойства. Мне не повезло. Уменьшилось все, без «кроме». Моего большого СССР просто вообще не стало.
Патриотов в Союзе не было, по крайней мере, по телевизору, на площадях, в очередях, и даже в газетах о себе так никто не кричал. И я патриотом не был, хотя в армии служил. В Советской Армии. Мы все тогда служили. Нет, мы не мечтали попасть в армию, — вранье… Мы просто знали и хотели. Жениться теперь, например, это естественно? И большинству хочется, по душе первое время? Так и тогда в армии служить было. Не абсолютно и поголовно, но естественно и обычно, по собственному желанию, и часто по любви.
Сначала в пионерах и сандаликах, потом в солдатах и кирзе, мы клялись быть верными своему народу, партии и Советскому Правительству, «не щадя...» Не щадя, мы клялись и присягали, целуя знамя, защищать свою Советскую Родину. Мы принимали присяги и клятвы, все как один. Все как один их потом и нарушили. Без войны, без особых причин. Нас никто не пытал каленым железом, мы просто забыли про них.
Я – безбожник с семьдесят первого. Мы все были безбожниками с рождения. По мере роста, росла и безбожность наша, укрепляемая школой, ПТУ, трудовым коллективом, армией. В церквях мы хранили зерно. Хлеб – всему голова! Да, оно и верно, раз Бог там не живет, а поп съехал, че месту зазря пропадать.
Теперь Союза нет. Теперь — Россия! Я здесь живу. Родился я в семьдесят первом, а Родина моя СССР, и не сбегал никуда, и даже не погостил нигде, а эмигрант получается. Теперь Россия. Здесь, в церквях теперь не хранят зерна, батюшка вернулся, и стены в образах. В России все по уму, только любовь по прейскуранту, добра в людях нет почти, денег тоже не хватает, и глаза потухли. В стране нищих и добрых безбожников с деньгами не лучше было, а улыбались чаще, и любили искренней.
Теперь я верю в Бога! Не по моде, так как то, само пришло. Церковь душою считаю местом святым, и хоть не хожу туда, поклонов не ломаю. Стыдливо, с опаской и смутной надеждой смотрю на купола:
«Клятвопреступление – грех великий. Простит ли? Тяжко! Пусто! Дырища! А что ты собственно хотел? Так тебе грешнику и надо, эмигранту, дезертиру, нарушившему присягу. За что?
-Ты родился в семьдесят первом…
-Ты родился в семьдесят первом… Ты родился в семьдесят первом… »