markin2wheels : Wisdom. 2/3

Всё чаще я начал выбираться в центр. Смотреть на людей. Они такие интересные. Публика в мегаполисах весьма разношёрстна. Попадаются весьма интересные экземпляры. Помню прямо возле Индепенденс Холла, у того самого места, где был подписан документ о создании Соединённых Штатов Америки, страны которая предвещала новую эру в жизни человечества, на лавочке спала бомжиха. Грязная-прегрязная; рядом стояла сумка на двух колёсиках, забитая всевозможным хламом. Я сидел на лавочке напротив, метрах в десяти, и то ощущал едкий запах мочи, который она источала. Мимо прошли туристы с юга(в Филадельфии часто можно встретить уроженцев Техаса и тех широт; едут историю свою потрогать) и мне удалось поймать их взгляд на ней: в нём были глубины ненависти; они смотрели на неё как на кусок дерьма, не лучше. У них есть такая мулька в головах: раз мы живём нормально – то жить нормально можно, не проблематично. Откуда эти выродки знают её судьбу? Мало ли что ей пришлось пережить. Тем более не всё зависит только от нас. Ежи Лец писал – человек играет в своей жизни лишь эпизодическую роль. Я подошёл к ней поближе и хотел незаметно оставить пятёрку на её сумке, но заслонил солнце и она проснулась. Она дёрнулась в таком испуге, как будто я готовился пнуть её. Оставленную мной купюру, она с такой проворностью схватила с сумки, что мне стало за неё обидно. А вокруг ходили многочисленные ребята, мелькая своими шляпами и полосато-звездастыми флагами. Она тихо поблагодарила меня и засунула деньги в пятую по счёту футболку; все они были грязные и вонючие до омерзения.

После этого я пошёл в сторону берега, в старую часть города. Сел на лавочку между церковью восемнадцатого века и стеклянным входом в метро. Там сидел до самых сумерек, когда людей стало уже трудно различать среди серости. Тогда и придумал термин “эстримэ”. Даже посмеялся слегка: метко вышло и про меня.

Быть в наркотическом состоянии было неприлично для меня. Осознание выбора порой хлестало покруче прыжка с моста. Организм понял, что шутки кончились и купался в адреналине, который сам же щедро и вырабатывал. Конечно всё воспринималось с пометкой “напоследок”. Но! Я вам признаюсь абсолютно честно: до самого последнего момента мне так и не удалось вздохнуть полной грудью. Осознание помогало наслаждаться происходящим вокруг с удесятерённой силой, но никогда не отпускало гулять свободно. То есть срабатывали те самые рамки. Зная, что скоро умрёшь(по своей воле), вряд ли у кого получится жить полной жизнью. У меня не получилось. И это было ещё одно очко в пользу выбора. В то время я как раз читал “Удушье” Паланика. По-моему именно там Паланик сказал – те, кто хотят уже большего, чем счастья – хотят спокойствия. Мне хотелось уже просто не быть. Отринуть все эти внешние и внутренние тревоги. Бога не было, а значит того света тоже не стало. Впереди ждало полное исчезновение. Тотальное. В том же рассказе мне встретилась фраза, что есть люди, которые наметили себе дату смерти. Человеческая жизнь уже не воспринимается ими как чудо. И вот эти люди намного свободнее остальных. Книжка. Проблем разъедавших меня становилось всё больше, порой мне хотелось сделать намеченное раньше. Лишь бы только легче стало. Многих усилий стоило отсрочить до нужной даты. В тот же день, когда я прочитал это, а это было 29 апреля, три дня после концерта Раммштайна, я сделал на юге Филадельфии себе татуировку 26 на левом предплечье. Сказал друзьям, что это в честь концерта, который был надысь.

Последний раз я курил в ещё в марте. Купил тогда с дуру восемь пакетов травы и сфоткал их на фоне своей Нокии 1999 года выпуска. Заказал из Китая старую модель, ещё чёрно-белую и без полифонии. Но еле выкурив четыре пакета(трава оказалась сильнейшая; мы её брали в чернятнике, было жутко даже ждать в машине, пока знакомый ходил покупать; в таких районах живут не чёрные – негры), оставшиеся смыл в унитаз. Время подходило. Хотелось быть трезвым перед поступком больше чем за сорок дней. Возобновил свои посещения одного из самых известных сайтов, специализирующегося на личных трансляциях. По накуру замечаешь такие лёгкие ветерки, становишься очень чувствителен и обидчив. В каждой третьей трансляции мне казались подставы и психологи. Много интереснее там изучать чат: чем дышит родина за океаном. А она в таком сумашедшем смраду, что и выдержать невозможно. Вот так и веселился, читая дуриков и разводя тёлок сиськи показать. Трезвому в таких местах нечего делать, если есть ещё хоть какие-то остатки мозга.

Дело в том, что будь это заданием, типа школьного: пофотографировать бездомных в районе или прибить скворечник без входа, я бы сделал его, чётко задокументировав каждый шаг. Но всё делалось для себя, поэтому всё сейчас не так легко достать из памяти. Одно точно – последние три недели до дня рождения(смерти) стали особенно напряжными в смысле размышлений. Бывало считал оставшиеся дни. Иногда просто лежал часами уставившись в потолок. Забыл! Всё это время я подготавливал себе шатл для отправки с этой недоброй планеты. Им оказался тир на юге центра города. Я прошёл там подготовку, сходил на урок и получил разрешение(не документальное) стрелять в тире. Меня признали очень талантливым учеником. Стрелять мне понравилось.

Только первый раз я взял автоматический пистолет, все остальные разы рентовал самый большой, что у них нашёлся револьвер L38, с удлинёнными пулями “Full metal jacket” усиленной мощности. Паренёк я крепкий и при правильной стойке отдачи практически не было. Первый раз, когда я стрелял с него, то в пачке осталось два патрона. Я решил проверить как же выпадает один из шести. Тогда в доли-секунды в моём мозгу, цеплявшемся за последние надежды, родилась мысль “если всё-таки перейду на следующий уровень, то сыграю в это”. Я вставил одного посланника смерти, крутанул барабан и картинным движением защёлкнул его, не прибегая к помощи левой руки. Прицелился… и ба-бах! Пуля выбила чёткий кружочек в картоне мишени. Мне стало не по себе. Вытащил гильзу, вставил другой патрон, крутанул посильнее. Снова выстрел. У меня глаза наверно стали по пятьдесят центов. Вот тебе и удача. Никакого шанса на успех. А может это специальный механизм, который не даёт пропасть за зря даже одному патрону? Не знаю. Я пошёл домой совершенно опешившим: то есть если я даже и захочу жить, то мне всё равно придётся себя гасить? Но это уже не справедливо.

