Скорых Дмитрий : Загнался

Мамка сегодня будто с цепи сорвалась. Носится по кухне как в зад ужаленная. Гремит посудой, достает все новые и новые кастрюли и сковородки. Разложила по всему кухонному столу поваренные книги и, то и дело, пялится в них, поправляя пальцем сваливающиеся с носа очки. Насмотревшись, снова подрывается к плите и принимается жарить, парить, варить и тушить одновременно, успевая при этом еще и покрикивать на батю, который уже с утра распечатал бутылку «Столичной» и сидит теперь перед телевизором с умным видом, не реагируя на мамкины замечания. Я сижу рядом с ним, на диване и пытаюсь читать. В руках у меня свеженький номер журнала «Игромания». Переворачивая глянцевые страницы и разглядывая яркие картинки со скриншотами, я прикидываю, на какие игрушки стоит потратить в этом месяце свои карманные деньги, а какие можно оставить на потом. По телевизору идет программа новостей. Показывают заседание государственной думы. Жириновский, размахивая руками, кроет кого-то с трибуны.

- Суки, только и можете языками чесать, — говорит батя. Потом вздрагивает, опомнившись, что произнес при мне бранное слово и замолкает.

С трудом сдерживая ухмылку, я делаю вид, что слишком увлечен чтением журнала и ничего не слышу. Звонит телефон. Кряхтя, батя поднимается и идет отвечать.

— Да? – слышу я его голос из коридора. – Слушаю. Сейчас позову.

— Кто там звонит? – кричит мамка.

— Не знаю. Это тебя.

Топот мамкиных ног, потом она отвечает:

— Алло. О, Аллочка! Да, ждем, конечно. Вы когда будете? Конечно-конечно…

Батя возвращается и плюхается на диван. Я отрываю взгляд от журнала и вопросительно смотрю на него.

— Эта, новая подруга ее, наверно, звонит, — кивает он в сторону коридора, где уже соловьем заливается, болтая по телефону мамка.

— Понятно.

— В гости к нам сегодня придет, — продолжает батя. – Не дадут нормально в субботу дома посидеть.

— А ты уйди куда-нибудь, — советую ему я.

— Ага, уйдешь тут, как же, — обреченно качает он головой. – Кто ж меня отпустит-то. Тут же событие такое – гости придут. Видел, мать уже с утра с ума сходит. Готовит пир на весь мир. А мне даже бутерброд несчастный сварганить не может. Закусить нечем.

— А ее подруга одна придет?

— С дочерью кажется. Твоего возраста кстати. Мать говорит, отличница и все такое.

— Четырехглазая корова, поди, — напустив на себя незаинтересованный вид, предполагаю я.

— Наверно… — батя берет в руки пульт и начинает переключать каналы. Наконец, натыкается на «Место встречи изменить нельзя» и полностью погружается в фильм.

Я откладываю журнал и иду в туалет. Здесь накурено. В унитазе плавает бычок, темнея на фоне белой эмали коричневым фильтром. На держателе туалетной бумаги лежит синяя пачка сигарет «L&M» и зажигалка. Жаль, батя не курит что-нибудь подороже, например «Marlboro» или «Kent». Я сажусь на унитаз, достаю сигарету и закуриваю. Родители еще не знают о моей, так называемой, вредной привычке, поэтому дома я курю исключительно после бати, чтобы без палева. Да и на вопрос, почему от тебя воняет дымом, всегда можно сказать, что просто в туалете было накурено. Такая отмазка всегда прокатывает.

Сигарета заканчивается слишком быстро, как праздник. Мне хотелось посидеть и подумать, помечтать, как обычно, а получилось, что я тупо завис, уставившись в одну точку прямо перед собой, и высосал всю сигарету, до фильтра без единой мысли. А подумать-то мне есть над чем. Уже прошло два месяца, как мне стукнуло семнадцать, а у меня до сих пор не было девушки. Скоро школу заканчивать, а я не то что девственности не лишился, но и не целовался-то еще по-серьезному ни с кем. Сколько не пытался замутить с одноклассницами или познакомиться с кем-нибудь, ничего у меня не выходит. Да и можно ли назвать попытками тупые намеки и влюбленные взгляды, коими я как дебильный одаривал каждую понравившуюся мне девушку? Нет, можно, конечно, надеяться, что удастся поступить в институт и там, где меня никто не знает, и где я еще не успел опозориться, все получится. Но получится ли? А быть может, я и там буду увещевать себя мыслями, что вот, закончится институт, устроюсь на работу, и тогда… Нет. Так не пойдет. Нужно действовать уже сейчас или будет поздно. Отбросить предрассудки, робость, страх и вперед, к покорению девичьих сердец. Да вот, хотя бы сегодня. Батя же говорил, что мамкина подруга с дочкой придет. Конечно, с моим-то везением эта Оля, по любому, окажется стремной, прыщавой, жирной свиноматкой, но надо же с чего-то начинать. Еще раз над всем этим поразмыслив, я выкурил вторую сигарету и тут же закашлялся как туберкулезник. Все-таки две сигареты подряд для меня это уже перебор.

