: Дель Джезу

Натёрт канифолью смычок, рвутся звуками струны,
воскликнули:" Аве!" — хоть что им до блАгих небес,
для них возвышающий душу над миром диез -
тиары священней, ценней всех алмазов Гаруна.
А может ли быть по иному, ведь ангелы даже
хоть нас наблюдают оттуда, но слышат они
не только наш гул — наши серые будние дни,
но и violino, звенящей, лихие пассажи.
Дыханьем своим, Дель Джезу — в неизбежность мани,
мир без вдохновенья — сомнением обезображен.

— Ты проклят, твой дар от лукавого!
— Бросьте канючить,
есть Высшее – Там, что мне ваш ледяной парафраз,
вот — зал, в нём дыхание, в нём, в отражениях глаз –
играет, зовёт за собой, терпкий солнечный лучик,
успевший проникнуть к душе. И оставьте мою
над бездной парить, небеса воздадут мне стократно
что я заслужил. А пока, лишь смычок да стаккато
меня, коль вам лень, отыграют огнём – отпоют.

Тому, кто приходит творить – не дарован уют,
быть метеором ему – от начал до утраты.

Мир – чёрная нить в полотне, оплетение болью,
борьба эпитафий за место на мраморе плит,
порой не поверишь, что жизнь в нём струной говорит…
но струны звучат. И пропитан смычок канифолью…

И солнце восходит, чтоб вновь был нам виден зенит
над этой не вечной, но зримой, земною юдолью.