За всю неделю(а на следующую я поехал снова) мне не удалось найти ни одного упоминания о такого рода механизмах. В этот раз я вставил патрон и крутанул слабее. Результат был тот же. Выстрел с первого раза. Я уже механически заменил патрон и приготовился стрелять. Прицелился получше… щёлк – ничего! Щёлк – ноль. После второго щелчка я принялся считать, выстрел прогремел на пятое нажатие спускового крючка. Это дало мне хоть какую-то надежду. Но потом я откинул этот план, потому как мог выпасть и не патрон; тогда бы пришлось жить дальше. А это ещё хуже, когда не видишь смысла жить.

Как-то я включил на работе мафон с неизвестным мне альбомом группы Apocalyptica. Звучала композиция “Farewell”(потом посмотрел название). Когда она зашла за середину, я просто бросил работу и сел рядом с магнитофоном. Музыка так цепляла меня. Состояние было такое, что вот-вот зареву. Угадал. Под конец я уже сидел и ревел, а руки были в мурашках. Когда же пришёл домой и ввёл в переводчик название, то опешил. Это не совпадение! Я выслал её маме. Она сказала, что красивая музыка, но не даёт расслабиться. Она как-то держит в напряжении. Да, напряжение маме предстояло сильнейшее.

Последнее произведение, что я читал, было “Понедельник начинается в субботу”. Мне очень понравилось. Я читал его в центре, на набережной, перед тиром, после тира. Читал на стадионе, пару блоками южнее расположенного, чем Саус стрит, по Девятой улице. Читал внимательно, а когда задумывался, или пил, разглядывал даунтаун. Он с того ракурса очень хорош. Читал на набережной и меня просто облепили чайки, туристы фоткали меня как памятник. Благо чайки на меня ни разу не насрали. Я лежал и читал, в наушники давила Korea. В книге попалась дата 19 мая. Ну, думаю, как назло, хе-хе.

В последнюю неделю мы закончили работать во вторник. Мы шли с напарником и я спросил его: “Коль, а может нахуй Иисуса?” Он уже привык к моим таким речам, но всё равно даже отпрыгнул и спросил обиженно: “Ты хоть во что-нибудь веришь?” На это я ответил, что он узнает в следующий понедельник во ЧТО же я верю.

В эту самую неделю решил расписать себе график. День икс выпадал на субботу. Было решено поехать в Нью-Йорк на Брайтон Бич. Специально не заказывал себе хостел, как на выборы. Ехал с желанием ночевать в мегаполисе, и хоть никогда не хватало смелости и желания быть бездомным, но разок можно было. В среду поехал трахать итальянку в жопу. Нашёл её на сайте. Хотелось присунуть в анал, можно было бы на Бьютифул сразу два желания исполнить, но денег не хватило доплатить. Пришёл в отель, в котором жила эта труженица сексуальных услуг. Привязал велик к столбу возле Мэйсиса(он там рядом) и пошёл к жопе. Как только она открыла мне дверь, то захотелось бежать оттуда. Эта мадам была вполовину меня ростом и четыре меня в ширину. Мерзостно жирная.

Но я сам не знаю почему остался; наверно мне было не жалко трахать в очко этот пуддинг. На анал она согласилась в полсекунды. Сказала мне, что можно будет даже поиграть с игрушками; меня аж пот прошиб и пришлось ещё раз повторить намерения. Она всё поняла правильно – жопа её. Я положил деньги на комод и начал раздеваться. Она легла на кровать и стянула трусы задрав ноги вверх; потом села на край и начала ласкать член. Сосать без гандона она отказалась, ну и ладно. Я толкнул её на кровать и задрал ей ноги повыше, вставил в задницу и начал ритмично двигаться, при этом несильно потирая её клитор. Ну хоть форма её гениталий мне понравилась. Внезапно член стал терять упругость, я сказал ей встать раком. И снова засунул в жопу, на этот раз не так легко. Она тоже заметила его вялость и совсем не похвалила за это. Мне стало ещё противнее: ширина её жопы превышала длину её спины, как будто я трахал коробку от лампового телевизора. Тут я плюнул и пошёл в ванную; ни я ни она не сказали ни слова. Мне было противно, думаю она тоже поняла, что мне до омерзения не понравилась её жирность. Но никто не поднял эту тему. Пока шёл к велику, то чуть не смеялся. В тот вечер я дрочил на то, как трахал её. И кончил.

На следующий день я поехал в Нью-Йорк через центр Филы. Зашёл в тир. В тот раз выпало 50/50. Первый выстрелил сразу, второй только на четвёртый спуск. Ну хоть пополам – усмехнулся я. Сел на автобус на Арч Стрит, на которую кстати и приехал когда-то впервые в этот город. По пути в НЙ слушал новую группу, да разглядывал китаёз с чёрными. Одна чёрная чикса во всю дорогу не перестала говорить по телефону; ни на минуту. А ведь поездка заняла часа два точно. Вышел на Кэнэл Стрит и пошёл к любимому месту между двумя мостами. Один раз у меня при фотографировании этого места завалился горизонт(сам конечно) и Бруклинский мост стал похож на горку для катания. Казалось, что вода вот-вот хлынет из залива на берег, безжалостно затопляя лавочки и многочисленный люд.

Уселся я на длинной лавочке, по соседству спал какой-то индус. Достал из рюкзака “Братьев Карамазовых” и начал читать главу про чёрта и Ивана. Дело в том, что положил прочесть напоследок две мои любимые главы. “Великого Инквизитора” прочёл за день до того. Читал его раз в четвёртый. Каждый раз находил что-нибудь новое. “Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: „Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих“.“ Теперь же я сидел и читал про нос. Про то как помещик лишился носа и тем самым остался с носом. Я читал в очках. Не хотелось показывать проходящим мимо китайцам слёзы. Когда пелена застилала и читать не представлялось возможным, я переводил взгляд на Бруклин и разглядывал его здания. Мне было очень обидно, что не могу остаться здесь. Куда бы теперь я ни ехал, нигде уже не найти счастья, и тем более покоя. Дочитав, я оставил книгу на краю скамьи. Ту самую, что купил ещё в первую неделю. Успел отойти лишь пару шагов, как меня окликнули китайцы и показали на забытую книгу. Я жестом показал им, что всё как надо и они моментально успокоились.