— Сережа, с тобой все в порядке? – мамка на кухне, услышав мой душераздирающий кашель, тут же примчалась и кричит мне через дверь.

— Да, все хорошо, — задыхаясь едва смог выговорить я. — Сейчас пройдет.

— Фу, а воняет-то как! Опять отец надымил? – принюхивается она.

— Угу, — грустно мычу я.

— Вот паразит, ну сейчас я ему…

Мамка бежит разбираться с батей, а я смываю в унитазе бычки, чищу зубы и мою руки, чтобы не воняли куревом. Чувствую себя предателем и подонком. Бате из-за меня по-любому влетит.

Весь день я слоняюсь по квартире, толком ничего не делая. «GTA 4» и другие игрушки надоели. Отстраненно вожу мышкой и щелкаю кнопками на клавиатуре. На экране монитора взрывы, кровь, трупы. Не интересно. Выключаю компьютер и пытаюсь читать. Ничего не выходит. Буквы сливаются в одну неопределенную черную массу. Я закрываю глаза, пытаясь тем самым наладить резкость. Звонят в дверь. Три коротких звонка. Мамка открывать. Слышу ее радостный, возбужденный голос. Открываю глаза и иду встречать гостей.

Мамкина подруга, Алла, толстая, огромная, с большим носом, внешним видом напоминает Карлсона из мультика. У нее очень громкий голос. Он сразу же наполняет собой всю квартиру, отражается от стен, звенит у меня в ушах. Она с трудом стягивает со своих могучих плеч коричневую дубленку и вешает на крючок в прихожей. Я переживаю за безопасность крючка, выдержит ли? Они с мамкой чмокаются. Мы с батей смущенно молчим.

— А это, значит, твои мужчины? – говорит Алла. – Да ты, Светка, я смотрю просто счастливица, такие у тебя красавцы!

— Да уж, красавцы, — смеется мамка. – Не красавцы, а мучение одно.

— Ну, не без этого, — соглашается Алла. – Они, мужики, все такие. Но без них все равно никуда. Я-то знаю. Мы, вот, с Оленькой вдвоем живем. У нас вообще мужика в доме нет. Эх, одна надежда, что замуж ее поскорее выдам…

Из-за ее спины появляется хрупкая, миниатюрная девушка с необычайно большими голубыми глазами, аккуратным, маленьким носиком и розовыми щечками. Она исподлобья, словно чего-то испугавшись, смотрит на нас с батей.

— Знакомьтесь, — безапелляционно заявляет Алла. – Это моя Оленька, свет очей моих.

— Мама! – девушка дергает мать за рукав. – Перестань.

— Эх, скромная молодежь пошла, — отмахивается Алла. – Вот мы в их годы… Да, Свет?

— Скромность девушке только к лицу, — неожиданно находится батя. Только сейчас я замечаю, что он уже порядком хмельной. Выпитые полбутылки «Столичной» не прошли зря.

— Пойдемте к столу, — так и не удостоив подругу ответом, мамка приглашает всех в зал. – Я сегодня столько всего наготовила, пальчики оближите.

Мы рассаживаемся вокруг стола. Пока мамка перечисляет достоинства своих блюд, а батя щелкает пультом, пытаясь отыскать подходящий, по его мнению, канал, я думаю о том, что повел себя как полный идиот и ни то что не оказал гостье никаких знаков внимания, но и вообще не проронил ни слова. Даже не представился. Не сказал хотя бы банальное «привет, Оля, меня зовут Сергей». Хотя с другой стороны, может быть это даже хорошо. Пусть не думает, что я какой-нибудь лох, одуревший без женского внимания настолько, что готов набросится на первую встречную. Возможно, она теперь считает меня реальным чуваком, привыкшим, что девчонки сами на него кидаются, и который сейчас просто дает ей шанс сделать самой первый шаг.

