саша кметт : Лифтёр и грешники

— Ты веришь в лифтёров? – спрашиваю я приятеля Пашу. По профессии он бухгалтер, по призванию собутыльник.
— В каких лифтёров? – отвечает Паша мне вопросом. – С крыльями или без?
— С уголовным кодексом, — говорю я и вспоминаю…

Привиделись мне как-то двери лифта. На кухне, за газовой плитой. Огромные, грязные, со множеством автографов из серии « тут был…» и жалобной книгой. Будто занавес передо мной разъехались, внутри лифтёр с полномочиями. Осанка гордая, укутан в рыжий лисий мех. На горле шарф затянут петлей неизвестной конструкции, под пятками высокие каблуки. Одна рука в перчатке, в другой уголовный кодекс. Небесный. Семнадцатый том. Лифтёр по нему ногтем поскреб, пригласил меня покататься.
— Тебе какой этаж? – спросил настойчиво.
— А что на любой можно? – поинтересовался я.
— Желание клиента для меня закон! – поклялся лифтёр, но сам себе не поверил.
Посмотрел я тревожно на сборник приговоров, захотел сбежать. Начал отступление, назад отпрыгнул, уперся в холодильник. Пальцами крест сотворил, дал понять, что не готов:
— Да я ещё не решил, рановато мне на таких лифтах кататься…
— Так решайся, не тяни! – крикнул многоэтажный посредник. Лисьи хвосты дыбом поднял и растворился в кухонной плитке.

Паша наблюдает за мной странно — губы шевелятся, рука дрожит. Не смеется, не острит, судя по всему, верит. Стакан выпивает молча, хлопает им по селедке, издает звук нерадостных аплодисментов.
— Мне на триста пятьдесят седьмой этаж, — признается он грустно. – Там все бухгалтера-собутыльники собираются. Сплошные мерзкие рожи…
Самокритичен мой приятель, как всегда. Привычно себя не любит, а другим, порой, нравится. Свежесть немного утрачена, но в морозильник ещё рановато. Приходится по душе женщинам у светофоров – ловит улыбки на пешеходных переходах в большом количестве.
— Выше нас жокеи-колбасники, ниже фармацевты-подстрекатели, — продолжает Паша уже более бодро. – А ты значит всё в поиске… Определяйся скорее. Пора примкнуть к цивилизованному обществу, а то как ветер. Дуешь в разных направлениях, неуловим, проходишь сквозь щели…

Возвращаюсь домой задумчивым шагом, трамвай игнорирую. Он позади меня плетется, гудит от нетерпения. Да что мне трамвай какой-то, когда вокруг такие перспективы заоблачные. По левую руку институты, общества не всегда цивилизованные и политические партии с ограниченной ответственностью. По правую — ложи с почасовой оплатой, секты и неспортивные секции. Все меня приглашают, просят, требуют. Соблазняют возможностями, предлагают комфортабельное будущее по сносной цене. И на этом свете, и на том.
Я тону от возможностей, не знаю что выбрать. Куда вступить, кому продаться? Тут нужен совет бывалого, а рядом нет никого. Только вагоновожатая в ярости, спешит ко мне с серьёзными намерениями. Хватает меня ласково за плечи и спихивает с трамвайного пути темпераментным толчком. Глаза как у невесты, кулак как у жены.

Так я никуда и не завернул. Не решился, не соблазнился, «цивилизованные общества» не для меня. Вот уже и дом родной, и рекламный столб, к моим объятиям привыкший, стоит у самого подъезда. С юга любимый ветер налетает, начинает облизывать. Готов закружить, завертеть, бросить во все тяжкие. Я и не против. Куртку расстёгиваю для плавности полета, но в последний момент замечаю на столбе интересное объявление:
«Лига веселых грешников» проводит дополнительный набор. Обеспечиваем комфортабельное место на скамье подсудимых со всеми удобствами. Предоставляем адвоката для страшного суда с опытом работы и хорошими связями.
Звоните. Приходите. Ждем!
«Прожигаем жизнь и после жизни на полную катушку»
Как раз то, что нужно. Ветер отгоняю, звоню, прихожу, желаю вступить.

