Практолог : Старые шлюхи.

Старые шлюхи.

Попал сегодня в одну конторку. Так себе конторка, даже бедненькая. Наследие бюджетного прошлого сквозило там изо всех щелей. Старая мебель, облезлые деревянные рамы с трещинами в палец. Давно не мытые стёкла. Поэтому, я не удивился, что руководил сим заведением такой-же старый и облезлый бывший бюджетный функционер, ныне не совсем смогший вписаться в струю рыночных отношений. Причём конторка эта есть монополист в своей отрасли. Жить могли-бы припеваючи, а нет… Наличие охраны при входе меня несколько смутило, что здесь можно охранять, кроме затхлого запаха немытой старой пизды главного бухгалтера. Из всех вещей, необходимых для более или менее грамотного ведения дел тут были только мониторы компьютеров, (и то древние телевизоры), да немного оргтехники, типа сканера, принтера, факса и прочей лабуды. Всё это оргтехническое «великолепие» немного диссонировало с общей обстановкой запустения и застоя. Как-бы кричало всем своим видом о полной несовместимости данной организации с нынешней ситуацией и, как следствие, невозможностью её, (организации), существования. Но, видимо, монополия на оказание услуг в данном конкретном секторе экономических отношений и давала возможность этой старой калоше быть на плаву.
Работали здесь такие-же люди, сросшиеся с внешним антуражем своей внутренней организацией. Работа шла неспешно и малоэффективно. В результате, на получение пары листочков бумаги, под которыми я должен был поставить свою подпись, у меня ушло больше часа времени. Всё это время я сидел в кабинете бухгалтера на чуть живом единственном стуле для посетителей, обитом поносного цвета потёртой винилискожей. Стул подо мной жалобно поскрипывал при каждом моём движении и грозился опрокинуть меня на пол, если я не замру бездыханный в одной позе. Час попыток не свалиться со стула я перемежал с блужданием глазами по скудному и убогому интерьеру кабинета. И вот, я увидел ЭТО…
Это, представляло собой старинный, видимо купленный ещё на деньги профкома ламповый радиоприёмник, (когда-то, профкомы были могущественными организациями и имели право рекетировать трудовое население постоянными поборами с кровно заработанных грошей). Радио было в добротном, не рассохшемся от времени, но изрядно пошарканном деревянном корпусе. Ручки регулировки настроечной шкалы, громкости и ещё чего-то, были сделаны из пластмассы цвета слоновой кости и, видимо, по замыслу создателя, «косили» под эту самую слоновую кость. Также на панели управления, (если это определение будет корректно для столь почтенного аппарата), имелись кнопки аналогичного цвета и дизайна. Кнопок было штук шесть, видимо, переключать диапазоны волн. Динамики прикрыты грубоватой суконной тканью. Этот пепелац вещал песню в исполнении Верки Сердючки, которая, по моим наблюдениям, является культовой фигурой отечественного шоубизнеса и кумиром всех главных бухгалтеров во всех организациях нашей необъятной страны.
Я уставился на этот приёмник, т.к. давно не видывал таких раритетов, тем более в столь неплохом и даже рабочем состоянии. Т.к. заняться было откровенно нечем, я стал представлять и вскоре отчётливо увидел, как данный аппарат оживает. Да, он был живым. Он был свидетелем множества событий, произошедших в его присутствии с момента выпуска и начала вещательной карьеры. А карьера эта, судя по дизайну, началась примерно во второй половине прошлого века, ближе к его середине. Тут из динамиков попёрла реклама каких-то прокладок с крылышками, и приёмник стал неимоверно корчиться от безысходности и позорной своей участи. В его взгляде читалось бездонное несоответствие внутреннего содержания самого вещателя с тем, что он вынужден вещать. Ретранслятор загрустил всепоглощающей грустью и, если-бы он мог пустить слезу какой-нибудь технической жидкостью, то обязательно сделал-бы это и сделал-бы весьма обильно.
Когда-то он нёс людям истинную радость, воспроизводя голоса Марка Бернеса, Муслима Магомаева, Льва Лещенко, Иосифа Кобзона или, на худой конец Нани Бригвадзе. Когда-то он вещал судьбоносные тезисы очередного съезда ЦК КПСС и все это слушали поневоле. Когда-то из его динамиков доносились раздирающие душу монологи героев радиопостановок Шекспировского «Гамлета», он доносил до слушателя как мог всю глубину трагизма ситуации, в которую попали индийские йоги, угнетаемые Английским империализмом голосом Левитана. И, наконец, он был центром вселенной для небольшого количества людей в недолгие минуты ежеутренней производственной зарядки, когда пианист-затейник и картавый тренер, который врядли вообще имел отношение к спорту, учили трудящихся одной шестой части суши, на какую ширину и каких плеч надо расставить ноги. Самое дерзкое, что мог себе позволить этот приёмник, это обдать слушателя из динамиков шипением совковских «глушилок». Это был знак того, что есть, да, где-то есть вражьи голоса, которые чужды для передачи нашим неизбалованным слушателям.
Теперь-же, он страдал от стыда и позора, вещая всем о том, какие именно ароматы затычек для пизды нынче лучше использовать офисным работницам, чтобы их шеф не заподозрил, что у них у всех одновременно наступили «критические дни». Он вынужден петь голосом безголосых деятелей поп-масс-культуры. Вынужден вещать о количестве убиенных террористами невинных заложниках. О грядущем финансовом крахе и о уже наступившем кризисе власти.
Зря он шипел «глушилками», его продали за возможность пользовать ароматизированные прокладки и пить ненавистную всему человечеству Кока Колу. Жизнь его превратилась в мега-фарс. Он вынужден стариться и плевать из динамиков до селе неизвестные названия мировых брендов, (хотя и слово «бренд» он слышал впервые).
Приёмник постоянно корчился от моральных ломок и проклинал в уме создателей, которые заложили внутрь него такие живучие радиодетали, такие негорящие лампы, такие нервущиеся динамики. Куда проще и приятнее было-бы ему, давно валяться на свалке утиля, как многие его собратья, или быть разобранным и перепаянным каким-либо радиолюбителем для общения с такими-же как он радиолюбителями, и не слышать всех этих непонятных слов и обозначений. Не видеть этой старой тётки-бухгалтерши. Не нюхать состаренный запах пустых кабинетов некогда процветающей конторы. Не быть отданным на откуп бесчисленному количеству рекламных компаний и новостных нарезок.
Из него сделали шлюху, старую дряблую, такую-же, как и его хозяйка-бухгалтер, но ещё живую шлюху – шлюху поневоле.
Весь трагизм ситуации заключался в том, что и я не мог освободить его от столь постыдного занятия. Просто разъебать его к ебеням и отпустить его безгрешную трансформаторную душу в чистилище для трансформаторных душ. Не мог, т.к. всем своим деревянным корпусом принадлежал он не мне.
Через час сидения и созерцания моральных ломок радиоприёмника я подписал все бумаги и выбежал на свежий воздух. Мне захотелось курить, но я недавно бросил и теперь не ношу с собой сигарет. Я сел в авто, задал водителю конечную точку маршрута и растёкся по заднему сидению. Подняв небольшие клубы вечной городской пыли, автомобиль уносил меня в своём чреве от этого духовного железа в деревянном корпусе и с лампами внутри.