А Оля красивая. Красивая настолько, что я просто не могу оторвать от нее взгляд. Совсем не такая, как я думал. Вот она садится на диван. Аккуратно так, на самый краешек садится. Сев, легким движением поправляет прическу и смотрит в телевизор. Батя продолжает переключать каналы, а мне хочется вырвать у него пульт и отдать ей. Пускай она выберет, что смотреть.

— Сереж, а ты что стоишь, как неродной? – мамка выводит меня из оцепенения. – Садись, давай.

Я ошалело озираюсь в поисках, куда бы сесть. Главное не рядом с Олей, а то подумает, что я к ней подкатываю. Нет, надо занять выжидательную, нейтральную позицию. Желательно напротив нее. Вот, точно, на табуретке.

— Сережа, садись к Оле, — останавливает меня Алла. – Вам и поговорить будет о чем. Тоже ведь одиннадцатый заканчиваешь?

— Да, — киваю, обливаясь потом.

— Ну, вот, видишь, Оленька, вы и ровесники оказывается с Сережкой. Садись на диван, Сереж, а то, что вам нас, стариков, слушать. Вы молодые, у вас свои интересы.

Оля улыбается уголками рта и опускает глаза, а я тихонько присаживаюсь рядом с ней. Только бы ее мать, наконец, заткнулась, а то от ее слов у меня такое чувство, что я сейчас расплавлюсь, растекусь по дивану и начну капать на пол. Батя находит канал, на котором идет какой-то концерт и успокаивается. Он садится за стол и открывает шампанское. Раздается громкий хлопок. Оля вздрагивает, а я смотрю на нее как на восьмое чудо света и не могу произнести ни слова.

— И ребятам налей, а то что-то они совсем застеснялись, — командует Олина мать.

Батя послушно наливает нам немного в бокалы. Только бы мамка ничего не говорила про Новый год, только бы сейчас не вспоминала…

— Только много Сережке не наливай, — говорит мамка. – А то как на Новый год получится.

— На Новый год? – тут же откликается Алла. – Что же произошло?

— Да тазики ему замучилась носить. И вроде выпил-то совсем чуть-чуть, а рвало так, будто у него там, внутри, гейзер фонтанирует.

— Это он в тебя такой, — смеется батя. – Тебе тоже всегда две рюмки было достаточно.

— Ну, я думаю, это и хорошо, не сопьется, во всяком случае, как некоторые, — укоризненно смотрит на него мамка.

— А я что, я ничего, — пожимает плечами батя. Шампанского он уже в себя опрокинул и теперь тянется к «Столичной».

Я сижу со своим бокалом как изваяние. Ну зачем? Зачем вы меня так позорите? Шампанское пенится и шипит. Я боюсь сделать глоток. От такого напряжения меня и правда может сейчас стошнить. Пить, говорите, я не умею? Чуть-чуть шампанского и сразу блевать? Вам же, дуракам, невдомек, что перед тем, как с вами на Новый год сидеть, мы с моим другом, Коляном, по три банки коктейля в подъезде выпили, вот меня и развезло. Но не могу же я вам в этом признаться! Блин, а я еще тогда радовался, что родители считают меня «легковесом». Доверять, думал, будут больше. Оля, наверно, в душе на до мной со смеху помирает. Надо что-нибудь ей сказать. Что-то остроумное. Пошутить как-то, разрядить обстановку. Да куда там, я и посмотреть на нее сейчас не смею.

— Сереж, а ты в какой школе учишься? – ее тихий, робкий голосок звучит у меня в ушах громогласным маршем. Он оглушает. От него меня бросает в дрожь. Если бы я мог, я бы сейчас просто исчез. Оля внимательно смотрит на меня. Ее маленький ротик чуть приоткрыт. Я смотрю на ее слегка припухшие, розовые губки. У меня кружится голова.

— В шестьдесят первой, — выдавливаю я из себя ответ. – В одиннадцатом «А», — блин, зачем я это сказал? Только первоклашки так отвечают. « Мальчик, а ты в какой школе учишься?» «В шестьдесят первой. В первом А!» Боже, какой же я придурок! Хотя, с другой стороны, можно ведь обратить все в шутку. Типа, это я так прикалываюсь.

Я пытаюсь улыбнуться. Похоже, получается у меня не очень.

— Понятно, — Оля как-то странно смотрит на меня.

— Нет, ты не подумай, — я пытаюсь отчаянно спасти положение. – Это просто прикол такой.

— В смысле? – у нее такой растерянный вид. Такое чувство, будто она сейчас думает, а не псих ли я.

