mamontenkov dima : Пирамида

По Владимирскому проспекту, сметая пластмассовую мебель уличных кофеен, бежит человек. Глаза круглые, рубашка расстегнута, он задыхается. За ним еще двое, один во фраке, с полотенцем, намотанным на кулак, второй лысый, в двубортном костюме, с бэйджиком на груди. Эта пара бежит легко и непринужденно, как спортсмены. Скоро все закончится. Так близко от меня, ярко и неожиданно, я даже на какое-то время забыл, зачем сижу здесь и кого жду. Это он, сомнений нет. Сказал же один талантливейший пейсатель: «…как горящей головешкой в муравейник моей памяти».
Пальцы ищут авторучку, блокнот уже на столе, побежала первая строка, за ней вторая, официант, еще кружечку, пожалуйста…
…Однажды утром, после дождя, я стоял у дверей парадной, курил, ждал пока Никита спустится по лестнице, он не поехал со мной на лифте, на всех обиделся. Потому, что ночью собака опять сказала – бля-а. Но моя жена решила, что это доносится из детской комнаты. Утром она сначала допрашивала сына, потом получил и я, сообщив, что пес частенько ругается по ночам.
- Ему надо подстилку поменять, — говорю.
- Меньше надо по рюмочным с ребенком шляться. И не забудь в садике квитанции забрать. Чтоб я больше ничего подобного не слышала, поняли? Оба? Идите.
В общем, утро испорчено. И вот стою, курю, слушаю шаги моего ребенка по ступенькам, весна, первый дождь прошелестел этой ночью. Вдруг из-за мусорных бачков:
- Не двигайся!..
- Чего?
- Ты один?
- Почти. Игорян!
Он вышел из-за помойки, застегнул ширинку, посмотрел на Никиту, оглядел меня, будто начальник отдела персонала.
- Ну, как дела?
- Держусь. Вот в детский садик собрались.
- Это далеко?
- На Бармалеева, соседняя улица.
- Замечательно, я тоже с вами прогуляюсь, хоть и времени в обрез.
Сдав ребенка воспитателям, пошагали к станции метро «Петроградская», заняли столик в кафе на последнем этаже «Дома Мод». Мужчина за стойкой и официантка смотрели телевизор, Игорек щелкнул пальцами.
- Как обычно.
- А как обычно? – удивился бармен.
- Новенький, пояснил мне Игорь, — ладно, сам схожу.
Наш столик у стеклянной стены, здесь такие окна, огромные, до самого пола. Там за пыльным стеклом крыши, блестящие от недавнего дождя, далеко за крышами, прямо на линии горизонта прожекторные вышки стадиона «Петровский», внизу шуршит автомобилями Большой проспект. Я огляделся, посетителей мало, в дальнем темном углу стоял бильярдный стол, там шевелились тени, стучали шары, тихий мат, кто-то отчаянно проигрывал. Бар работал круглосуточно.
Игорек вернулся с графинчиком коньяка, официантка несла рюмки и два блюдца с порезанным лимоном и бутербродами.
- Приятного аппетита.
- Спасибо, и вам. Бильярд давно занят?
- Эти с трех часов играют.
- Значит скоро закончат. Иди, дорогая, тебя позовут.
Официантка ушла, Игорек наполнил рюмки, понюхал бутерброд.
- Люблю шары погонять, американочку, пул. Я обычно в «Сиреневый туман» хожу. Вздрогнули?
Дзыньк, лимон потек у меня по пальцам, про салфетки забыли.
- Коньяк с утра – замечательно. Правда?
- Чего не звонил? – спрашиваю.
- Дела. Большие дела!
- Да, ну?
- Ты сейчас сколько зарабатываешь?
- У меня график – два через два, ну, шестнадцать тысяч, бывает двадцать, если с переработками.
- М-да. И долго это будет продолжаться?
- Что именно?
- У тебя же семья, дети.
- Да все нормально, а, что есть какие-нибудь предложения?
Он посмотрел в окно, взор его был мудр, какой бывает только у бездомных псов и алкоголичек.
- Помнишь Эдика с нашей группы?
- Ну?
- Ну. Я его недавно к себе взял, сейчас на «вольво» ездит.
- Так расскажи, может, я пригожусь!
- Может, и пригодишься. У тебя костюм есть, или хотя бы брюки приличные? Придешь в джинсах и кроссовках, с тобой никто даже разговаривать не будет.
