Голем : Охотник Мем

* * *
Хлопки умолкли. На форуме по итогам Конкурса «Межпланетный Ган-Хантер» воцарилась гулкая тишина. Плотный брюнет с низким лбом, живо напомнившим мне об оставленной в гардеробе Жердянке, дочитал и бросил на стол пачку наградных листов, выписанных посмертно. Выдержав эффектную паузу, брюнет, он же председатель собрания, действующий ОБСОС (Организатор Боевого Синклита Охотничьего Союза) и легендарный «Стрелок с Холмов» Элиас Тервиндер, перегнувшись через край трибуны, ткнул длинным пальцем прямо в меня, скромно ожидавшего своей участи у подножья огромного амфитеатра:
– Теперь о главном! Дипломом гран-при и поощрительной поездкой в Глухомань, она же Гамма Стрельца (оратор подмигнул мне и плотоядно оскалился), награждается альфа-стрелок Виктор-Алоизиус Мем, Республика Северо-Запада! По традиции стрелку-победителю присваивается ежегодный титул «Фавн Полушарий-2280». Мы ждём от Мема невиданных доселе трофеев – из самой Глухомани!

Зал, исполнясь воплями неудачников, оглушил рёвом охотничьих труб и рвущими сердце аплодисментами. Я встал и, не чувствуя ног, подгибавшихся от волнения, поплёлся по чужим ногам к лесенке на трибуну. Ожерелье с продолговатыми, в алмазных высверках зубами, ещё недавно принадлежавшими редкой разновидности гигантского птерозавра, а теперь оттягивавшими книзу жёстко накрахмаленный воротничок, побрякивало в такт моим неровным шагам. Странная традиция, но таковы уж нравы здешнего бестиария. В знак приветствия Элиас, продолжая скалиться и подмигивать, стиснул мне запястье – все известные охотники не доверяют рукопожатиям. Не разжимая стальной клешни, за которую, по чистому недоразумению, окружающие принимали его левую руку, Тервиндер вручил мне диплом гран-при в витой серебряной рамке, кожаное «портмоне бога Фавна», вставленными в рамочку розовыми полушариями напоминавшее фотоотпечаток детской попки, а также красно-белый лаковый треугольник – билет на посудину, таскающую всех желающих с окололунной орбиты к Гамме Стрельца.
Всю обратную дорогу мне не давали покоя две вещи: внезапный понос у обкормленной чем-то в гардеробе (подозреваю, жареной колбасой) охотничьей собаки Жердянки и смутное беспокойство, навеянное подмигиванием Элиаса. Привычка подмигивать срабатывает у него после каждого удачного выстрела. Куда стрелял Элиас и что за разговоры о трофеях? Само собой, пустыми мы с Жердяночкой не уходим – но отчего вдруг выпала в качестве награды запретная Глухомань, кишащая, по рассказам, заповедной, нетронутой живностью?

Впрочем, по прибытии всё выяснилось, и даже быстрее, чем я думал.
Интриганы из ОБСОСА – вот что стояло за ужимками лицемера-Тервиндера! Обитатели Глухомани оказались поголовными телепатами, носителями КоВРа (Коллективного Всепланетного Разума).
– Вот, изволите видеть! Свежая партия устриц, – горевал за моим столиком метрдотель Жанно, доставленный владельцами в местный ресторан «Ле Пти Паризьен» на смену спившемуся предшественнику и спаливший ОБСОСУ всю дипломатическую интригу. – Их едят, а они глядят…то есть, тьфу! Исполняют в мозгу очередную банальщину.
От метрдотеля разило дешёвым коньячным спиртом.
Устрицы, попискивая на зубах, телепатировали мне в левую височную пазуху: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда!». Дали мы с Жердянкой маху с этой поездкой, размышлял я, пережёвывая банальные истины и теребя за ухом собственную псину, помесь овчарки и добермана.
«Маху? Чтобы я дала Маху, этому ущербному пуделю с Третьей Заворуевской?! Да ты, хозяин, не иначе, устрицами объелся! – пронёсся внутренний крик Жердянки, чуть срывавшийся на рычание. – Если кому и давать… ах-ах, дождись меня, красавчик Просперо!»
Остолбенев, я вгляделся в Жердянку: так и есть, в осмысленных собачьих глазках уже металась чертовщинка КоВРа! Проклятие, это становится небезопасным для моих мозгов… Скорей на охоту! Отправимся в безбрежные заснеженные просторы.