Где-то там, на заднем плане, мои родаки ведут оживленный разговор с ее матерью, но я ничего не слышу. Я слышу только стук собственного сердца и свое учащенное дыхание. Мой мозг работает на износ, пытаясь отыскать способ исправить положение.

— Ну-у-у… — протягиваю я. – Просто помнишь, как все всегда в первом классе отвечали?

— Как?

— Да примерно так, как и я тебе ответил. Прикол такой, понимаешь?

— Ладно, проехали, — Оля делает глоток из бокала.

Я тоже прикладываюсь к своему. Какое-то время мы сидим молча. По телевизору поет Басков с Таисией Повали. Что-то вроде: «А без тебя вдруг наступит зима. Синее небо без тебя станет серым-серым. И для того, чтоб тебя отыскать, я упаду на город снегом белым-белым». У меня отличная память на песни. Пару раз послушаю и, считай, помню всю песню наизусть. Жаль только, этот мой талант бесполезен в данный момент.

— Ой, Басков! – восклицает Алла, перебивая мою мамку. – Какой же он все-таки лапочка!

— Да и бабенка с ним ничего так, — кивает батя, закусывая водку колбасой.

Вот оно, точно! Надо спросить Олю о музыке. И как я только сразу не догадался?

— Оль, а ты что слушаешь?

— Ну, не знаю, всякое, — она смотрит мне прямо в глаза. – Попсу в основном.

— А я люблю чего потяжелее. Рамштайн, например, или Грин дэй, ну, и все в таком роде.

— Понятно.

— Нет, ну и попсу тоже могу, — на всякий случай говорю я. Теперь бы еще вспомнить какого-нибудь исполнителя или группу. Как назло все из головы повылетало. Чуть не сказал, что Баскова слушаю. – Диму Билана, и все в таком роде, — с облегчением, наконец, говорю я. Потом вспоминаю, что только что говорил это «и все в таком роде», и на душе у меня опять тяжелеет. Вот же, блин, слова паразиты. Интересно, она заметила?

Надо расслабиться. Вдохнуть побольше воздуха и успокоиться. А еще лучше покурить. Да, точно, мне просто необходимо покурить, тогда все пойдет как по маслу. Окрыленный этой идеей, я встаю из-за стола и иду в туалет. Наверно Оля решила, что меня здорово приперло, раз я так подорвался в сортир. Черт, как-то я сразу об этом не подумал. Ладно, хрен с ним, не поворачивать же теперь обратно.

В туалете, к моему ужасу, не накурено. Ну и плевать. Главное, пачка и зажигалка на месте. Все равно батя сейчас бухой, авось и не обратит внимание. Чиркаю зажигалкой и закуриваю. Дым, проникая ко мне в легкие, успокаивает. Как бы это странно ни звучало, но мне даже легче дышать. Теперь нужно придумать тему для разговора. Компьютерные игрушки и футбол не покатят. Какую-нибудь прикольную историю из жизни я тоже рассказать ей не могу, родители рядом. Может быть, поговорить о том, что у нас в городе недавно произошло? Блин, да в этом вшивом городишке вообще ничего не происходит. Нужно что-то другое. Как, например… Ну же, думай голова, думай! Можно поговорить о ее дальнейших планах после школы, куда поступать собирается. Она же отличница, значит куда-то в Москву. Точно! Сейчас приду и спрошу ее, в какой институт она пойдет.

Сигарета заканчивается, и я швыряю бычок в унитаз. Потом пшикаю освежителем воздуха и выхожу. В зале все по-прежнему. Батя поглощает водку, мамка что-то рассказывает Алле. Оля, молча, смотрит в телевизор. Я сажусь на диван, привлекая всеобщее внимание. Алла сразу же перебивает мамку и обращается ко мне:

— Сереж, я вот тут у твоей мамы про тебя спрашивала, да что-то не знает она, у тебя девушка-то есть?

Вот это да. Вопрос так вопрос. Какой уж тут, на фиг, разговор про институт. Все с любопытством смотрят на меня. Если я сейчас совру и скажу, что есть, с Олей мне точно ничего не светит. Если скажу, что нет у меня девушки, Оля подумает, что я полный профан и, наверно, ничуть не удивится. Кажется, я краснею. Щеки просто горят. Неожиданно в моей голове рождается по-настоящему свежая мысль. Впервые за сегодня.

— Была, но мы недавно расстались, — выдаю я.

Батя чуть не давится колбасой, а мамка удивленно поправляет очки указательным пальцем. У моих родаков сейчас такой вид, будто я сообщил им, что скоро женюсь.