- Найдем брюки, а, что делать-то надо?
- Люди зарабатывают…
- Не хочешь, не говори.
- Что ты нервничаешь? Не все так быстро, сначала надо представиться, на тебя посмотрят, жену возьми.
- Зачем?
- Так солидней, люди там серьезные.
Я разлил остатки коньяка по рюмкам, чувствовал, как во мне опять и снова, в который раз, за всю мою счастливую жизнь, растет уважение к этому человеку. Мы выпили, доели бутерброды, Игорек, встал из-за стола, давая понять, что аудиенция закончена. Что ж он имеет право командовать, пили мы за его счет, я сразу предупредил, что денег у меня с собой нет.
- Пойдем, я тебя провожу, я еще в бильярд порежусь.
Его кто-то окликнул из темноты, он обернулся.
- Сейчас!
Там почему-то засмеялись. Уже на улице он сказал:
- Я позвоню тебе вечером, может зайду как-нибудь на неделе, соберемся, поговорим, презентация у нас каждую субботу. Ну, пока, привет семье.
- Пока…
Жена как-то сказала:
- Давно заметила, что все сумасшедшие принимают тебя за своего, хоть ты и не безумен.
Откуда она знала, что я здоров, кто из нас вообще может определенно сказать, что он не безумен.
В тот год, с женой мы хреново жили, часто ругались. Сначала все было хорошо, меня все любили – Света, ее сын, ее мать и пожилая, грустная овчарка, которая умела говорить – бля. Я отдавал всю зарплату, покупал здесь уют, кормили вкусно и много, теща любила выпить, я с удовольствием бегал в магазин, сам тогда начал частенько закладывать за воротник.
Когда никого не было дома, с Никитосом играли в хоккей.
- Теперь ты вратарь!
- Нет – ты!
- Получи по башке!
- Дурак…
- Вратарь Писькин!
Соседи жаловались, вечером скандал.
- Конечно, это не твой ребенок.
Я обижался, Кит был друг, и может самый родной человек в этой квартире. Когда я забирал его из садика, у меня всегда было собой два червонца, один на пиво, другой на «Радугу фруктовых ароматов».
- Тебе и мне, да?
- По-братски.
- По-брацки…
Летом он уехал с садиком на дачу в Зеленогорск. Через месяц мы поехали к нему на родительский день. Я его сразу разглядел среди детишек в одинаковых шортах и майках. Его позвали, мама и бабушка бросили сумки – Никитушка, он пробежал мимо них, прыгнул мне на руки.
Потом я и ушел из этой семьи летом, специально, когда он был далеко. Господи, что мы творим?
С Игорьком мы вместе учились в одной путяге на Ржевке. Нельзя сказать, что близко дружили, ведь он был секретарь комсомольской организации, носился по коридорам с папочкой под мышкой, и очень нервничал, почему я еще не с билетом.
- Ты, что в загранку не хочешь? Давай заходи на следующей неделе.
Я всегда соглашался, мол, да конечно, пора вступать, год собираюсь. ПТУ наше было от Севера – Западного речного пароходства, но на третьем курсе мне уже было наплевать на дальние страны. Я играл на гитаре, сочинял песни, тусовался на «Маяке» и меня любила девочка с дискотеки «Красное Знамя».
Потом мы все ушли в армию, в стране грохнула Перестройка, и комсомол весь куда-то пропал, будто его и не было, вместе со своими дворцами, значками, билетами.
Чуть ли не каждый день я получал письма от кореша по имени Шляпа. С этими пацанами я познакомился в очереди на такси у Балтийского вокзала. Помню, еще днем позвонила одна знакомая, имени сейчас уже не помню:
- Поехали вечером на Болты, сегодня «Секрет» приезжает, они пластинку записали в Эстонии!
…Около часа топтались в очереди Леонидов, Мурашов, Заблудовский и нас несколько встречающих, за Фоменко приехала жена, забрала прямо с перрона. Макс рассказывал, как им дали двух звукорежиссеров, которые по-русски ни слова, что не пустили на пластинку песню про Алису и «Джаз». Подошли две девчонки, взяли у Макса автограф и убежали, очередь перед нами растаяла, я разменял этому человеку пять рублей, они уехали. Мы пошли к метро, толстый мальчик, которого все звали по фамилии – Кулькис, предложил поехать на «Маяковскую», там можно сбегать в «Елисеевский», если, что.