— Учтите, скамья подсудимых не резиновая, все не поместятся, — объясняет нам невеселое положение вещей внушительная дама. Высокая, прямая, как судьба учителя, волосы в капканах бигуди бывают часто. Костюм её зеленый строг, ногти остры. Макияж ювелирно точен, позволяет возрастные колебания в десяток лет. – «Лига веселых грешников» укомплектована, осталось одно место. Кто его займет, покажет время и ваши автобиографии. Уместите свои жизни в один час, положите на край стола.
Времени маловато, можно не успеть. Всех веселых грехов не вспомнить — упустить главное. А тут ещё стул неудобный и конкурентов не меньше десятка. Смотрю на них вскользь, снисходителен к старости. Парочка клоунов на пенсии, несколько кухонных остряков-диссидентов и один юморист-самозванец. Сидим плотным полукругом, перед каждым из нас чистый лист бумаги. Напряжены, готовы к борьбе. Зубы стиснуты, за ушными раковинами отточенные карандаши.

Дама разглядывает присутствующих оценивающе, будущих членов лиги не видит, похожа на королеву ломбарда. У столов медленно ходит и предупреждает:
— Сейчас вы начнете меряться своими достижениями. Размер не важен, главное острота. Врать можно, но грамотно. Плагиатом не заниматься, друг у друга не списывать и греховные эпизоды из жизни замечательных людей не употреблять. Поймаю – выведу!
Не употреблять, так не употреблять. Жаль, конечно, тем более замечательных людей тут видимо – невидимо. Они вокруг. Развешаны портреты по периметру, лица до зависти знакомые. Писатели, художники, ученые и полководцы. Были они здесь, прикасались к ветхим стульям, оставляли после себя след. Описывали собственную жизнь впопыхах, волновались, делали ошибки.
Рядом с портретами пояснительная записка: «К нам в лигу вступить они так и не смогли. У тебя есть шанс стать лучше них»
— Можете начинать, — улыбается дама хищно и спускает экзаменационный час с поводка. – Пусть победит достойный!

Закрутило достойных в круговороте воспоминаний, достойные не очень завертелись сами. Состязаются автобиографиями, соревнуются во вранье. С азартом, фантазией и презрением к соперникам. У каждого свой козырь припрятан, берегут его в рукаве до финального абзаца.
Вихри, смерчи, ураганы. Бьют вверх с листов бумаги, поднимают жизни хозяев на альпинистские высоты. Карабкаются претенденты без страховки, растут в собственных глазах. Скоро упрутся в тяжелые тучи – дальше проход только по приглашениям. Сидят там музыканты-вышибалы в перьях, спускают непрошеных гостей на землю ударами арф.
Кипит экзамен, чужие жизни в самом разгаре. Грохочут, толкаются, хотят быть первыми. У всех слова носятся по бумаге боевыми кораблями, палят из всех орудий, пытаются соперников потопить. А у меня сплошные подводные лодки. Лист чист, бел и от усилий не заплеван. И не потому, что вспомнить нечего, а потому, что лучшие веселые грехи ещё впереди…

P.S. Имя победителя я узнал случайно. Столкнулся с ним в клубе, познакомился против собственной воли. Автобиографию победитель не писал, на вступительном экзамене не был. А зачем? Он племянник известный и грешник по блату. Сам из себя ничего не представляет, редчайший великовозрастный зануда. Чревоугодие у него неаппетитное, похоть несексуальная и праздность утомительная. Зато дядя его очень влиятельный — может практически всё. Настоящий на все грехи мастер, с таким не пропадёшь.
Ну и ладно, обойдусь. Построю свою скамью подсудимых. С мягкой мебелью и прекрасным видом из окна. Приму всех желающих, разместимся с комфортом в веселой тесноте.