Ехал по ветке В. Так до Брайтона очень недалеко. Приехал. Если использовать другой путь, когда эта ветка закрыта в воскресение, то проезжаешь мимо колеса обозрения из „Реквием по мечте“. Вот и у меня выдался своеобразный реквием по мечте. Был мини-тур по местам из этого фильма. Никакой конкретики, просто похожие памяти очертания. Второй фильм здесь же, на пляже, был “Достучаться до небес”. За всю свою жизнь в двадцать четыре года в Ростовской области я ни разу не был на Чёрном море. Атлантический океан был в моей жизни первым солёным водоёмом. Моря не видел. Параллель этой картине, одной из самых любимых мною, была позже в тот вечер. Я набродился по округе. Никогда не думал, что буду идти по этой деревянной набережной. И шёл. Когда стемнело, в арабском магазинчике купил Парламент, чипсов, шоколадок, попить и зажигалку. Араб неуверенно переспросил меня насчёт сигарет, в Нью-Йорке они стоят ещё в два раза дороже, чем в Пенсильвании. Какая мне уже была разница. Я почти восемь лет не курил сигарет, да и траву никогда не растабачивал. В семнадцать лет мне надоело засирать своё здоровье и я бросил. Ни одной сигареты за эти годы. Смешно.

Я уселся поближе к океану, зачерпнув воды перед этим и умыв ей лицо. На пляже курить нельзя, там повсюду написано про это. Ну я же всего один разок; и всё. Достал сигарету, отложил пачку и уселся на песок. Подумал, что лучше на рюкзак сесть. Приподнял жопу и начал отряхивать джинсы от песка – сломал сигарету. Засмеялся. Сел по-турецки, смачно зачерпнув мелкого песка в сеточки отделки моих кроссовок. Закурил. По началу казалось, что сигарета не настоящая: слабее, чем представлял. Но когда докуривал, то даже не решился встать на ноги, слегка кружилась голова. Закопал сигарету в песок рядом с собой. Сидел и слушал шум волн. Даже волосы на руках встали дыбом, такой кайф.

Недолго поразглядывал огни на той стороне водоёма и пошёл к турнику, который заметил ещё днём. Было прохладно, поэтому шёл к нему скорее погреться. На улицу повылазили американцы. Видимо существует негласное разделение часов посещения пляжа. Днём услышать там не русскую речь почти невыполнимая задача. Ещё днём сидел на лавочке рядом с русскоговорящей парой. Девушка лет 28-30 и, скорее всего еврей, к пятидесяти. Он спрашивал супругу чего купить поесть. Она равнодушно отвечала, что не важно; всё равно. Но он не отставал и спрашивал: “Может корн-доги? Чего тогда добавить в них? Или давай лучше хот-доги. Тогда добавлю в них побольше кетчупа, да? А картошку брать? Что будешь пить? Холодное? Трубочку захватить?” С каким же она вздохнула облегчением, когда он наконец ушёл. Она сидела и водила по лавочке рядом с собой маленькую дочь. Мне захотелось спросить у неё: “Зачем мы здесь? Ведь мы и здесь чужие.”; но естественно передумал – кому это надо. В то время американцев можно было пересчитать по пальцам на всём берегу.

Зато с заходом солнца одни сплошные американские рэканья. Я дошёл до турника, положил рюкзак на железную лавочку и сделал подъём-переворот. Эту штуку я всегда умел делать, видимо ещё до рождения. Турник оказался скользким и долго пребывать на нём не получилось. Зато поподтягивался и весьма согрелся. Оставил зажигалку и сигареты на той лавочке; с меня хватит. Пошёл искать лавочку для ночлега. Через дорогу от пляжа есть какой-то пустырёк, на нём стоит что-то наподобие советской сцены, которые стоят в наших парках. Поссал за этим сооружением. Сел на лавочку там же, спиной к океану. Все проходившие мимо говорили только по-русски. Сложилось впечатление, что я был в подмосковье. Дома вокруг сплошные высотки.

Нашёл себе нормальное место: детский дворик недалеко от этой же сцены. Лавочки там были сплошные, не из тонких брусков. На одной из них валялись газеты; подстелил их в районе жопы. Достал из рюкзака привезённую курточку(красную походную, что ещё в Москве покупал). В ту ночь ожидалось всего одиннадцать градусов по Цельсию. Лёг. Около получаса пытался уснуть, не меняя позиции; спать на спине не мог физически – сломанный копчик не позволил бы так насладиться моей ложей. Холодно! Начал подмерзать. Отжался от мягкого пола двадцать раз, согрелся моментально. Вернулся на лавочку и начал чувствовать, как по всему телу распространяется тепло. Как будто я был тазик с водой, а тепло – молоко, которое в него влили. Лежал и пытался уснуть. Никак не получалось. Опять стало холодно. Я даже испугался, что это плохо скажется на моих почках. Мне нельзя их застужать. Потом вспомнил, что осталось менее двух суток и успокоился. Чтобы согреться на этот раз, я уже подтягивался на кольцах, поджав ноги(они были низко расположены); на всякий случай ещё и отжался сразу же. За забором, метрах в двадцати, стояла карета скорой помощи. Наверно это их место ожидания происшествий. Снова лёг. Было уже полтретьего, на мне были старые часы “ЗиМ”, которые несколько лет тому мне подарил дед. Он даже подчинил их застёжку медной проволокой. Они для меня во всё это время были дороже золотых. Тем более сейчас.

Я понял, что никак не смогу уже уснуть, или даже согреться и пошёл бродить по ночному Брайтону в поисках кафэшки, или пицерии. Прямо перед моим носом закрылась какая-то забегаловка. Побрёл дальше. Остановился у ночного окошка DD, внутрь не пускали. Постояв с секунду, решил пойти чуть дальше. Но тут меня окликнул пьяный женский голос:

-Что это вы?(произнесено было так невнятно, что я понял лишь раза с третьего)
-В смысле?
-Ну это… идёте здесь.
-Да, иду.
-А я увидела ваш взгляд.
-И что же в нём?
-Вы хотите есть.
-Совершенно верно.

Разговор со мной завела женщина, пьяная в дрова. Ей было лет сорок-сорок два. Было видно, что в молодости она была красива. Я поддержал разговор просто от скуки, но и смеяться над некогда соотечественницей цели не имел.