Когда поднимались наверх, со встречного эскалатора нас окликнул парень с челкой желтых, крашеных волос до самого подбородка.
- Крысе на Климате пизды дали, он к Сайгону побежал!
- Шляпа, подымайся, мы тебя ждем!
- Вэл!
Он загрохотал вниз по ступенькам…
Это были времена, когда на Невском все знали друг друга в лицо, я тусовался с этими пацанами до самой отвальной, обычная «центровая» компания с улицы Марата, а-ля – я видел тех, кто видел Цоя.
Дружбан Шляпа не забывал меня, в каждом письме он повторял: играй каждый день, пиши тексты, у тебя есть два года, не проеби их, дружище. У нас будет команда! Поступим в «джазуху», потому, что джаз это основа! Пиздец, думаю ему там легко советовать, гитару я в руки взял только через полгода службы. Шляпа сам в армию не пошел, какие-то проблемы со здоровьем.
Были и списки необходимого, когда я приду на дембель – гитара акустическая, звукосниматели, драм – машина, хорошие микрофоны две штуки, Кулькис поможет, он передает тебе привет. Я отвечал: продам шапку ондатровую – двести рублей, бабушка отложила мне на одежду – триста, уже пятьсот. Чем они там занимаются, я не спрашивал, боялся околеть от зависти.
…Как изменился мир за два года! На Московском вокзале ларьки – киоски ни хрена не «Союзпечать», завешаны «вареными» тряпками, футболки с портретами Берии и Троцкого. Ахуеть. Неподалеку, гопники не по-местному загорелые в кожаных куртках и жиганских кепках. Один сидя на корточках, елозил перевернутыми стаканами по коврику.
- Кручу, верчу, обмануть хочу!..
Рядом диковинная машина ВАЗ – 2109 без номеров, вся черная, даже стекла.
«Билетная касса» у входа в метро. Бум-с. Стою, как вкопанный, глаз не свожу с афиши – четыре взъерошенных портрета, смотрят решительно, черные рубашки, поднятые воротники. Внизу скромное русское слово, четыре буквы – КИНО. Дворец спорта «Юбилейный». Двенадцать дембельских рублей должно хватить, протягиваю в окошко кассиру.
- Один билет на кино…
- Да нет билетов.
— Ну, конечно. Еще бы…
Позвонил матери, сказал, что через час буду дома.
— У нас новую станцию метро открыли, прямо около дома, не заблудись.
— Да, ладно, уж как-нибудь…
Проспект Просвещения, новая станция вокруг ларьки, ларьки, ларьки, тряпки, цветы, жевачка, я и в правду чуть не заблудился. Вдруг, музыка – будка, очень напоминающая деревенский сортир, фасад стеклянный, изолентой к стеклу списки, пожелтевшие от солнца листки бумаги. И снова я ахуел, тут было все! В алфавитном порядке, от АББЫ и так далее, «Битлз», «Ах-а», «Секс Пистолс», «Елоу», «Фэнси», «Диджитл Эмоушнс», весь рок – клуб, все альбомы «Аквариума», последний писк – толстыми буквами, фломастером – ЛАСКОВЫЙ МАЙ. Здесь же продавались чистые кассеты. Внутри этой чудо – будки сидела бабуля, читала «Аргументы и факты».
- Простите, а можно «Пет Шоп Бойз»?
Бабуля сняла очки, отложила газету.
- Конечно, мой хороший, кассета есть?
- Нету…
- Тогда червонец за кассету и три рубля запись.
- Вот зараза, у меня только двенадцать...
Бабуля оглядела мои дембельские погоны, шапку с кокардой, чемоданчик – дипломат, махнула рукой.
- Давай, рубль завтра занесешь. Как ты сказал? Пэд, Шоб, дальше? Бойзз, восемьдесят восьмой и восемьдесят седьмой год. Правильно?
- Верно…
- Приходите завтра с этой бумажкой, будет готово.
- И все?
- Все. А что еще?
Так просто. Нет, мир определенно если изменился, то в лучшую сторону. Следующим утром я позвонил Шляпе, он тоже был пьян и весел.
— Вернулся?!
— Ну, да…
— Сегодня, — говорит, — отменили закон о тунеядстве, официально. Теперь можно не работать, прикинь!
Договорились встретиться вечером на Сенной, «все обсудить».
