Арлекин : Музыка цикад

Дошло до того, что ей стало казаться, будто из-за радиационного заражения на её животе трескается и гниёт кожа, оставляя лоснящиеся сукровицей язвы. Она галлюцинировала зелёную жидкость, которая сочилась из-под ногтей. Метафизика, освежёванная до протофрейдистского скелета.

Но она не остановилась. По аналогии с клоунской труппой антифа, она причисляла себя к движению амфита – и не планировала сниматься.

Выскочив из вагона метро и ныряя среди кишащих спин, она едва ли приходила в себя от психоза, но могла привести нервы в порядок: впрочем, оставался ли к тому времени в её теле хотя бы один неизувеченный нервный узел – вопрос академический. Поскрипывая зубами на спидушных отходосах, Ольга двигалась сквозь толпу эскалаторных истуканов, как древняя рыба по ступеням эволюции. Измождённая постоянными марафонами, она торопилась экономно – лавировала, никого не задевая и не сбавляя скорости. Рассудок в такие моменты остывал, и внутренняя тишина казалась ей членораздельной. Бросая косые прицельные взгляды, будто это китобойные гарпуны, на физиономии едущих навстречу и вниз, она содрогалась от зрелища безысходной дистопической панорамы массового потребления, глобального разочарования и всеобщего недомогания, вызванного плохой кармой.

Белизна, белизна, белизна… впереди была лишь ослепительная вспышка белизны. Метро воняло взорвавшейся звездой. Красивые лица обращали на себя внимание полным своим отсутствием. Ольга ощущала, что пространство сжалось и поплыло, и, хотя кондиционеры подземки всегда оглушительно гудели, воздух, было похоже, начал створаживаться.

На улице она всегда нервничала снова, когда в первые секунды нигде не видела своего барыгу. Но Доктор Путин обычно уже ждал её: немного в стороне рассчитывался с чернокожим киоскёром за «Сникерс» и сигареты или мелкими глоточками потягивал энергетик у подземного перехода. Забавное прозвище дилер получил по причине фармацевтического образования, а также за внешнее сходство с ботоксным крабом. Настоящее его имя было Яков Исаакович Шпринц, что многое объясняло.

Ольга подходила и здоровалась – тот кивал, не издавая ни единого звука, если не считать мощного, жутковатого и богатого обертонами синтезаторного гула с пилообразной формой волны, слышимого каждый раз, когда Доктор Путин выходил из дома с весом на кармане. Он окидывал Ольгу взглядом, задерживаясь подольше на её искусанных в лохмотья губах, и спрашивал, как дела. Вяло, но обстоятельно Ольга принималась давать развёрнутый ответ пока они шли к переулку. Он перебивал её:

– Вообще-то, я просто соблюдаю социальный ритуал, а так-то мне похер, – и каждое его слово было исполнено эллиптической мудрости.

Хорошо не быть стеснённым внутренними обязательствами перед императивами общечеловеческой нравственности. Шпринц был хамоватым типом, но у него имелись на то основания, учитывая круг общения.

Вручая ей конверт с феном, Доктор Путин изрекал:

– Тебе пора завязывать с этим говном. Серьёзно.
– Спасибо за твоё бесценное авторитетное мнение, – обижалась девушка. – Могу гарантировать, что когда я стану вспоминать, кто мне про это ещё не сказал, тебя среди них не будет.

На том и расходились. Этот сценарий повторялся с незначительными отклонениями из раза в раз. Иногда Ольге казалось, что чувство дежа вю обусловлено потерей жизни в некой игре, после чего приходится начинать всё по новой с точки сохранения.