Тайга Глухомани, хоть и безбрежная, оказалась чётко поделённой на ареалы.
Границами служили хорошо протоптанные тропы, на перекрестках которых торчали указатели-вешки с наискось прибитыми дощечками. На одной стороне подобной дощечки я различил след медвежьей лапы, на другой – куцый силуэт кабаньего хвостика. Ну и ну, подумал я, устремляясь по кабаньей тропе и скидывая с плеча скорострельный «батц-ремингтон-уэст». Сам «ну и ну», прозвучала в многострадальной височной пазухе ответная многоголосица.
Я обогнул огромную ель, увешанную застывшими снеговыми лапами, и обомлел.
Они стояли молча в ряд, их было восемь, пронеслась в мозгу древняя боевая песнь.
Слава Богу, никем не телепатированная…
Сверкая глазками и рыча, застыли вдоль тропы привычные глазу лось, медведь, снова лось, два волка, рысёнок, за рысёнком – олениха с мягким бархатным ртом… последним рыл копытом в снегу хозяин ареала, здоровенный кабан. Настоящий секач, вперивший в меня крошечные глазки цвета горелой меди. Дай ему волю, поёжился я, взглядом не обошлось бы… вон какие клыки. Дай мне волю, задними копытами растерзала, последовал возглас юной, романтической оленихи. Я не искал возражений в ответ на пролитые водопады проклятий. Только кабан помалкивал, и вскоре выяснилось, почему. Дождавшись, пока я с ним поравняюсь, чёртов свинтус сбил в пасти слюну и смачно харкнул, целясь в кожаный гульфик моего охотничьего костюма… что ж, через это тоже надо пройти, твердил я, оттирая горстью снега приветствие кабана. Целиться в мыслящее животное было бы совершенно немыслимо.
Ну, а как в Глухомани с птицами? «Не советую», – телепатировала Жердянка.

К этому моменту я уже не вздрагивал от её неожиданных реплик.
Да и лес постепенно разъехался в стороны. Перед нами раскинулось не застывающее из-за бьющих со дна ключей дивное озеро, покрытое размеренно нырявшими утками. Завидев нас, утки собрались в кучу размерами с пару вёдер золы, усеянную золотистыми искорками, откуда через минуту выпорхнул жирный селезень. Сделав разгонный круг, он забил лапами по воде и резво набрал высоту. Проводив его взглядом, я продолжал разглядывать озеро, поджидая свеженькую телепатему. Пришла она, разумеется, откуда не ждали.
«Берегись, хозяин! Команда «Воздух»!» – сообщила Жердянка, с разбегу втискиваясь головой в огромный сугроб. Зачарованно наблюдая, как селезень, исполнивший весьма изрядную петлю Нестерова, пикирует в мою сторону, я чуть пригнулся.
Шлёп-шлёп-шлёп! Очередью пали разрывы помётного выхлопа, и пара отметин украсила мою шляпу с тетеревиным пером. Ну, погоди ж ты! Сорвав с плеча ружьё, я вознамерился зарядом дроби срезать негодника. Но небо потемнело, и я замер от неожиданности: тучи воронья, сорок, синичек и прочей пернатой мелочи, словно мошкара, сгустились надо мной. Из громового карканья-писка-чириканья я смог различить лишь два слова: «Только попробуй!»
Да с вами, дряни этакие, Хичкок отдыхает, сорвалось в моём мозгу, и я впервые увидел заразительно хохочущую птичью стаю.