Вечером я вышел пораньше, хотел прогуляться по городу. Толпа на Невском вся «вареная», в растопыренных джинсах с египетской символикой на жопе, шапки из жесткого меха, усы смех, много нерусской речи. Кооперативная торговля, «Найденов и Компаньоны», шмотки в «Гостином дворе» по безумным ценам, кооперативные, одноразовые, по пьяни шитые. На Пятаке одни «грузины», одинаковые, как куклы – «пропитка», зеленые слаксы, белые носочки и ультрамодные туфли с «лапшой», кривлялись:
- У-е-е-е-и-и-и…
- Дарагой, нужен «пирамид»? Чесный, югославский…
Я понял, что никогда не напялю на себя – вот эти голубые галифе и армянские тапки с лапшой. Сами жрите.
На Климате какие-то балбесы в эсэсовских кепках, в Сайгоне, правда, без изменений, все те же слоеные пирожки с мясом и гуммозные личности с сумками от противогазов через плечо.
…Долго не обнимались, Шляпа сразу повел в подворотню у магазина «Океан». Мужик в спецовке и нарукавниках отдал нам авоськи набитые бутылками.
- Спасибо, Миша.
- Тебе спасибо, заходи еще.
- Заебись, — говорю, — думал, сейчас полдня простоим.
- Мы же не алкаши, деловые люди.
Очередь в винный магазин тянулась до Московского проспекта. Тут же в переулке Гривцова вошли в парадную, поднялись на последний этаж, Шляпа надавил на нужную кнопку. Дверь быстро открыли.
- Проходите, друзья.
Шляпа нас представил, человек по имени Босс отобрал наши авоськи с портвейном, пропустил вперед. В комнате было тесно, человек двадцать стояли с гранеными стаканами в руках, как на фуршете, обернулись.
- О, Панама!..
- Здравствуйте, здравствуйте…
Стол заставлен все тем же – «Кавказ», «Анапа», «Агдам», музыка, как и во всех лучших домах – «Наутилус Помпилиус». Мне сунули в руки стакан, наливал веселый, усатый дядька, он все пиздел про новую эру свободы.
- Говорил же я вам…
- Ну, ладно, за победу, друзья!
- За победу!
- Ура!
Я выпил, не касаясь стекла губами. Кто-то перемотал кассету, и магнитофон снова завыл – «Ален Делон, Ален Делон, гов-ворит по-французски». Не знаю, мне как-то сразу не понравились эти пижоны с Урала, я тогда был уверен, что весь русский рок родом с Купчино и улицы Жуковского. Смех, брожение по огромной комнате, к нам приблизился мужчина с бородой, в кожаном плаще, он сказал Боссу:
- Ну, я тебе оставлю три тыщ-щ-и.
И покосился на меня, ждал реакции. Я, наверное, должен был подпрыгнуть, крутануть в воздухе сальто и ебнуться на позвоночник. Потому, что у человека не может быть в кармане такой огромной суммы денег. Они бы просто не поместились в кармане. Пришла еще компания, в комнате стало совсем тесно, и тут я услышал его голос. Сначала он не понял кто перед ним, потом память его проморгалась, он выпалил:
- Есть партия джипов, надо? Бери.
- Это я, Игорян.
- Ой, ну как ты?
- Вот вчера с фронта вернулся.
- Отлично, поможешь продать двадцать девяток.
Куда я попал? Где те лица с улицы Марата? Что такое баксы? Стало скучно. Махнул Шляпе рукой, показал пальцами, что ухожу.
Мы шли по улице, молчали, я уже все понял, это было первое в моей жизни предательство. Он сообщил, что Кулькис в тюрьме за валюту, сам он женился и занимается делами.
- Кручусь, братан.
- А, что мне теперь делать? Мне?!
- Да не кричи, сумасшедший. Поступай в джазуху, если ты такой кремень, я пас, времени нет.
Мы еще постояли, допили бутылку «Агдама», покурили у пылающих мутным оранжем витрин ресторана «Балтика», через два года здесь будет общественный туалет под названием «Макдональдс», и расстались навсегда.
В школу поступил без особых проблем, сразу после Нового года, в группу Георгия Косояна по классу духовых инструментов. С гитарой не сложилось – мест не было, и еще с августа большой конкурс. Выбирать не приходилось, пришлось переключиться на саксофон.