Некоторые биологи и натуралисты полагают, будто должны существовать высшие формы мимикрии, поскольку низшие формы – так сказать, формы, дурачащие себе подобных, но не нас – встречаются повсеместно. Вселенная представляет собой иррациональное единое целое, в которое проникла высокоорганизованная форма жизни, обладающая способностями к изощренной мимикрии. Пока она маскируется, эта форма жизни остается незамеченной нами. Она имитирует объекты и процессы, а также то, что эти объекты делают. После года размышлений Ольга сначала пришла к заключению, что Бог, или Логос вторгся в нашу вселенную. Годом позже она поняла, что Логос, или Бог потребляет – точнее, пожирает – вселенную. При помощи процесса, подобного преобразованию вещества. Она увидела процесс в окружающем мире. Не в микро-, а в макроформе, причем таких масштабов, что её сознание просто отказывалось воспринимать их. Возможно, вселенная есть незримый процесс превращения в Бога.

Вселенная есть информация, – осознала Ольга, – и мы статичны в ней – не трёхмерны, не существуем ни в пространстве, ни во времени. Полученную информацию мы ипостатируем в материальный мир. Мир явлений не существует – это гипостазис информации, производимой Разумом. Имея в виду всё это и видя, к каким средствам обращаются окружающие в попытке примириться с установившимся порядком, Ольга убеждала себя, что шустрый по ноздре – не самый плохой гандикап.

Предчувствуя взаимное гарантированное уничтожение человечества и в надежде разгадать код событий, она читала – читала много и бестолково. Её пошвыряло по религиозным системам, затем были секты, затем – конспирологический лёгкий запорец. Когда до неё дошло, что церковь похожа на мокрую самку ископаемого дронта, насиживающую надгробные камни, она обратилась к люциферитам. Идеологическая борьба с христианством увлекла её ненадолго, и в конце концов Ольге стало понятно, что объективность в субъективном мире иллюзорно жаждима и мало применима в эфирах эмоций. Архонт всегда готов оправдать самое подлое преступление, процитировав подходящий библейский текст и воззвав ко Христу, чтобы покрыть любую низость, которая только может доставить удовольствие его самовлюблённой и порочной натуре – при помощи этого нехитрого метабазиса лукавый дурил головы толпам мудаком, к коим Ольга себя причислять не желала.

Потом был Дима – такой же спидушный торчок, как она, но куда сильнее погрязший в апории и ненависти. Злоба его распространялась не только на людей – он ненавидел гилозоизм в принципе, проклинал камни и воздухи на буколическом енохианском, хотя Ольгу считал своей Алой Женщиной и верил, что находится с ней в вечно длящемся соитии, а от их непрекращающегося оргазма образовался мир и всё, что в нём. Он посвящал ей плохо зарифмованные эклоги, где описывал запах земли и вкус грязи, восхищался холерой и некротическим фасцитом, предлагал Ольге стать отражением, мечтал о совокуплении с дохлыми старухами и вообще осуществлял пошаговую инверсию эстетических постулатов; сочинял он в сдержанной манере, но в конце непременно позорил себя какой-нибудь загогулиной. Ольгу смущали пять пунктов: ему почти сорок лет, он гомосексуалист, он не любит мороженое, у него аллергия на шерсть, он страдает онихофагией. Когда Ольга обнаружила своё дремучее невежество в вопросах различия манги, маньхуа и манхвы, образ Димы достиг полноты иероглифа.

Как-то раз с ним случился припадок. Трёхчасовая абстинентная агония сменилась агрессивным буйством, далее последовала вереница странных имён, выкрикиваемых так, будто Дима окликал своих приятелей, задолжавших ему денег. Ольге запомнились безобидные старички с отчествами Владикурович и Ерусалимовна и злой дед Дервоед. Алчный церковник Никон Вышемирский, Прихожая Юлия Михайловна и Туалет Василий Юрьевич, Яковлева Яна Яковлевна, Эрнст и Элеонора Петуховы – один паспорт на двоих, Селедцова Сёмга Карповна, Демьян Шершнев и прочие обитатели пасторального пейзажа, который в ярких красках и примечательных деталях рисовало сознание Димы. Эти люди, казалось Ольге, возникали прямо из воздуха, исходя из всемирного стремления осуществиться. А Дима неистовствовал всё больше. Байкалы розовых дверей манили его. По его словам. После двух часов бредового потока плеоназмов и паралогизмов, он впал в ярость и, круша мебель, орал, что должен согнуть. Он не объяснял, что именно. То ползая вокруг Ольги на коленках, то летая по комнате, словно смерч-червяк, переваривающий воздух, Дима всё время что-то орал:

