Астфуров : Молодой в городе (1)

– Сапсан! Сапсан! – напряглись пассажиры.
Такое впечатление, что никогда они этот Сапсан прежде не видели. Диковинкой пронесся он рядом с нашей полудохлой и душной электричкой. Обрадованные пассажиры делились впечатлениями.
Футболкой я утер с лица пот. Меня Сапсан не интересовал. Разве что только в контексте недавнего происшествия – смерти мужика, которого этот экзотический поезд и снес. Вспомнился Блок, комично представший в данной ситуации. Был ли мужик пьян, прежде чем грохнуться во рву некошеном? Определенно был пьян. Как же иначе.
Пассажиры рядом со мной ничего спиртного не пили. В такую жару проделать подобный трюк могли лишь некоторые конченные. Я таких не видел. А видел вот каких: деда, бабку и их внучка – приятных провинциалов еще советской закалки, возвращавших ребенка в город родителям; худого пожилого мужика со впалыми глазами, которого я окрестил про себя педофилом – почему, не знаю; невзрачную полноватую тетку и мамаш с шумными детьми. Справа сидела пизда, выделявшаяся средь остальных. Она была в меру привлекательная, о ней можно было бы подумать как о половом партнере. Настораживала меня в ней некоторая неаккуратность, но я списал все на дачу. Мол, только с грядок едет баба. Где-то в глубине вагона едва различимой тенью отражалась от стекла приятная молодая девушка. Я отметил ее мелкие губы – как у меня. Окрестил эти губы скупыми. А щедрыми – губы дачницы справа.
Так мы, взмокшие, разместились. Все ехали по своим делам. Ясной была для меня только цель поездки деда и бабки. Они довозили до вокзала мальца, а потом возвращались назад. Им было грустно расставаться с приятным мальчонкой, который показался мне весьма смышленым для своего – 6 – возраста. Дед в диалоге с бабкой даже очертил пропасть, которая разделила парнишку и стариков.
– И что твоя мамка забирает тебя так рано? Нескоро теперь увидимся.
– Она из Турции вернулась, – пояснила бабка.
– Из Турции… – Вздохнул дед.
В моей голове вздох старика стал мыслью. Непременно дед в своей короткой фразе уместил нечто подобное: «дура, блядь, твоя мамаша, шатается по заграницам, дергает тебя, мелкого, пожить спокойно не дает. В деревне-то оно лучше, чем в городе». Во всяком случае, мой бы дед сказал так. Мой деревенский, из города удравший, дед.
В вагоне стало посвободнее – на крупной, уже городской, станции вышла значительная часть пассажиров. Среди них и моя дачница справа. Никогда больше я ее не увижу, – констатировал безо всяких чувств.
Посмотрел на стекло, что было в самом конце вагона. В стекле обмахивалась бумагой моя тонкогубая девушка-тень. Я долго смотрел на нее, гадая, может ли она встретиться со мной взглядом, если я сидел от нее так далеко? Я очень слаб в точных науках.
Подползли к моей станции. Я подхватил из-под сиденья большую спортивную сумку, куда напихал вещей и овощей вперемешку, пакет с еще кой-каким инвентарем и двинулся в тамбур. Помнил я еще старые, воняющие пивом и мочой тамбуры, из которых на моих глазах падали мимо платформ алкоголики. Или их туда намеренно скидывали – я не придавал этому тогда значения. В моем сегодняшнем тамбуре пахло только куревом.
Встали, открылись двери, вышел. С группой людей, осматривая красные какие-то тюремные домики о трех этажах, спустился в переход, где уже букет ароматов вокзальных ударил в нос. Вышел на поверхность, остановился передохнуть, поменять руку. Люди ринулись к ларькам. Красивая баба в шортах и на каблуках с некрасивым мужиком, который был ей, пожалуй, братом, взяли себе пива и пошли, довольные, куда-то. Остальные тоже выбрали холодное пивко.
Губы мои скривились, и я даже, кажется, пробормотал что-то оскорбительное в адрес непутевых русских болванов, всосавшихся в дерьмовое пойло. Нет, я не из этих, что «на крестах», но просто мне непонятно влечение русских к затуманиванию мозгов. Зачем?
Со злым лицом шел я со своими вещами от вокзала к моему новому дому, где ждала меня дрянная и немного сумасшедшая старуха, с которой придется провести мне бесконечное множество дней прежде чем я найду себе другой угол.
До этого я виделся со старухой лишь раз – тогда, когда приезжал в город устроить себе жилье и работу. Набирая номер по объявлению, я наивно надеялся, что квартиру мне будет сдавать красивая девушка-студентка, которую я непременно выебу за время нашего сожительства, но вместо молодой наткнулся на старье. Все справедливо.
В тот раз старуха встретила меня зло, а квартира оказалась убогой даже на мой не самый привередливый взгляд. Моя крохотная комната 4х3 оказалась серой коробкой с грязным окном и диваном. Под батареей стоял таз.
Но есть ли у нас, провинциальных пассионариев, еби их мать, выбор? Все по закону: начинать с самого низа, от грязных полов, по которым носятся тараканы, до залов с красивыми женщинами и именитыми гостями. Залов, конечно, не будет. Женщины быть должны обязательно. Их придется у именитых гостей-кавалеров отбивать.
Пока моей ближайшей женщиной была старуха.
– Никаких гостей! – Наказывала она, – тебе тут не общежитие, не притон. Спокойно чтоб вел себя. Мне не нужны конфликты с соседями, и я уже старый человек. Поэтому без шума и суеты. Веди себя прилично.
– Нет проблем, – кивал я.
Но на этом старая не успокаивалась и оглашала десятки других запретов. Не жечь свет, не лить воду, не оставлять посуду…
С квартирой я кое-как уладил, сошелся с бабкой в цене и отправился на собеседование в типографию. Те нашли меня по объявлению, которое я разместил в Интернете. Их предложение – подсобник – мне приглянулось больше, чем менеджер по продажам. Мы условились по телефону, когда мне подъехать в типографию и решить уже на месте – подхожу я им или нет. Подошел. Круг моих обязанностей не сильно отличался от тех дел, что я ежедневно выполнял у себя дома, помогая деду с хозяйством и огородом. Только в типографии больше погрузо-разгрузочных работ. Нам же с дедом нечего разгружать было. 30 июля мне приказали явиться на стажировку.
29 июля я, в черных джинсах и ботинках, в белой футболке, сгоревший на солнце, обливающийся потом, с сумкой и пакетом стоял напротив двери с номером 115. Поставил на пол сумку. Позвонил в звонок.
Дверь открылась на чуть-чуть – мешала цепочка.
– Кто? – спросила раздраженно из-за двери старая хозяйка.
– Я.
– Кто я?! Пошли нахуй отсюда!