По четвергам, вечером, все желающие с разных групп собирались на так называемый оркестр, культурно джемовали в актовом зале, мусоля вариации на классические темы. Собирались зрители – люди, имеющие отдаленное отношение к нашей «джазухе», до начала «оркестра» и в перерыве, вместе с нами топтались на лестничных площадках и курилке, играли на гитарах, что-то яростно обсуждали, сидя на подоконниках. Молодые люди, костистые, в квадратных очках, в черных пиджаках из кожзаменителя. Они все повторяли:
- Мы – демократы.
Пару раз я видел оборванцев из группы «Манго – Манго», казавшиеся мне тогда полными придурками. Заходил к нам легендарный Алик Сахаров. Дядя Сахар, пожилой мужик всегда в пальто и костюме с галстуком. Алик утром, когда из гостиниц и туристических автобусов вываливают экскурсии, выползал на Невский проспект, надувал глаза, растерянно шарил по карманам и с прибалтийским акцентом «бомбил» под пьяного эстонца отставшего от группы и потерявшего бумажник. Народ подавал.
Игорька я увидел в перерыве, зрители и музыканты высыпали на лестницу, доставали сигареты, прикуривали.
- …Вы, что-нибудь слышали о суммарном счете на два миллиона рублей?
Я свистнул, он обернулся, кивнул в сторону «Комнаты для курения». Слышу смех за его спиной.
- Саксофон? Очень хорошо, — похвалил он, потрогав пальцем инструмент, болтающийся у меня на груди, — надо серьезно поговорить. Ты будешь нужен.
Глаза его сделались по-комсомольски серьезными.
- Скоро в России появятся богатые люди, я собираюсь открыть презентацию.
- Что?
- Это место, — пояснил он, — где богатые люди подписывают контракты. Мне еще нужна девочка со скрипкой.
- Зачем?
- Людям нужно место, где они будут спокойно подписывать контракты. Место с хорошей музыкой, ты будешь играть на саксофоне, а девочка на скрипке.
Девочка совсем не вписывалась в концепцию моего представления о джазе. Джаз это другое, это Истоки, это негры, виски и еще фестиваль каждую осень в ДК им. Ленсовета.
- Может быть с контрабасом?
- Что?
- Девочку с контрабасом. Хотя тоже хуйня какая-то…
- Нет. Только со скрипкой, у тебя телефон тот же?
Я кивнул.
- Все будет, — пообещал он, — я позвоню.
Однажды, уже следующей зимой, в тяжелых раздумьях о смысле бытия моего, и непонятного происхождения тоске, я шлялся по Владимирскому проспекту. Падал теплый снег, люди тащили домой перевязанные веревками елки, замедляя шаги у невиданной ранее витрины, первого в городе магазина «Панасоник». И у Пяти углов встречаю своего армейского приятеля.
- Ого! Ты куда?
- Да, так. А ты?
- На кыйкбоксинг, на тренировку.
- Крейгбоксинг?
- Кикбоксинг, чудак! Пошли со мной, покажу.
Только сейчас я заметил у него на плече спортивную сумку. На следующий день мне, вдруг, осточертело все, что связано со словом – музыка. Я продал саксофон, купил боксерские перчатки и спортивные штаны с лампасами, месяц не подходил к телефону.
…Утром девятнадцатого августа того же года я ехал на такси с Юга – Запада домой на Просвещения, таксист сказал:
- Слышал, Горбачева убили.
Заткнулись «Европа плюс» и «Радио Рокс», ларьки не функционировали, пенсионеры гуляли с собаками, нацепив ордена и медали, как на день Победы, водка пропала еще три дня назад, бутылку пол-литра «Столичной» можно было купить только у официантов в «Пулковской» за безумные деньги. Блядь, а на мне американские джинсы, и я испугался, я предал Родину…
Через два дня, когда все уже было ясно, толпа запрудила Малую Садовую и Итальянскую, ждали выхода газеты «Час Пик». Никто уже не орал, не нервничал, как прошлой ночью у Смольного. Там зачем-то соорудили нелепую баррикаду, Боря Лимон пожертвовал свой «Мерседес»…
- Господа! Внимание! Газету скоро привезут, выпуск номера в семнадцать ноль – ноль!
Ну, конечно, как же без него. Я крикнул:
- Игорь!
Он спрыгнул с капота автомобиля, глазки забегали, вероятно, сконфузил мой внешний вид и мои новые друзья в адидасовских панталонах.