– Плерому выражает сизигия! Хорошо бы не выплеснуть с водой ребёнка! Ни одна тень не дотягивает до весны! Тёплый Хаос наконец поглощает меня! Флердоранж! Флердоранж! Флердора-а-а-анж!!!

Он нуждался в ней как никогда, но что-то их разделило. Ольга перестала обращать на него внимание. Она просто сидела рядом, читала, и её язык вычерчивал на нёбе целые фразы, которые никто не мог прочесть. Он схватил Ольгу за шею и плевал ей в лицо словами:

– Согнём? Согнём? Согнём?
– Нет, Дима, без огня. – Алгебра этого высказывания окончательно сбила его с толку.
– Лигатура, амперсанд! Октоторп и лемниската! Астериск, интерробанг! Циркумфлекс! Промилле! Обелюс!

Он кричал и кричал, потрясая табуреткой, и не отвлёкся даже на взрыв сосуда в мозгу, расколовший мрак перед его глазами. В финальном фанданго паранойи и мазохизма он надел самое нарядное Ольгино платье, сделал макияж, причесался, набросил на плечи позолоченный платок, надел пластиковый пакет на голову – чтобы не испортить прическу, – подверг усекновению свой куцый хер и лёг на кровать, истекая кровью и омерзительно скуля. Он остался в своей задротской цисте, а Ольга ушла. Дима, видимо, сошёл с ума. Психоз Ольги тоже усугубился. Она теряла связь с реальностью.

Расплавленный воск времени полз медленно, норовя застыть и упаковать Ольгу в себе навечно. Спасаясь от экзистенциального кризиса, не последнюю роль в досрочном изъявлении которого сыграл метафизический монстр, пожирающий ракурсы, она всё меньше заботилась о своём здоровье и всё больше погрязала в культе роскоши: наодалживав у всех вокруг неприличную сумму денег, Ольга очень быстро спустила всё на дизайнерские шмотки, шампанское, скорость и хастлеров – на то, что поэт называл «упоительной негой». Вереница альфонсов, которым Ольга платила за секс, была отобрана, исходя из генетических принципов. Каждый мужик, который её трахал, был наполовину кто-то: наполовину китаец, наполовину негр, наполовину швед, был даже один полуграмотный. Среди этих безликих, лишённых индивидуальности папоротников, распыляющих внутри Ольги свои стерильные споры, попадались, в порядке исключения, и мутанты. Ольга присматривалась к таким с повышенным интересом, надеясь из аддитивных качеств собрать портрет Своего Мужчины. Мужчины, который бы разделил её взгляд на мир и помог бы ей жить в этом аду. А люди, которым ничего она обещала, не получив ничего, считали, что их бессовестно провели и причиняли Ольге массу неприятностей.

Чрезвычайно хрупкая нервная система Ольги как прямой результат подорванного амфетаминами здоровья – главная её проблема после толпы возмущённых кредиторов, – подводила её всё чаще. Она почти не могла с полной уверенностью различать галлюцинацию и действительность, была склонна к паранойе и истерикам, панически боялась крови, а вследствие своих любовных приключений стала практически сексуально зависимой и погрязла в блуде.

Однажды весной она отсосала у Доктора Путина за пять грамм какой-то кошмарной смеси, но вопреки ожиданиям, не увидела на его снулом лице и тени презрения. Да и сам минет, если брать ноэзис как таковой, оказался в равной мере безразличен обоим. Дело происходило у барыги дома, и когда Ольга вытерла серые сгустки со лба и щёк, Доктор Путин усадил её за свой компьютер и навёл курсор на видеофайл «asylum_ignorantiae.flv».