-А можно вас угостить?
-Зачем? Я могу себе позволить купить еду.
-Мне хочется сделать приятное вам.
-Тогда в благодарность я вам тоже сделаю приятное – позволю себя угостить.
-Отлично… выбирайте.
Я выбрал какой-то бутер с сыром. Он стоил больше трёх долларов и она дала индусу пятёрку. Он дал сдачи и я думал двигать дальше.
-Постойте, а что? Этот черножопый не дал вам чай?
-Нет, только эту… этот… булку.
-Так. Надо бы и чаю. Холодно ведь.

Спорить было глупо. Она заказала ему чай и он озвучил цену в два с чем-то доллара. Она потянула к нему сдачу от предыдущей покупки, но её не хватило; я заплатил ему из своих. Она убрала мелочь в карман кофты. Вообще одета она была так, как будто мы с ней встретились в конце восьмидесятых в каком-нибудь Челябинске. Чисто советский фасон вещей. Я поблагодарил индуса, сказав ему бро.

-Не называйте его бро. Он недостоин. Это говно. Это не люди. Это нелюди. Как говорил мой папа – люди без профессии. Ничего не умеют делать, поэтому и работают продавцами.
Я промолчал.
-А с чем вы это чай заказали? С молоком?
-Да.
-Фу, какая гадость. А можно мне теперь просить от вас кое чего?
-Теперь вы можете требовать от меня всё что угодно. Кстати спасибо за угощение.

-Пожалуйста. А проводите меня до дома. Вам же не трудно?
-Мне всё равно. Я из Филадельфии. Приехал погулять. Сменить обстановку так сказать.
-А… ну можете и такое говорить. Мне показалось, что вы бездомный.
-Благодарю, но вы ошиблись. Так где вы живёте?
-Тут же, по пути, в 15 переулке. А знаете что? — Она развернулась ко мне и получилось, что перегородила путь вперёд. — А дайте попробовать что там я вам купила.
-С удовольствием. — и я протянул ей этот бутер. Пока она отщипывала кусок, я мельком посмотрел на её ноги: она была в каких-то допотопных замшевых туфлях и… в разных носках. Я чуть не засмеялся. Один был розовый, другой белый.
-А вы знаете, что совершенно обычно выглядите? В вас нет ничего привлекательного.

-Знаю.
-Хорошо. Мне кажется вы заблудились. Этот взгляд...
-Вы ошибаетесь. Я точно знаю чего хочу и куда иду. Спасибо за заботу.
-И всё-таки. Я видела раньше этот взгляд. Я живу на той стороне дороги, у пляжа.
-Везёт. Уже близко?
-Практически пришли.
-Замечательно.
Я уже допил чай и доел бутер, и выкинул мусор от них в одну из урн. Видимо на Брайтоне мусорный день пятница. Мы подошли к самому её дому.
-А где вы спали?

-Нигде; но пытался на лавочке.
-В Филадельфии он живёт… холодно?
-Да. Не смог уснуть.
-А можно вопрос? Только честно… раз уж мы так мило провели время, мне кажется вы хороший молодой человек. Сколько вам лет?
-Двадцать шесть в субботу.
-Да? Я думала больше. Ну ладно. Раз уж вы уже здесь, то… нет, не подумайте, обычно я так не делаю. Никогда. Просто у меня есть предложение: вы зайдёте ко мне? У меня хотя бы тепло, не то что на лавочке… но только до шести часов.
-Почему именно до шести?
-На работу надо.

-А… простите. Ну хорошо. Давайте.
-Но вы ни в коем случае не подумайте, что я зову вас, потому что хочу заняться сексом. То есть я хочу заняться сексом… как вы относитесь к собакам?
-Наплевательски.
-Не говорите так про мою Бэсси!
-Я про неё ничего не говорил, я даже о её существовании никогда не знал.
-Если вы не любите собак, то вам нечего делать в моём доме!
-Не то чтобы не люблю, опасаюсь. Если она меня не тронет – я её тем более не замечу.
-Да она спит почти все сутки. Тем более у неё своя кровать.
-Тогда вопрос с собаками решился.
-Перед тем, как мы пойдём ко мне, у меня есть последний вопрос.

-Какой же?
-Вы меня не убьёте?
-А вы меня не будете просить об этом?
-Нет.
-Ну тогда нет. Признаться, даже если бы и попросили – отказался б; не люблю вида крови.
-Но мало ли что у вас на уме.
-Вам лучше не знать. Но там нет ничего плохого для вас. Обещаю.
-Я вам почему-то верю.
-Я тоже.
-Мы просто полежим до утра спиной к спине. Никаких приставаний. Да?
-Совершенно верно.

-И у вас нет никаких венерических болезней?
-Во-первых нет; а во-вторых я слышал, что через спину ничего не передаётся.
Мы вошли в дом этажей в двадцать, поднялись на лифте на второй этаж и вышли. Я повесил куртку на вешалку у входа, рюкзак кинул там же.
-У тебя смотрю татуировка есть?
-Две. А что?
-Просто мужчины, у которых есть татуировки – слабые личности. Встречала всех в татуировках, а личности никакие.
-Возможно.

Вошёл и начал разглядывать фотографии; мне бы её дочку. На фотографиях была красивая девушка лет двадцати. Она в это время носилась по квартире, а из-под задратой ночнушки торчала голая квадратноватая жопа. Она сказала, чтобы отвернулся, пока натягивала трусы. Я ничего не спросил у неё про фотки. Она ковырялась на кухне; от всего предложенного ей я отказался. Не хотелось.
-Может чайку? Суп есть.
-Благодарю.
-Может минет? — сказала она почти шёпотом.
-Что?
-Ничего. Не хочешь чай, как хочешь.
Сделал вид, что и правда не заметил. Пока я бродил по залу, она сорвалась в ванну и стала звучно блевать. Я молчал. Долго же она рыгала, а потом, выйдя из ванны сказала:
-Мы же уже на ты?(я кивнул) Ну тогда подчини мне бачок. Течёт. Сможешь?

-Увидим.
Я подчинил её сраный бачок за минуту. Даже смешно стало, что именно теперь я готов к семейной жизни, и смогу если что и подчинить чего в доме.
-Вот спасибо. Как меня достал этот бачок!
-Не за что. Как тебя зовут?
-Не важно.
-Хорошее имя. Нет, правда. Я тебе представился.
-Ну и молодец, а я не буду.
-Ладно, как хочешь. Давай спать: три часа уже.