- Ого, с такими ребятами и банк грабить не страшно!
- Привет, — говорю.
- Представляешь, у меня пароход с филиппинцами, как узнали про наш переворот, развернулся прямо в заливе у Кронштадта, и поплыл назад. Никакой наживы!
Он наклонился к моему уху и прошептал:
- Собчак в городе.
Я знал, что Толик в городе, он никуда не исчезал, и все эти дни его охраняли «воркутинские» с обрезами под джинсовыми куртками, он за это обещал им отдать Ленинский проспект и рынок на улице Козакова.
- Это, что за клоун? – спросил Диас.
Игорек, наверное, не расслышал.
- Так, парни, вы будете нужны, у тебя телефон тот же?
Я кивнул. Он куда-то спешил, нас разорвала толпа, метнувшаяся к Зимнему стадиону, туда приехал автобус с «Лениздата», привез газеты.
В том же году, в октябре, прекрасным, воскресным утром мне выбили челюсть в спортзале школы номер девяносто пять Куйбышевского района. Если свернуть с Невского проспекта у касс «Аэрофлота», вторая подворотня направо. Школа во дворе, по воскресениям бои без правил, в девять утра регистрация, баб не пускают, с собаками можно. В зале перегар от дорогих коньяков, аромат заморских одеколонов, какая-то сволочь курит, в позапрошлое воскресение я здесь заработал шестьсот рублей. Мне объявили кого я сегодня буду метелить.
- Хуево, — сказал Диас, — я его знаю, кгбшник, из Москвы, живет в «Прибалтийской», мутят с Комаром младшим, я его видел на стрелке с «казанскими».
- И чего делать?
- Попробуй лоукик и левой апперкот.
Бой начался, через минуту мне захотелось убежать отсюда без оглядки, прямо так в трусах и перчатках. Но три раунда надо продержаться обязательно, иначе про меня забудут везде и навсегда. Какие там на хрен раунды, ослепительный хлопок урамикацуки мне в челюсть, затылком об пол, ноги вверх, аплодисменты...
Очнулся на скамейке в раздевалке, Диас вызвал мне такси.
Много дней я пил лишь манную кашу и сосал через трубочку сладкий чай, рот не открывался.
Сразу после Нового года, мы похмелялись на работе у одного товарища, он охранял научно – исследовательский институт «Механобр» на Васильевском острове. Кроме охраны в институте никого не было, кабинеты не закрывались, мы бухали на мягких, финских диванах в приемной директора. Денег крайняк, и на столе – «Рояль» с «Инвайтом», баночка майонеза и буханка хлеба. Вспоминаем новогодние приключения, Диас перелистывает прошлогодний номер «Рекламы Шанс», читает прикольные объявления:
- Меняю ваучер на трехкомнатную квартиру!
- Куплю бивень мамонта…
- О, слушайте! Организация объявляет конкурс на замещение вакантной должности референта. Предпочтение отдается мужчинам в возрасте до двадцати пяти лет, свободно владеющим английским языком, имеющим навыки работы с компьютером, водительское удостоверение категории «В», знакомым с приемами каратэ или бокса!
- Блудняк…
- Продам квартиру в Бруклине…
- А, ну-ка.
Я отобрал газету, перечитал объявление, номер телефона, много цифр. Поднялся на лифте на последний этаж, в самом дальнем кабинете сел за стол у самого окна, пододвинул телефон поближе. Рука замерла над циферблатом, я посмотрел в окно. Внизу безлюдная 26-я линия Василевского острова, корпуса судостроительных заводов за горизонт, трамвайная остановка, старушка гуляет в синем пальто, воротник из каракуля, рядышком болонка с розовой задницей…
Я набрал этот мистический номер, трубка зашуршала, загудела, мой сигнал, меняя тональность, летел через Европу и Атлантический океан. Потом щелчок и тишина, несколько секунд плавающая, невесомая, щекочущая воображение, тишина…
Шлепком, электричкой, ураган голосов! Мириады голосов! Америка…
Наконец, гудок, самый обычный, коммутатор чмокнул, и потусторонний, сонный голос спросил:
- Алло? Алло, блядь!