***

Старуха впустила меня после небольшой перебранки. Признаться, мне хотелось обматерить ее и даже каким-нибудь образом навредить – окно разбить хотя бы, благо этаж был третий. Но я сдержался. Говорил спокойно.
– Я у вас квартиру с сегодняшнего дня снимаю. Квартиросъемщик новый, Наумов Алексей Александрович. Мы с вами около недели назад встречались. Договорились, что сегодня, 29 числа, я въезжаю.
– Куда ты въезжаешь-то? – спокойней.
– К вам.
– Ну-ка, морду просунь.
Я повиновался.
Подслеповатая бабка хищно щурилась.
– Звонить надо, твою мать! Предупреждать! Тут эти чучмеки ходят – я никому не открываю. У нас пол дома ограбили уже!
Старая сняла цепочку. В халупе ее ничего не изменилось.
– Что-то у тебя мешков нет совсем, – искренне удивилась она.
– У меня вещей мало.
– С тюрьмы что ли?
– С тюрьмы, – кивнул я.
Усмехнулась. Шутила, значит. Не все так плохо.
Я старался избегать каких-либо контактов со старухой. Только кивал на ее замечания и поскорее скрывался в своей комнате, где стоял одинокий диван. На диване я разложил все свои пожитки и теперь думал, что с ними делать. Воевать за место в холодильнике для овощей, чтобы те не сгнили на жаре? Просить выделить полочку в шкафу для пары футболок и джинсов? Себе дороже. Я просто погрузил все обратно и разлегся на диване: нога на ногу, взгляд в потолок. В грязный. С которого подъздная лампа свисает, а по углам – паутина. Хуле делать? И я решил спать, чтобы не видеть всего этого, а рано утром пробраться в ванну и съебаться поскорее на работу.
На жаре меня хорошо разморило, и я скоро заснул.