Она выпила глоток какого-то ликёра и показала на кровать. Она была немаленькая. Я лёг поверх одеяла в джинсах и футболке. На мне была футболка со Стьюи Гриффином. На нём были большие очки и на мне тоже, когда я шарился по Брайтону ещё до захода солнца. Она повернулась ко мне жопой. Задницей назвать это мне не позволит совесть. Она оказалась толще, чем мне показалось на улице. Такая рыхленькая свинка с непропорционально большим животиком. Я лежал и улыбался, мне было забавно.

-Можно тебя попросить?
-Да, конечно. Что хотите?
-Мы же на ты перешли! Погладь мне спину. Помассируй скорее.
Я прикоснулся к её спине.
-Ай! Что у тебя с руками? Они как лёд!
-Замёрз ведь, чего удивительного. Могу убрать.
-Оставь. Тем более это приятно холодит спину и она начинает меньше болеть. Я лежал и массировал её спину, а сам чуть ли не ржал.
-Нет, если тебе тяжело, не делай этого.
-Мне всё равно.
Так я массировал её спину минут пять, тут она решила лечь на спину.
-Ты что, одетый?

-Ну да. Я же сверху одеяла.
-Так залезь под него!
-А можно?
-Ну… — и она недовольно фыркнула.
Я снял одежду и залез под одеяло. Глаз уже более-менее привык к темноте и я мог различать контуры. Она недолго полежала на спине и снова отвернулась.
-Помассируй спинку ещё.
-Ладно.
-Чё у тебя руки никак не согреются?
-Откуда я знаю?

Тут я немного обнаглел и стал массировать ей жопу. Возбуждения не было, было просто забавно. Она молчала. И тут я бесцеремонно засунул руку ей в трусы, и сзади начал гладить её под жопу и начал уже дотрагиваться до вагины. Она была обрамлена жиденькими волосами. Сначала она не двигалась, а потом начала подобно кошке дёргаться навстречу движениям моей руки. Тут я уже взял и всунул палец внутрь. На удивление там оказалось очень мокро. Не ожидал такой прыти от старушки. Начал уже и губы пальцами шевелить и по два пальца внутрь засовывать. Тут она как подскочит и как побежит к шифоньеру.
-Ты куда ломанулась?
-Слишком много эмоций. Надо запить. — Она достала из шкафа в зале бутылку ликёра и побежала наливать в кружку. — Забавное знакомство.
-И я о том же. Именно забавное. Ложись.
-Щас.

Она снова легла на кровать, но уже не отвернулась от меня, а наоборот повернулась ко мне и положила свою ногу на мою. Трахать её не хотелось. Состояние было необычное. Тут она потянулась ко мне и поцеловала в губы. Я максимально втянул губы в себя. Эта весёлая женщина ещё час назад стругала как выпускница, и вот лезет целоваться. Мне было неприятно. Но она быстро отстала. Обняв меня она обмякла. Ей стало хорошо. И я понял, что она искала даже не столько секса, сколько избавления от одиночества.

-А что ты любишь кушать?
-Много чего. Я не так привередлив. Допустим скумбрию с картошкой очень люблю.
-Копчёную такую?
-Ну да, желтоватую.
-А картошку в мундирах?
-Не принципиально.
-Ясно. Я утром позвоню маме, она скумбрию принесёт. Картошечки наварим, да?
-Нет.
-Что нет?
-Придёт утро, ты пойдёшь на работу, я поеду в Филадельфию. У каждого свой путь.
-И ты будешь в Филадельфии, а я тут?

-Да.
-И что, мы больше не увидимся?
-Нет.
-И ты мне не позвонишь?
-Нет. Это нормально.
Было видно, что она обиделась. Минут пять мы лежали молча.
-Что ты говорила про мой взгляд?
-Он какой-то потерянный.
-Возможно. Погоди...
Я поднялся, сел на кровати, отодвинул одеяло в сторону и раздвинул ей ноги. Она слегка сопротивлялась вначале. Я отодвинул в сторону её чёрные растянутые трусы и начал массировать то, к чему и добирался. Она начала извиваться. Несколько раз начинала поднимать ногу на меня, но я её откидывал обратно на кровать.

-Снимай трусы.
-Зачем?
-Песни петь будем. Я сам тогда.
Я её развернул и стянув трусы, бросил их на пол возле окна.
-Э! Ты чё их так кинул?
-Нормально.
Мне очень понравилась форма её половых губ. Я эстет в таких делах. Они были размером что надо. Она продолжала поражать меня своей влажностью. Убрать бы это тело вокруг – цены бы ей не было. Я сидел и гладил её письку: пальцем правой руки проникал в неё, а левой тёр клитор и массировал губы. При всём этом внимательно наблюдал за происходящим.

-Ты чё там разглядываешь?
-Угадай. Да гинекологом в детстве хотел быть; вот навёрстываю.
-У меня там бывали многие, но так никто не заглядывал.
-Так я у тебя не первый?
-Второй!
-Не для меня значит твоя роза цвела. Нравится мне смотреть на письку. И что теперь?
-Нет. Мне наоборот нравится.
-Ну вот и славно.

Тут она задрала ночнушку и оголила свои маленькие обвисшие сиськи. Взяла мою руку своей и начала гладить соски. Я понял и продолжил в этом же направлении. Она кайфовала.
-Что ты со мной играешь?
-В смысле?
-Может тебе неприятно? Так не делай этого! Я не заставляю. Мне начинает казаться, что ты так отрабатываешь свой ночлег.
-Успокойся, тем более я всё равно не сплю; а если бы мне это не нравилось, то не делал бы.
-Странный ты какой-то.
-Согласен. Ещё ни разу ни по ту ни по эту сторону океана не встречал подобных. Может мне уже вставить тебе кое что побольше пальца?
-Два?

-Кулак! Фистингом сейчас займёмся.
Всему этому сопутствовало отвращение, но интерес, чем же это всё закончится, был сильнее. Будь она помоложе, или постройнее – всунул бы без всех этих раскачек. А так не хотелось.
-Может минет мне сделай тогда?
-Зачем?
-Признаю: ты меня просто на лопатки положила этим вопросом. Даже не знаю, что и ответить теперь. Давай трахну тебя раком тогда?
На самом деле не хотелось совершенно. Бесцеремонный рассвет начал уже проникать сквозь жалюзи, и при его свидетельстве мне ещё меньше захотелось вступать с ней в половую связь.
-Зачем?
-Ну и славно.
В секунду я подлетел с кровати, оделся и пошёл в ванну мыть руки. Хорошо вымыв их, скоро оделся и остановился у входа. Она всё ещё лежала на кровати, с которой крикнула мне:
-Оделся уже?