Я повесил трубку. Черт, там, наверное, сейчас ночь, и на всей Земле второе января…
Через пару дней в тяжелых раздумьях о смысле бытия, и непонятного происхождения тоске, я шлялся по Загородному проспекту. Падал теплый снег, город еще безлюдный, все сидят по домам, в окнах мигают новогодние елки. В семь часов у меня встреча с каким-то Ильей у метро «Владимирская», по объявлению из той же газеты. Но я еще сомневался, прикидывал, оценивал свои возможности. В общем, купил приглашение в Венгрию, двадцать долларов не деньги.
До весны сидел дома, не подходил к телефону, гулял только до магазина и обратно, отдал соседу с первого этажа боксерские перчатки и штаны с лампасами. Седьмого марта получил загранпаспорт и свалил в Будапешт.
Полгода торговал там советскими утюгами и кофемолками на русском рынке «под мостом», снимал комнату в Келати в одной квартире с такими же бродягами из Ужгорода. Надоело, вернулся. Женился.
Игоряна видел один раз в Гостинном дворе, молодец – костюм, штиблеты, галстук. Я не подошел, на хуй, я был тогда в полной жопе, ни работы, ни денег. Потом в августе девяносто восьмого в телефонной будке у метро «Петроградская» он орал кому-то в трубку:
- Я же вам говорил! Я предупреждал!
В эти дни в России многие сошли с ума, никто не обращал особого внимания. Дефолт, восемнадцатое августа. Опять исчезли водка и сигареты, да и вообще все исчезло. Помню, с Валькой стояли в очереди за макаронами, вчера доллар слетел с отметки в пятьдесят рублей на двадцать пять, вроде бы устаканился, товар снова выкинули на прилавки. Старухи бузили:
- Почему вчера было по сорок, сегодня по пятнадцать?!
- Бакс упал, бабуля!
- Чаво?
Люди несколько дней «пылесосили» магазины, не глядя на ценники.
- Ничего не понимаю.
Да никто ничего не понимал…

***
Он пришел в воскресение, с тортом и палкой копченой колбасы. Торт отдал жене, сел на стул в коридоре, что бы развязать шнурки на ботинках, и, вероятно задумавшись, очистил колбасу, как банан, откусил «жопку», опомнился.
- Пардон, порежьте это на закуску.
Пока мы с женой собирали на стол, Игорь с Никитой рисовали. Картина называлась – «Гол!» Растерянные хоккеисты с чрезвычайно выпуклыми хуями и смайлики, много смайликов – это зрители на трибунах, радуются счет на табло – 99: 0.
- А бабушка где?
- А вот и бабушка, она на воротах будет, без коньков, ей разрешили. Вратарь Писькин уволен.
В комнату вошла Света с графином компота.
- Потише, пожалуйста.
Я кивнул Игорю:
- Пойдем, покурим.
На кухне Игорек разглядывал свои пальцы.
- По-моему у меня шизофрения…
- Почему ты так думаешь?
- Ногти быстро растут.
- Телевизор хочу сюда, на холодильник…
— Ничего, через месяц купишь, скоро у тебя будет много денег.
Весь вечер он общался только с моей семьей, жена, выпив водки, болтала о работе и подругах. Танцевал с Ники под «Эйс оф Бэйс», Света нервничала:
- Ему скоро спать, прекратите.
Пару раз бегал звонить в коридор.
- Вы позволите, всего один звонок?
- Пожалуйста…
Мы слышали:
- Да! Презентация фирмы и вручение пакетов новейших, нормативных документов!..
И только потом, уже сидя на пуфике и напяливая свои лаковые штиблеты, он как бы вспомнил, зачем вообще пришел.
- …Нужны вложения… инвестиции… я в общем-то не заставляю, будущее в наших руках.
- Ладно, — говорю, — сколько?
- С собой надо иметь по семьсот пятьдесят рублей, через месяц деньги будете лопатой грести. В общем, я не заставляю, — повторил он.
- Мы тебе позвоним до следующей субботы.
- Обязательно. В любом случае звоните, что бы знать ждать вас или нет. Ну, пока!
- Пока…
Я закрыл за ним дверь, обернулся, жена смотрела на меня точно так, когда я первый раз пукнул при ней.
- Ну, ты, что дибил совсем?
- Да, не интересно…
- Ой, блядь! Я не желаю об этом больше слышать!
- Да, ладно, не буду, клянусь.
Когда мыли посуду, Света напомнила про тетю Галю. О, тетя Галя!..