— Как жалко! – деланно восклицает Олина мать. – Что же произошло?

— Да так, — с видом бывалого Казановы отмахиваюсь я. – Не сошлись характерами.

— Эх, молодежь, — вздыхает Алла. – Мы тоже, в свое время, встречались, потом расставались, потом снова сходились… Вот и Оленька моя тоже с ухажером со своим недавно разошлась.

— Мам! – Оля гневно смотрит на мать.

— А что тут такого? – удивленно поднимает брови та. – Я тебе сразу говорила, бросай его, идиот он, этот твой Сашенька. Тебе хороший мальчик нужен, спокойный. Вот, как Сережка, например.

Тут уже и я готов на нее рявкнуть. Только вместо этого я сижу, как пришибленный и, молча, потею. Вот как мне на все это реагировать? Как себя вести? Какую бы манеру поведения я для себя не избрал, получается плохо. Либо Оля может подумать, что мне на нее фиолетово, либо наоборот, что я безумно влюбленный в нее лузер. Смирившись, таким образом, с очередным неизбежным для себя провалом, я ковыряю вилкой в салате «Оливье» и молчу. Оля тоже не делает никаких попыток возобновить разговор. Со временем мне становиться так грустно и тоскливо, что хочется встать, выйти из-за стола и закрыться ото всех в своей комнате. Чтобы никого не видеть и не слышать, переживая этот позор в абсолютном одиночестве. Ну, или на худой конец просто пойти покурить.

— Так, пойду покурю, — словно ворую из моей головы эту мысль, батя встает и отправляется прямиком в туалет. Его здорово качает и он даже хватается рукой за подлокотник дивана, чтобы не упасть. Я разочарованно поджимаю губы. Опять непруха. Ну, хоть покурю теперь после него без палева.

Батя возвращается подозрительно быстро. У него какое-то странное выражение лица. Он склоняется надо мной и внимательно смотрит мне в глаза.

— Ну ка дыхни, — произносит он.

— Зачем? – не врубаюсь я.

— Дыхни, я сказал! – батя практически орет, и тут я уже начинаю соображать, что к чему.

— Фу, — выдыхаю я.

— Ты что, курил мои сигареты? – не понятно, что его волнует больше, тот факт, что я курил, или, что курил именно его несчастный «L&M».

— Нет, — вру я, стараясь выглядеть как можно спокойней.

— Не ври мне! – батя сует мне под нос пачку. – Вот! Здесь было ровно десять сигарет, а сейчас тут только девять. Свет, ну ка, ты его понюхай.

Мамка подрывается ко мне и начинает водить носом у моего рта.

— Точно, курил, — выносит она свой вердикт.



Все воскресенье я в качестве наказания провел дома, бесцельно слоняясь от компьютера к телевизору и обратно. От скандала, который устроили вчера мои родаки на глазах у изумленной Оли и ее матери, я уже почти отошел. Хотя перед глазами до сих пор стояло ее лицо. То, как она на меня смотрела, когда батя с мамкой поочередно меня отчитывали. Потом была проникновенная речь от Аллы о вреде курения и всевозможных его последствиях. Слушая Олину мать батя учащенно кивал, приводя в пример себя, что, типа, и дышать ему тяжело от курева, и кашель каждое утро уже достал, ну, и все тому подобное. Что он, дурак, не бросил в свое время, когда можно было, а теперь, бедолага, столько страдает. Я слушал всю эту ахинею молча, опустив глаза и лишь изредка косился на Олю, будто ища у нее поддержки. А потом они с матерью собрались и ушли, оставив меня одного на растерзание. Правда перед уходом Олина мать, задорно подмигнув и потрепав меня по затылку, сунула мне в ладонь клочок бумаги, на котором был записан номер мобильного телефона и три слова: «Оля. Позвони ей». Целый день я, то и дело, поглядываю на этот листочек, не решаясь набрать Олин номер. Что мне ей сказать? Что-то в таком роде: «Привет, как дела? А меня, прикинь, наказали. Теперь дома сижу. Может, сходим куда-нибудь на следующих выходных?» Что она обо мне подумает? Да и захочет ли снова меня увидеть, и так вчера насмотрелась достаточно. А может не звонить? Тогда она решит, что слишком гордый, чтобы звонить девушке первым и позвонит сама, может быть мать ее как следует накрутит. Ей-то я, видать, каким-то образом приглянулся, раз она даже номер дочки сама дала. Да и наш домашний номер она знает. Точно, надо подождать пару дней, а там посмотрим.