-Чай не принцесса: корсеты шнуровать не нужно.
Она встала закрыть за мной дверь. Я пристально посмотрел на неё и сказал:
-А знаешь, что самое обидное? Ты мне так и не сказала как тебя зовут.

И вышел. Она ничего не сказала и лишь защёлкнула за моей спиной замок двери. Выйдя из подъезда, я пошёл направо; к пляжу. Уже успевший вступить в свои полномочия рассвет встречал меня залпом из миллиардом своих лучей. По деревянной набережной бегали старики. Воздух был необычайно свеж. Солнце начинало греть и я оставил свою красную куртку на одной из многочисленных лавочек. Даже компас в ней не помог мне сориентироваться в жизни.

Во мне уже жило что-то радостное. Настроение было очень хорошим, причину не понимал сам. Если вы помните “Реквием по мечте” в тот момент, когда Гэри говорит, что любит маму и хочет подарить ей телевизор, за спинами героев видна каменная дорожка в море. На одну из таких я залез, и пройдя по ней до конца, вернулся на берег. Она была скользкая, камни тут и там пугали остротой своих спин, но всё прошло отлично. Рыбачивший рядом дед лишь слегка задержал на мне взгляд; затем отвернулся и снова закинул спиннинг. Я понимал, что эта женщина нечто большее, чем просто одинокая алкоголичка за сорок. И что она увидела в моём взгляде? Не мог же он так быстро настроиться на частоту бездомных потерявшихся. А может она увидела именно мой случай потери? Потери самого себя. Я никак не мог понять. Лишний раз жизнь доказала, что её сценарий обширнее, неизведаннее.

Я сел на поезд, на те места, где спереди нет следующего ряда кресел и можно вальяжно протянуть ноги, если никто рядом не стоит. К окну со мной села женщина старше пятидесяти. Она читала русскую газету, на которой крупными буквами пестрело название статьи “Вот что я скажу фашистам”. Я протянул руку, чтобы указать женщине на статью пальцем и спросил чья же это статья? Во время движения я нечаянно костяшками задел её сиську и еле заметно улыбнулся. Она сказала, что статья эта (не помню точно женское имя) Гордон. Тогда я спросил, а к кому обращена эта статья? К фашистам второй мировой, или современным подросткам нацистам, или к кому-нибудь ещё? Да и какой в ней вообще может быть смысл? Зачем фашистам знать, что им скажет какая-то Гордон? Они её что, спросили? Женщина сказала, что не знает и мило заулыбалась. Солнце беспрепятственно проникало в вагон и мне всю дорогу пришлось ехать не снимая очки. Выйдя на Гранд стэйшн, побрёл снова к тому месту между мостами. С одной стороны мне хотелось раньше попасть домой(жить оставалось около суток), но я всё равно пошёл туда. Как будто что-то тянуло меня.

Там недалеко находится один из супермаркетов Америки, я зашёл в него поссать. Туалет для покупателей был на складе и выглядел как типичная уборная в нашем ЖЭКе. Внутри туалета меня встретил едкий запах хлорки, я пытался выдержать его, но не смог и выбежал; глаза щипали и слезились. Тут подбежал уборщик и начал извиняться. Оказывается он обработал туалет, теперь следовало подождать несколько минут, прежде чем смывать химикаты. Всё время, пока он наводил там порядок, я стоял и беспрестанно моргал глазами; становилось легче. Выйдя из магазина, я направился к скамейке, на которой вчера оставил книгу.

И тут меня осенило – есть за что любить людей – они хотят быть счастливыми. Вот конечный пункт всех их мечт. Просто у каждого он свой в силу разности восприятия мира. Та женщина искала счастья, уходя я заметил в её лице благодарность, хоть она и пыталась скрыть её под маской обиды. Она получила капельку счастья. Мне же это ничего не стоило, так может если я вдруг могу приносить людям пользу, может в этом и есть моё предназначение. Потеряв себя для своих собственных амбиций, мне легче будет настроиться на помощь другим. “Хоть бы книга была на месте – тогда я оставлю себе жизнь” — думал я пока шёл под мостом. Вот уже видна та скамья, на ней нет книги… я шёл вперёд не дыша. И вот – книга лежала на следующей скамье. Я заплакал. Сел рядом, взял книгу в руки и поцеловал её. Теперь очки можно было и снять, я совершенно не стеснялся причины этих слёз. Я нашёл жизнь, наконец увидел её. В “Шлеме ужаса” мне понравилась фраза про то, что это только с виду лабиринт, на самом же деле у каждого лишь тупик, только длиннее, или короче. Именно так я думал о богатстве. Владея средней машиной и небольшим домиком, да даже ничего этого не имея можно абсолютно точно понять, что это тупиковый путь. Всё равно когда-нибудь наступит предел. Эгоизм конечен; любовь же безгранична. Истинная любовь. Какая ирония, что я не мог за долгие месяцы размышлений прийти к такому выводу, а пришёл меньше, чем за сутки реальной жизни. Она накатила на меня волну настоящих впечатлений, и я выбрался! Выплыл!

Слёзы не прекращались. Бруклин был похож на сплошное размытое пятно. Но на всём протяжении этих слёз их неизменным спутником был смех; смех радости. Слёзы слишком неординарное выражение эмоций. Они бывают всевозможно разными. И именно эти слёзы я любил. Мне теперь можно было сидеть тут хоть до вечера; не нужно было убивать себя на следующий день. Удивлённые китайцы проходили мимо и разглядывали нытика, в полтора раза больше каждого из них. Вот теперь мне было на самом деле всё равно, что они подумают.

По пути домой, просто отрубился в автобусе. Проснулся, когда проезжали Кэмден. Вышел на станции и подошёл к чёрной женщине, ей было плохо, или она глубоко задумалась; предложил помощь. Она опешила; отказалась. Не особо помню как отметили мой день рождения. И на следующий день я начал читать “Чапаев и Пустота”. Сел возле баскетбольной площадки. Чёрные гоняют мяч; чё им. Так необычно было быть живым через сутки после намеченной смерти. Пустоте оказалось двадцать шесть лет; как и мне. Мне двадцать шесть лет. Проходя сквозь ряды ткачей, Пётр думал: “Почему я считаю себя более умным, более достойным быть счастливым? Неужели потому что читал Гоголя, Гегеля и Хайдеггера?”. Первый труд немецкого философа датируется 1948-м годом, или около того. Витя мог читать Хайдеггера, Пустота нет. Пелевину очень хорошо удалось выявить смысл революции – перемену людей, которые ели икру и заматывались в соболей. Не было цели вырасти, была цель материально обогатиться. Это всё равно что начать хлебать щи серебряной ложкой вместо лаптя.

