Дарья Есенина : Жид. Глава 6.

Старик Ройзман скончался весной. Его похороны проходили тихо, но людно. Не было ни одного человека, не пришедшего проститься с мастером, перечинившим, казалось, все часы в окрестных домах.
Исаак забрал Павла к себе. Тот не пустил слезы, но долго молчал. Однажды Павел стоял на крыльце и долго смотрел на дорогу, всматриваясь, казалось, в самую пустоту. Либерман подошел к нему, взял папиросу в улыбающийся оскал и зажег ее.
- Умер дед?
Тот молчал.
- Знаю, сложно. А ты что, девка что ли? Ходишь, молчишь.
Ответа не было. Исаак потупился.
- Слушай, он тебя из детдома забрал. Из этого дерьма столько детей выбраться хотят. А ты стоишь. Он тебя не оставил, как мамка твоя. И после смерти не оставит. Он здесь. Но просто мы его не видим. Не пропадем с тобой. Вон баба Злата сейчас суп сварит, поешь и бодрым будешь.
Павел поднял взгляд на Исаака, будто груз. Но потом развернулся и пошел в комнату. Исаак оперся на косяк и продолжал отпускать нить табачного дыма.
Ночью, после похода в пивную, Исаак размеренно шагал домой. Возле парка он услышал шаги нескольких человек, шли они сзади.
«Подсекай, Вано!» — послышалось перед звуками бегущих ног.
Либерман упал на асфальт, его окружили пять человек. Он встал. Из темноты вышел парень. Он уже было хотел размахнуться. Исаак не отвел взгляда. Размахнувшийся остановился.
«Так это ж часовщик наш. Либерман».
Вано отошел. К Исааку подступил атлетичный мужчина. Пиджак на его плечах вольно лежал, голову прикрывала кепка.
- Еврей, ты что ли? — прищурившись спросил кепчатый.
- Я.
- Ты прости, что подсекли. Я Коля Седой. Район смотрю. Левые приходят, бывает. Пойдем ко мне, потолкуем.
Исаак задумался. Ему стало страшно. Дома ждала мать с Павлом. А тут вот это. Кепчатый видел мысли Либермана.
- Да ты не боись. Не тронем. Я тебя угощу. Не из тех я. У сына игрушка сломалась. Ты уж почини, а я в долгу не останусь.
Долг повелел Исааку идти.
В доме Седого было убрано, тихо. Все новенькое. О беспорядке и мысли не приходило. В гостиной горел свет. На диване сидел малыш лет пяти.
- Миша, неси поезд свой.
Тот на радостях бегом принес маленькие цветные вагончики и рычажки. Все время, пока Либерман разбирался в железках, парень всматривался в руки Либермана. Пальцы молодого, казалось бы, человека уже покрылись морщинами, как и лицо. На тонких чертах видны были вены, словно их хозяину было лет на двадцать больше, чем есть. Все больше похож он был на того, кто от жизни уже ничего не требовал. Кто стал ее полноправным рабом.
На полу шел маленький состав, а его контролер радовался мелькающим вагончикам.

На столе пусто не было. У Седого всегда было, что выпить и чем закусить. Из-за окна доносился спокойный ветер. Седой тихо чистил вяленую рыбу и смотрел на потерянного Либермана.
- Тебе вот тридцати еще нет, а ты уже сорокалетним ходишь. – заговорил хозяин стола.
- Мы выглядим такими, какими сделала нас жизнь. – ответил Исаак, наливая стопку домашней медовухи.
- Жизнь такова, какой делаешь ее ты. Когда ты покажешь, что хозяин ты.
- Будь люди себе хозяевами, они бы не ушли под пули.
- Ты все ратуешь найти доносчика? – Седой вздохнул.
- Да.
- Оставь это.
Брови Либермана поднялись под самые волосы. Сказать человеку оставить искать истину. Перестать искать свет во тьме.
- А вот так. Ты живешь и как последняя скотина мечтаешь о мести. Хочешь своими руками сжать мерзость, предавшую и оставившую без родного человека. А в результате гниет заживо не он, а ты. И ты уже начал.
- Мне бы его сгнобить. Его.
- Зачем? Не тебе ли, жид, знать, что люди равны перед Богом? Все живут, умирают, попадают в гроб и под землю. Все. Они уже себя наказали. А смерть всего-то зайдет за ними. Тем, кого расстреляли, повезло. Долго не мучились. Пуля – все. А те, кто писать любят, еще долго на все это смотреть будут. А на них найдутся свои графоманы. И тогда к ним придет истина. А ты уже полжизни отправил в ад. Состарился раньше нужного. Сколько людей на тебя нарадоваться не могут. Ты же мастер от Бога. Уйди от поисков и живи нормально.
- Защищаешь его?
-Знал бы его, веришь, руками бы забил. У меня жену по доносу увезли. Искал долго суку донесшую. Не нашел. А потом Люба пришла во сне, говорит: «Живи, родной, спокойно. Сына расти». Вот тогда и понял, что смысл есть. Ты вон Павлу будущее дай. Живи достойнее грязи.

Дома Либермана встречала тьма и пустота. Все спали. Он снял туфли и зашел в комнату. Из зеркала на него смотрел отец. Вернее сущность, сочетавшая Исаака старшего и младшего одновременно. Ися провел рукой по морщинам, посмотрел на ладони. Что стало с ним? Ничего. Только время, пришедшее не тогда, когда нужно было бы.
Сущность растворилась, и Либерман младший увидел себя абсолютно верно.
«Я просто хотел найти тебя, отец. Я просто хотел»…
Ночью ему не снилось ничего. Собственно, как и вне его.