Александр Гутин : КОЛОДЕЦ

Я живу в каменном колодце. Осталось только наполнить его водой. Мне часто это снится. Вода заливает этот грязный вонючий двор вместе с его немногочисленными разноцветными жителями, их трусами и носками на провисших веревках, с полуразобранным мотороллером старшего сына Рафаэлова, вместе с верещащими маленькими филиппинками со второго этажа, вместе с черномазым вечно вшаренным наркоманом Джимми, и даже вместе со мной.
Это очень странный дом. Я таких больше не видел. Двухэтажный атолл с отдельными входами в три квартиры на первом этаже и с лестницей на второй, где также три отдельных входа. Все эти порталы выходят во двор. Больше мне не чего рассказать про этот дом.
Ах, да, еще могу добавить, что дом старый, грязный и аварийный. Расположен он в таком же старом, грязном и аварийном квартале Тель-Авива. Все, теперь точно больше нечего о нем рассказать.
На втором этаже живут филиппинки. Они постоянно что-то готовят, говорят на птичьем языке, куда-то уходят, откуда-то приходят, что-то несут в пакетах из супермаркетов, постоянно улыбаются и кричат. Я даже знал как зовут одну из них. Чарис. Но потом она затерялась среди остальных, и я перестал ее отличать.
В квартире на первом этаже справа живет Джимми. Настоящий негритянский торчок. Вообще он абсолютно безобидный. Весь день его где-то мотает, а вечером он возвращается сюда, в колодец, абсолютно счастливый. Сколько ему лет трудно сказать. Но в засаленных дредах на его голове просвечивается седина. Я иногда болтаю с Джимми на жуткой смеси английского, иврита и даже русского. По сути этот черномазый неплохой парень. Просто наркоман и негр.
На первом этаже в квартире посредине живет Рафаэлов. Он бухарский еврей в вязаной кипе на голове. Рафаэлов сильно хромает на левую ногу, любит слушать дурацкое русскоязычное местное радио по раздолбанному приемнику и читать Талмуд. Он редко заходит в квартиру, где по его словам, лежит парализованная жена.Я ее никогда не видел. Рафаэлов все время проводит на лавочке у входа в свою халупу. Иногда он все-таки входит во внутрь. Наверное, чтобы покормить жену или поменять ей обосцанные пеленки.
К Рафаэлову ровно раз в месяц приходит младший сын Лев. Визит этот совпадает с тем днем, когда Рафаэлов получает пособие. Он всегда тепло здоровается с отцом, обнимает его и целует в небритую щеку. Рафаэлов затравленно смотрит на сына и молчит. Потом они заходят в квартиру.
После таких визитов Рафаэлов почему-то плачет и рассказывает о младшем сыне Славике, который скоро придет из армии и пристрелит своего старшего брата. Рассказывает он это мне и Джимми. Джимми курит что-то вонючее и улыбается.
Со второго этажа спускается одетая в трусы и лифчик филиппинка и начинает развешивать застиранное постельное белье на веревках. Белье трепыхается на ветру и задевает заплаканное лицо Рафаэлова.
Я живу в квартире слева. Ну, как в квартире. Комната с холодильником и газовой плитой. Двери в туалете нет, поэтому я повесил на вход клеенку для ванной. На столе стоит телевизор «Sanyo». Но антенна отсутствует, поэтому можно смотреть только видео. Иногда Джимми приносит посмотреть какое-то негритянское дерьмо или ужасное немецкое порно. Остальные жанры киномотографии его не очень интересуют. Я живу тут уже три месяца. Живу с надеждой уехать из этого колодца в другой. Мне кажется, что другие колодцы неприменно лучше. И что соседи там поприличнее. Хотя, мои филиппинки, Джимми и Рафаэлов с больной женой, если разобраться, не такой уж и плохой вариант.
Я выхожу во двор и закуриваю. На лавочке мне улыбается Рафаэлов:
- Шалом, Саша. Присаживайся- он двигается, освобождая мне место.
Я сажусь рядом, киваю.
-Знаешь, в Самарканде есть такое дерево, там растут такие маленькие желтые штуки. Мушмула. Пробовал когда-нибудь?
-Пробовал, Рафаэлов. Тут они тоже растут, эти штуки.
Он удивленно вскидывает брови:
-Не может быть, нет тут мушмулы, эээ… тут она просто не растет.
-Растет. Называется шесек.
-Тьфу! Да что ты говоришь! Знаю я этот шесек! Кислятина. В Самарканде мушмула сладкая, как сахар. Когда моя Роза была молодая, я каждый день приносил ей сладкую мушмулу. Она очень радовалась и кушала ее. Потому она такая сладкая.
-Кто такая сладкая?
-Как кто? Моя Роза.
-Аааа, понятно- отвечаю я и щелчком отправляю окурок в темноту.
Стемнело. Вокруг фонаря над лавкой кружат каки-то насекомые. Жарко и липко. Впрочем, здесь в июле так всегда.
Подходит Джимми, говорит «хай», присаживается рядом на бревно.
Сверху, со второго этажа слышна трескотня филиппинок и какая-то восточная музыка.
-Саш-обращается ко мне Рафаэлов- Дай сто шекелей. Мой младший, Славик, на шаббат придти должен, надо купить что-то в дом покушать. И еще чипсы. Он очень любит.
-Нет у меня- отвечаю- Откуда? Я на работу только со вторника вышел. Нет у меня, Рафаэлов.
На самом деле у меня есть деньги. Совсем немного, но есть. Двести тридцать три шекеля. Но мне надо продержаться на них месяц. Вы пробовали продержаться на двести тридцать три шекеля месяц? Вот и я пока не пробовал.
-Жаль- вздыхает Рафаэлов- Хочешь кофе?
-Хочу
-Иди, там на кухне пакет стоит, сделай мне и себе. Ну, и Джимми тоже- он кивает на распахнутую дверь квартиры.
Я никогда не заходил в квартиру Рафаэлова. Заходить туда как-то неудобно, ведь там лежит его больная жена. Но если хочешь кофе, то иди и приготовь. Поэтому я поднимаюсь с лавки и захожу в его квартиру.
Комната такая же, как моя. Стол, на столе кофе, чайник, чашки. В углу замечаю кровать. Вглядываюсь в полумрак. На кровати никого нет. Оглядываюсь по сторонам. Удивительно. В квартире нет никого. И больной жены тоже. На стене ковер. Совсем как на старых советских фотографиях. На ковре висят два портрета. На одном немолодая женщина с грустными глазами, а на втором молодой парень в форме младшего сержанта. В углу обоих портретов черная ленточка.
Эх, Рафаэлов, Рафаэлов...
Делаю кофе, выхожу во двор.
Молча сидим, пьем. Очень тихо. Даже филиппинки на втором этаже притихли, только слышен шепот в наушниках Джимми.
Допиваю кофе, достаю из кармана сотку.
-На, Рафаэлов. Купи чипсов Славику.
-Спасибо- отвечает.
Через месяц я уехал из этого колодца. Ты уж извини меня, Рафаэлов.