А ведь за этих людей теперь предстояло биться; только не понятно с кем, как и зачем. А те, ради кого, даже не смогли бы понять смысл этой фразы. Да! В понедельник я шёл недалеко от дома и вспомнил обещание, которое давал Коляну. Я достал телефон позвонил ему и сказал: “Я верю в людей!”

Через неделю, когда появилась работа, я спрашивал напарника о чём он думает дома. Оказалось о том, что сделал за день на работе, а потом что будет делать завтра на работе; а если завтра выходной, то о том где бы денег достать; а если деньги есть, то где бы их взять на будущее. Комментарии излишни. Эти люди совершенно не видят ничего дальше семейного круга; они искренне не понимают смысла благотворительности; никогда не помогают другим. Весело.

На следующей неделе я лежал ночью на той же лавочке у баскетбольной площадки. Чёрные гоняли мяч под светом прожекторов. Лежал себе, слушал музычку релакс и тут увидел звезду. Очень внимательно смотрел на неё и начал думать. Скорее даже получал мысли, нежели сам их синтезировал. А вдруг я решил быть за людей лишь для того, чтобы остаться в живых? Вдруг прикрываю себя высокой целью лишь бы ещё пожить, понаслаждаться некоторыми моментами жизни? Надо крутить барабан. А вдруг именно сейчас убью себя, когда решил жить? Это будет даже не обидно. Даже слова подобрать не получится. Чуть ранее в тот же день я сидел и читал главы про отца Зосиму. Раз смог увидеть по-другому про инквизитора, то смогу и на это посмотреть в другом свете. Дошёл до главы “О вере до конца” и выбросил книгу в мусорку возле площадки.

Я должен! Чтобы вести их за собой, в первую очередь я должен верить в себя самого. Должна быть нерушимая основа, крепче всего остального. Неподвластная ветрам. Решено было на следующий день сыграть в рулетку. Поставил будильник на четыре утра, метро с пяти открывалось. Благо вещей осталось немного: ноутбук, фотик, ридер и велосипед. Лёг в два: сначала долго думал, потом мылся.

Встал по будильнику таким бодрым, что смог бы наверно и марафон бежать в то утро. Адреналин кипел. Доехал до стадиона на велике, припрятал у забора ключи от хаты и симку. Жить хотел. Покатался по району. Такая тишина. Мёртвая. Покатил к метро; оставил на лавочке фотоаппарат и ридер, велосипед прислонил к ней. Ехал на метро и думал – а ведь это возможно в последний раз. Чёрные изредка недовольно пялились; я же улыбался как дурак.

Вышел на Второй Стрит и пошёл в сторону моста. По пути нашёл уже открывшуюся кофейню. Взял кофе и пирога. Ел медленно, смакуя каждый миг. Потом направился к самому мосту. Он в тот день был открыт с левой стороны, то есть вид был не на центр, а на Норд-Ист. Я дошёл почти до середины, вытащил компьютер и запустил форматирование жёсткого диска. Даже вспомнил ролик Фримана, про то, что никто не сможет удалить данные со своего кампа. Удалил всё. Даже поочерёдно подключал все свои флэшки и SD карты. Пустота. Засунул всё в чехол; ноутбук просто закрыл, даже не выключал. И когда никого рядом не было – бросил в реку. Моё добро так громко плюхнуло, что я даже немного испугался. Думаю мало кому доводилось слышать этот звук. Я стоял и смотрел на поднимающееся откуда-то из-за Кэмдена солнце. Оно приветствовало даже меня.

Решил пойти на пирс, который лишь в том году привели в порядок. Пока шёл обратно по мосту, услышал гул поезда, который ехал чуть ниже. Некоторое время смотрел ему на крышу; потом улыбнулся. Когда шёл вдоль моста к пирсу, то читал про себя стишок, который пришёл ко мне примерно пару недель до этого:

Ты вышел не с начала
И не дойдёшь конца.
И сможешь здесь лишь повторить
Ты участь деда и отца.

Ведя из глубины веков черту родства
Сменяя очерёдность дедов и отцов
Ты сможешь поместиться в вазу
И это есть предел в конце концов.

На пирсе я просто немного поспал. Разлёгся на широких ступеньках, подложив рюкзак под голову. Почти час провёл там, но было всего-лишь начало восьмого. Оставалось пару дел. Я вычистил всё из рюкзака; выкинул даже блокнот, который мне подарила американка, у которой жил поначалу. Только перед тем как отправить его в мусорку, написал “Всё как минимум занятно. 28.05.2012. Подпись”. Пошёл посидеть в парк на пересечении Волнат и Шестой. Вашингтон сквеар. Сел там на лавочку и ждал. Была надежда, что придут строго одетые люди и скажут – вы прошли тест; вы зашли слишком далеко; спасибо, вы свободны. Хуй там! Никто не пришёл. Иногда начинал думать, что друзья догадаются где я и что я, и силой уволокут меня отсюда и посадят в психушку для моего же блага. Никого не было. Было девять часов утра. Тир открывался в десять. Но идти нужно было скорее к десяти сорока, не раньше.

После, на некоторое время я потерял действительность. Я так глубоко задумался, что впервые в своей жизни услышал тишину. Тотальную тишину. Её принцип совершенно отличался от того, какой она мне всегда казалась. Раньше я думал, что чтобы услышать её, нужно залезть в самое тихое место в мире, в какую-нибудь звукоизолированную комнату, и то мысли своим скрипением мешали бы насладиться ей. Оказывается тишина исходит изнутри; она выходит и обволакивает абсолютно всё; делает всё беззвучным. Было так необычно, я реально не слышал ни звука вокруг, хотя мимо ходили люди и ездили машины.

Разбудил меня какой-то дед с собакой. Он сказал мне что-то и я машинально отказался. Лишь потом до меня дошло, что он сказал – давай прогуляемся. Он так дружелюбно смотрел на меня, даже показалось он увидел что было в моих глазах. Иначе зачем окликнул. Времени оставалось мало. Я с помощью рук встал со скамьи и пошёл на юг. К тиру. Зашёл по пути в забегаловку, где готовили обалденные стейки. Мясо жарилось прямо здесь же, на электрической плите возле стола. Они ещё не открылись и я пошёл дальше. Когда перешёл Вашингтон авеню, то посмотрел на забор ещё раз. Каждый раз, когда ходил мимо, то смотрел на него. В том районе в основном живут мексы; они и разрисовали забор. На нём было нарисовано что-то типа парня с пистолетом, вокруг которого вращалась Земля. Мне так сильно захотелось, чтобы это было не последнее, что я увижу в своей жизни.