Вот уже который год он хранил этот видеоматериал в укромном уголке своего харда – не потому, что подобного рода зрелища доставляли ему некую специфическую форму сексуального наслаждения, – подчеркнул Шпринц, – не потому, что он был патологическим садистом и знал, действительно знал толк в извращениях, и даже не потому, что его очаровало неодолимое притяжение этой мерзости, и он просто держал её как экспонат в своём собрании отвратительных свидетельств проявления животной сущности Лилит из первобытного хаоса – всё это было не про него. На видеоролик он когда-то наткнулся совершенно случайно в ходе сетевого сёрфинга и был потрясён доведёнными до абсолюта грубостью образов и беспощадной ясностью посыла.

Закончив предуведомление, он запустил видео.

В кадре была молодая женщина. Обнажённая. Прикованная к стене таким образом, что раскинутые в стороны ноги находились лишь чуть ниже распростёртых рук. Такой телесный бливет делал её открытой в самом вульгарном смысле слова. Рядом стоял агрегат с торчащим из него лингамом. Агрегат включили, и член стал вибрировать. Женщина сладострастно облизнулась. Агрегат начал двигаться к ней. Член вошёл в её беззащитную вагину. Женщина застонала. Аппарат оглушительно тарахтел. Довольно быстро женщина достигла оргазма, но поскольку электрочлен продолжал вибрировать у неё внутри, оргазм её довольно быстро превратился в агонию. Не прошло и минуты, а женщина полностью утратила человеческий облик, её лицо было искажено в страшной гримасе, а из её глотки рвался невербальный звериный рык, от которого клитор Ольги сжался в испуганный кулачок.

Доктор Путин выключил ролик, хотя оставалось ещё пять минут.

– Я храню этот видеоматериал много лет, сказал он. – Я ни разу его не пересматривал до сегодняшнего дня. И хотя совершенно очевидно, на какую целевую аудиторию ориентирован этот клип, я пока не собираюсь его удалять. Может быть, у авторов это получилось не нарочно, однако их ролик убедительно и доходчиво иллюстрирует простую и очень важную истину: да, оргазм, безусловно, высшая точка чувственного наслаждения, эти несколько мгновений во вспышке экстаза, но если такой взрыв замедлить и чуть-чуть растянуть во времени – он превращается в ад.

Он умолк и принялся делать им с Ольгой полоски. Разнюхавшись, он признался, что собирался познакомить с этой истиной свою дочь, но к тому времени, когда в её животе начали трепетать бабочки, они с ней уже перестали видеться. Ольга поняла, что унаследовала честь увидеть преисподнюю. Она забрала свои пять грамм, пожелала Доктору Путину всего хорошего и спешно покинула его квартиру. Блевала она долго и истошно.

На следующий день она села на поезд и уехала в горы. В этой поездке не было никакой ритуалистической подоплёки – просто она решила, что изоляция, естественный хабитат живых мертвецов, будет лучшим местом для того, чтобы употребить весь стафф за один присест и сдохнуть. Каровые озёра утопят в себе её печали, а строгие очертания гор на фоне неба почти всегда благородны и прекрасны, поскольку являются результатом влияния естественных сил, которые действуют постоянно, в соответствии с законами природы, и хотя эти очертания не есть воплощение чьего-либо замысла, они представляют собой олицетворение самой сути законов красоты. Сначала она нюхала, потом засовывала себе в ноздри целые щепоти, остатки высыпала на язык и растёрла по звёздному нёбу. Вокруг был горный луг, настоящий Конец Света, вечность, в которой Ольга решила остаться навсегда. Она долго сидела там, слушая цикад и обнаруживая в их стрекоте всё новые и новые ритмические рисунки и закономерности.