Шева : И вся любовь...

- Нет! Нет! Не-е-е-т!!!
- Да тихо, тихо! Да люблю я тебя, дурочка! Да ты не бойся, не бойся! Это не больно…тебе понравится, вот увидишь!
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
- Да не кричи, не кричи…Все равно мамки дома нет…Тише, тише, тише…Вот так, вот так…Руки убери, кому сказал! Кому сказал!!! Вот видишь, совсем не больно…не больно тебе…совсем…наоборот, хорошо…хорошо…хорошо…вот-так, вот так…а-а-а-а-а-а-а…
Все. Иди в ванную, помойся!

Николай Васильевич появился у них в доме, когда Алине было уже четырнадцать.
Мать отвела ему для жилья комнату, которая считалась отцовской.
Был там и диванчик, который, хоть и не раскладывался, но был старых времен и достаточно просторный, чтобы человек среднего роста мог на нем даже вытянуться в полный рост.
А Николай Васильевич был как раз среднего роста, не толстый, но и не худой, плюгавенький, но с остатками былой шевелюры.
Алине он понравился. Веселый, незлобивый, в еде — неприхотливый. По хозяйству, как-никак – мужчина, медленно, может, потому что старательно, может — потому что раньше заниматься этим не приходилось, все ремонтировал и поправлял.
Руки у него были сильные очень. Как-то в шутку он взял Алину за кисть – так ей показалось, будто рука в капкан попала.
- Отпустите! – начала она тогда чуть не плакать.
- Не отпущу! – смеялся дядя Коля. Так Алина стала его называть. А тот поднес ее кулачек ко рту, в шутку сделал вид, что сейчас съест его.
Мать жалела его. Оно и понятно. Мужчины в доме уже десять лет не было. Отец Алины погиб в аварии, когда она еще и в школу не ходила.
А у Николая Васильевича, или дяди Коли, старшего маминого брата, была своя беда.
В пятьдесят с лишним он женился второй раз. Взял, как обычно в таком возрасте берут, намного моложе себя. На двадцать лет, или даже больше.
И чего этих мужиков с годами так тянет на молодых? Сами могилу себе роют.
Зарабатывал тогда дядя Коля хорошо. Жили они не тужили со своей Люськой, пока не вышел он на пенсию. Ну, на пенсии, ясное дело, деньги уже не те.
Не так весело стало жить. Это его Люсинде не понравилось. Стала та гулять. С теми, у кого деньги водятся, да кто помоложе. А закончилось и совсем некрасиво. В силу возраста Николай Васильевич стал прихварывать, да чем дальше – тем больше. А жена молодая с помощью новых дружков выправила непонятно как – да чего там, понятно как! на лапу дала, ясное дело, новые бумаги на дом, где они жили. Да и стала главным квартиросъемщиком.
А Николая Васильевича выгнала.
- Не хрен мне тут кашлем заходиться! Заразу разносить! – напутствовала она его.
Мать брата и приютила. Родная кровь ведь, не чужой, дурного не сделает.
Дом у них частный, большой, двухэтажный. Всем места хватит.
Как говорится — поили, кормили, ухаживали.
А оно вон как вышло.

Умер дядя Коля через год с небольшим. Быстро это случилось. Как говорят в народе – сгорел.
Хлопот было много, конечно. Но, как обычно, люди помогли. И мамины сослуживцы, и соседи, и даже Люська приехала с очередным молодым мордоворотом. Денег дала и с местом на кладбище помогла.

Дядя Коля лежал в гробу, который они поставили на первом этаже – завтра утром должны были отпевать, маленький, сморщенный, с таким умиротворенным выражением лица – как святой.
Будто и не он.
Когда к вечеру Алина с матерью почувствовали, что от усталости и пережитого за день уже валятся с ног, вместе поднялись на второй этаж, разошлись по своим комнатам, и тут же отрубились.

…Под утро Алина лежала с закрытыми глазами, но не спала.
Будто ждала. Кого-то или что-то.
Вдруг она услышала громкий топот матери, сбегающей по лестнице вниз, и ее страшный крик — Алина! Доця! Вставай бегом! Горим!
Алина сразу же почувствовала запах дыма и увидела страшные отблески пламени с первого этажа. Подхватилась, как была — в рубашке, босиком бросилась за матерью вниз по лестнице.
А внизу бушевал настоящий пожар.
Но горела не комната и не мебель. Горел гроб.
Но Алину напугал не охваченный пламенем гроб, из щелей которого вились вверх заплетенные косичками белые клубы дыма.
Самым страшным был обгоревший труп дяди Коли, верхняя часть которого с обугленной головой и почерневшими руками почему-то начала приподниматься из гроба. Как панночка в «Вие».
Будто дядя Коля ожил и пытается встать, как какой-то зомби из фильма ужасов.
- А-а-а-а-а-а-а-а-а! – не в себе от страха заверещала Алина.
- Чего орешь?! Хватай ведра, таскай воду! – привел ее в чувство голос матери.

Когда потушили, слава Богу – горел только гроб, ничего больше не занялось, сели тут же, внизу, и начали обсуждать – как?! почему? как такое могло случиться?
Порешили, что наверное — от тех двух свечек. Которые они возле изголовья оставили на ночь.
Может, одна свечка накренилась да упала. Или горячий парафин капнул на бумажную салфетку, та и затлела.
Кто сейчас уже скажет?

На следующий день все соседи только и обсуждали, что их ночную беду.
Прямо в глаза не говорили, но между собой шептались – видно грех какой-то сильный был за дядей Колей, раз такое страшное случилось.
Порфирьевна – древняя уже совсем старуха, жившая от них через два дома, пришепетывая, базлала своим беззубым ртом, — Зарывать скорее его надо, зарывать! Нечистая в нем сидит!
Мать Алины тихим, уставшим голосом возражала — Люди добрые, да какие у него грехи, никого никогда не трогал по жизни…что вы, ей Богу…Нельзя так говорить, не по-людски это.
И вытирала уголки глаз уже совсем мокрым платком.
Алина исподлобья зыркала на мать и молчала.
Чуть было не вырвалось у нее злое, нехорошее, но вовремя прикусила язык.
Подумала лишь — И ты что, действительно так думаешь? Дура ты дура!
И вдруг она с щемящей пронзительностью поняла, что той, прежней домашней девочки Алины уже нет.
А новая Алина, которой будто открылось в этой жизни что-то потаенное и очень ценное, теперь точно знает, что все жизненные проблемы решать надо самой.
Сцепив зубы, и жестко.
По-взрослому.