Зашёл в тир, там меня уже знали по имени. Взял пачку патронов, любимый револьвер и пошёл в сам отсек стрельбы. Мне выдал наушники и очки дядька, у которого я проходил уроки. Мне дали дорожку, сзади которой было смотровое окно. За ним стоял тип, который хвалил меня за уверенное управление револьвером. А по самому огневому рубежу рыскал инструктор, который учил стрелять новичков. Я часто замечал его боковым зрением рядом с собой. У меня не было никакой возможности сыграть в рулетку. Даже последние два патрона я зарядил вместе и выстрелял по-очереди. Отдал очки и наушники, попрощался в тире. Была небольшая(как мне показалось) дрожь. Я понял, что меня просто колбасит, когда сдавал револьвер и забирал ID; работник, который тоже помнил меня, спросил – ну как я пострелял. С большим усилием у меня получилось ответить ему – спасибо, хорошо. Я взял айди и просто не мог попать им в прозрачный кармашек кошелька. Мне не сразу удалось это сделать и я ломанулся к выходу, и начал дёргать дверь; но её не откроешь, пока продавец не нажмёт кнопку. Когда я вышел на улицу, то не быстро побежал от тира. Ноги трусились, да и весь я был как в лихорадке, даже блевануть захотелось; но потом прошло. Я реально осознал, что если бы не этот инструктор, то я спустил бы курок, приставив револьвер к своей голове.

Я прошёл мимо закусочной. Есть совершенно не хотелось. Я кое-как доехал домой, временами хотелось перестать себя сдерживать и просто упасть на землю и трястись как эпилептику. Еле устоял. Велосипеда и остального естественно не было. Я пришёл домой и в одежде лёг под покрывало. Меня трусило ещё часа четыре. Только к вечеру я смог более или менее управлять своими конечностями. Следующие три недели я метался между желанием всё-таки сделать это, или уехать в Россию. Либо сыграть, а потом уже ехать; но подумав, решил, что дома будет слишком просто – там меня ждут любящие люди. Решил ехать в Калифорнию с минимумом денег. Понюхать настоящих, а не выдуманных сложностей.

Всё это время у меня на потолке была прикреплена мишень, я засыпал и просыпался глядя на продырявленного преступника. Она поселилась там с 28 мая.
Вдобавок ко всему я начал по-другому слышать песню Тату “Не верь, не бойся, не проси”. Это единственная поп-группа, которую я хоть изредка могу слушать. Так вот фраза “Кто-то понты, а кто-то маньяк” злила меня всё больше и больше. Я вполне знал, что способен совершить это. Я начал немного подготавливать напарника. Если бы получилось застрелить себя, то это должно было выглядеть как самоубийство. Про рулетку ещё меньше поняли бы. С двадцать восьмого мая я думал сделать татуху с годами жизни братьев; но как-то мне приснился старший Димка и по его настрою я совершенно точно понял, что не имею права бить его у себя на коже.

Итак, в субботу 16 июня, на обеде я сказал напарнику:
-Приготовься. В понедельник придут они.
-Кто они?
-Ты видел у меня двадцать шесть?
-Ну да. Так что это значит?
-Это мой номер в сообществе конской залупы. Тебе они набьют римскую двадцать семь на шею, если ты будешь достоин вступить в братство.
-Пиздунчик ты.
-Серьёзно; но я не хочу чтобы они пришли, даже надеюсь на это. Просто это общество, члены которого носят вместо галстуков конские залупы. Они проповедуют необходимость замены устоев, по которым развивалась и развивается планета. Если не изменить отношения, то не из-за чего будет и волноваться. Конечно я мечтаю, чтобы они не пришли, иначе мне...

На стене, которую следовало после зашивать гипсокартоном я написал:

ДАЖЕ УЩИПНУВ СЕБЯ
ТЫ ПРОСНЁШЬСЯ
НА

ВРЯД ЛИ.

Конечно никто ничего не понял. Меня только подкололи, что не знаю как пишется “навряд ли”. Я согласился. Как же им повезло.

В воскресенье был день отца, поэтому тир был закрыт. В понедельник был ограниченный доступ, какие-то учения. Всё равно решил ехать. Постоянно думал: куда же после? Россия? Калифорния? Сел на лавочке в паре кварталов от рокового места. Малюсенький такой скверик; на вывеске значилась дата основания 18 и ещё пара цифр. Сел по-турецки на лавочку и позвонил дружище в Краснодар. Полчаса слушал какие дебилы какого сорта диски у него покупают. Время кончилось. Думал поесть перед тем как идти. Не смог. Ложь наверно про пиры перед казнью. Мне даже печенья не залезли, которые нёс с собой. Сидел и гладил подушечками пальцев спинку лавки, чувствуя все неровности структуры. Никогда до этого мне ещё не хотелось так жить. Наверно это желание граничило по силе с желанием человека, которого привели на расстрел и даже глаза уже завязали, но в нём ещё жива надежда – а вдруг осечка?

Встал; ноги даже немного просели. Я собрался, выдохнул и пошёл в нужном направлении. Деды, что сидели неподалёку заинтересованно посмотрели на меня. Я нервничал как перед самым главным экзаменом в моей жизни. Когда подходил к зданию, чуть не убежал прочь. Когда же вошёл внутрь, держался уверенно. Пошутил с продавцом, взял револьвер(мне хотели дать, тот что поменьше, но взял любимый) и пачку патронов. Поднялся, взял очки и наушники. Мне дали вторую дорожку, почти у выхода. За спиной было окно, но людей в тот день было очень мало. Я прикрепил мишень, выбрал дистанцию и нажал кнопку. Открыл пачку с патронами, вставил один, крутанул барабан и… последнее, что помню – это удаляющаяся мишень.

Всё сказанное ниже о нахождении в госпитале документально подтверждено во многих ведомствах города Филадельфия, штат Пенсильвания. Экспертиза признала произошедшее несчастным случаем. А записи выше этого абзаца никоим образом не могут быть предоставлены для оспаривания официального заявления. Это как в известном мультике: “Альбом предназначался только для рыб”. Просто у меня кукундер поехал от тонн обезболивающего и частых наркозов. Благодарю за <понимание>.