Когда-то мы жили в коммунальной квартире на Ломоносовской, как-то нашей соседке пришел по почте красивый большой конверт. В конверте блестящий, новенький ключ зажигания от автомобиля и письмо с уведомлением о крупном выигрыше, там же фотография – автомобиль «Жигули». Почему именно тете Гале? Какие звезды совпали на небосклоне, чья рука не дрогнув, пропечатала этот адрес? Хрен его знает. Все было очень красиво, блядь, помню меня даже кольнула зависть, я даже поверил. Не надолго. В письме приказным тоном сообщалось, что надо немедленно перечислить некоторую сумму денег на разные там почтовые услуги, оформление необходимых документов, налоги, еще какую-то хрень.
Галина перестала здороваться, конверт носила под халатом, мечтала о чем-то вслух, стирая в ванной. Тетя Галя – пьяница, а значит мозгов нет и денег тоже. Продала все, что осталось ценное в комнате, собрала нужную сумму и отправила по обратному адресу. Чем все закончилось, не знаю, той осенью у Светы умер отец, и мы переехали в эту квартиру.
…Короче, в субботу, я чистый и нарядный отправился на эту презентацию, «чиста посмотреть». Света не знала, она в этот день работала, теща с Валькой уехали в гости. С трудом нашел нужный адрес в лабиринтах дворов Суворовского проспекта, шел дождь, у парадной, под козырьком курили две женщины с портфелями. Таблички под стеклом, названия разнообразнейших «ООО», «ЧП» и «Товариществ». Ровно десять утра, Игорек обещал встретить меня у входа. Я не стал ждать, вошел. Справа по коридору – актовый зал, дверь настежь, ждут кого-то. На сцене, потирая руки, прогуливался дядечка в солидных очках, очень похожий на американского пастора. В рядах на стульчиках народу – человек двадцать, мужчины и женщины, сидели парами. Дядя на сцене, увидел меня, улыбнулся:
- Какой симпатичный молодой человек! Мы ждем вас, проходите.
- Э-э, я сейчас, одну секунду…
Вышел обратно на улицу, ну на фиг, Игорян не придет, я здесь не останусь. А вот и он.
- Давай покурим, минутка еще есть, сумасшедшая погода…
- Я уже уходить собирался.
Дождь барабанил по железному козырьку, машины какие-то приехали во двор, шуршат колеса по лужам, хлопают двери. Игорек оборачивается, сигарета падает у него изо рта.
- Ой, бля!..
- Ты, — говорю, — прям, как мой пес.
- Стоять!
Кто-то очень большой и сильный, схватил меня сзади за шкибот и брючный ремень, раскачал и выкинул с крыльца на клумбу.
- Ква!..
Вдогонку некто пробегающий мимо добавил мне пыром в глаз, для полного успокоения. Я в восхищении!
Игорька догнали в коридоре, шваркнули палкой по голове и потащили за ноги в актовый зал. Крики, грохот, публику не трогали, толпа ломанулась в дверь на выход, будто фарш из мясорубки. Избивали конкретных людей – пастора, теток с портфелями, Игорька еще одного чудилу, мудохали палками железными и деревянными, одну бабу душили тряпками, вой, мат.
Я не стал досматривать, убежал. На Суворовском проспекте зашел в продуктовый магазин, сел на подоконник. Левый глаз заплывал гематомой, надо придумать, что сказать жене, хорошо, что жив остался. Что ж, имею право выпить, в кармане – семьсот пятьдесят рублей…
Прошло больше десяти лет, сейчас весна две тысячи двенадцать. Света после развода со мной очень удачно вышла замуж за офицера таможни, Никита оканчивает университет в Бостоне, я недавно нашел его «ВКонтакте», меня он вряд ли помнит. А я сижу в кафе на Владимирском проспекте, мимо меня только, что сметая пластиковую мебель уличных кофеен, пробежало мое прошлое. А там, на перекрестке под зеленый свет светофора переходит улицу мое будущее. Тридцать лет, разведена, вместе работаем. Может, это то к чему я шел, чего я так ждал, из лучших снов моих и вечного ожидания мифического счастья.
Прощай, Игорек, мне говорили, что тебя закидали бильярдными шарами в закусочной «Сиреневый туман», что ты уехал, что ты давно на Южном кладбище. Живой. Я обязательно тебе позвоню, как-нибудь вечерком, когда будет рекламная пауза.