За ужином я шёпотом попросил Жанно добыть мне порцию виски.
В Глухомани царствует сухой закон. Ну, а там, где вводится сухой закон, непременно водятся контрабандисты. Воровато оглянувшись, метрдотель вынул из-за пазухи плоскую посудину с этикеткой «White Horse» и плеснул в чайный стакан. Ничего не скажешь, сервис на высоте!
Во всяком случае, на орбите.
«Добавь, хозяин, и мне пару капель. Нервная система совсем расшаталась… да и сенбернар из дворовой будки возле мотеля как-то нездорово поглядывает!» – сообщила Жердянка, смущённо потягиваясь своим жилистым, длинным телом, коему и была обязана своим прозвищем.
– Развлекайся, чего там, – сказал я устало.
Плеснув из стакана в Жердянкину миску, я задумался.
Отпуск, понятное дело, накрылся, но как я раздобуду трофеи? Прихлёбывая пойло, я наблюдал за собакой. Неожиданно Жердянка отвлеклась на что-то, отбежала от миски – к её порции тут же подлетел какой-то шустрый мышонок. Я замер, глядя уже не без интереса.
«Простите, мистер, – долетел телепатический писк. – Такая жажда, такая жажда! Уборщица Люсинда, чтоб ей поперхнуться волоском от собственной швабры, сделала сухую уборку, а о влажной даже не вспомнила. Что там у нас творится, под плинтусом…»
Я молча кивнул, не желая ввязываться в полемику с бытовым грызуном.
Мышонок сделал пару глотков. Поперхнулся… телепатический сигнал ослабел и смолк. Зато я явственно услыхал выводимую мышиным голосом старинную песню, популярную на звёздных широтах: ум-м, на мня мы мого-мого… на мня мого, мого-ца! Слов было практически не разобрать. Решение мгновенно вызрело во мне, словно короткое замыкание. Всё-таки алкоголь – великая сила… Теперь я знал, что делать с трофеями.

Четыре порции виски, изрядно подслащённого клюквенным сиропом, мы с Жердянкой, чуть свет, принесли на берег ещё спящего озера и аккуратно расставили в плошках. Ждать пришлось недолго: утки, любопытные, как сороки, моментально разлетелись по всему берегу и через пару минут оказались полностью невменяемыми. Наступила наша очередь. Мы с Жердянкой покатывались со смеху, слушая перебранки с отголосками неведомых распрей, спор из-за какой-то свежей надводной кочки, и почему это у нас двух детёнышей съела норка, а у вас до полуночи – кря-кря да кря-кря…
Наконец, побережье стихло. Жердянка принялась бережно таскать ослабевших уток, а я связывал им ножки попарно и кидал в ягдташ, стараясь, чтобы добыча не задохнулась. Всего набралось с десяток селезней и тридцать уток. Лесная дичь оказалась мелкой, размером с рябчика. Вернувшись в гостиницу, я перенёс пернатых в клетку со светонепроницаемыми стенками, снабжённую отверстиями для притока воздуха, и вскоре мы с Жердянкой стартовали обратно. Стоило космолёту уйти с орбиты Глухомани, как единственным разумным существом на борту, не считая меня, остался пилот Рябович, истинный царь природы.
Стюардессу Жанетт можно было в этом перечне пропустить…

Внеочередной Пленум Охотников был созван Тервиндером по требованию Региональной Сельскохозяйственной Ассоциации (РСХА). Запрос в Ассоциацию был мой – и сделан, говоря откровенно, прямо из аэропорта. Торжественно внеся в переполненный зал клетку с тревожно крякавшими утками, я поставил её на пол и подошел к микрофону. Оттеснив Тервиндера, озадаченного и вспотевшего, я плотоядно подмигнул ему и щёлкнул выключателем внутренней телекамеры, установленной перед проведением форума в птичьей клетке. Загорелись огромные стереоэкраны, в подробностях воспроизводящие утиный переполох. Переждав общий вздох изумления, я прошептал в микрофон, надеясь снизить сенсационность слов мягкостью интонации:
– Коллеги! Я вернул Земле птицеводство. Вот они, предки новых домашних уток!
И широким жестом указал на клетку.
Гробовая тишина была мне ответом. Последнюю птицу земляне доели в прошлом десятилетии… а что это, скажите, за Новый Год без утки с яблоками! Орден Золотого Орла – самое малое, на что мне стоило бы рассчитывать. А Золотой Орёл, это бесплатные перелёты по всей Системе! Разумно было бы уповать также на высокую стипендию и бесплатное обслуживание в ресторанах Сельхоз-Ассоциации… прощайте, ОБСОС Тервиндер!
Охотник Мем выходит на собственную тропу.