Илья ХУ4 : мир наизнанку

Не убежишь от себя. Даже если бегун опытный и далеко и долго бежать можешь. Чушь, конечно, быть может, но каждому поставлено свыше иметь цель. Сам не видишь её, по обыкновению глупых себялюбивых человеческих существ, до конца жизни. Порой всю жизнь несешся сломя голову, в погоне за химерой, под конец Пути только обнаруживаешь истинную — свою цель.

«Предназначение», по модному.

Родятся и умирают некоторые совсем слепыми, как котята, или прозревшими слегка даже. Но залепляет взор грязь человеческая, накипь жизни. К цели однако ж все-равно приходят, сами того и не узнав при жизни.

Странно, конечно, и печально, когда родятся и умирают сразу. Но и в этом предназначение усмотреть не сложно — указывают на цель другим, в том их короткий но Путь.

Счастлив тот, кто узрел цель свою сразу! А уж кривизна и повороты дороги, дремучесть тропинок, ведущих сквозь Путь значения не имеет...

Я вот всегда добро хотел творить, хотя с детства злой был. Не «злобный», нет, и не кровожадный, просто мрачно злой.

Злое добро.

...

Ирочку «Катаиху» увидел впервые, когда ей было двенадцать, а самому мне четырнадцать. Головенку ее украшали пышные, непослушные кудри. Взор не по детски устремленный в даль, изучающий. Справненькая вся, чистенькая, в белых гольфиках. В свои двенадцать Ира уже кололась героином. Подсадил ее брат, известный в районе барыга, с погонялом «Катай». Длинный очкарик, в белых баскетбольных кроссовках, и висящей на нём, как на вешалке одежде.

...

В четырнадцать Катаиха стала больше походить на хищницу, в поисках добычи. Взгляд стал цепким, проникающим. Кудряшки собраны в пучек. Движения все по кошачьему мягкие, пружинистые. И, хотя кололась безбожно, расцвела какой-то египетской красотой.

В шестандцать она поняла силу своего обаяния подростка-хищника, в перемешку с совсем расцветшей не смоьря ни на что красой, достойной молодой Клеопатры. Стала мошенницей на чувствах — трясла за мошну богатеньких «золотых» мальчиков, дяденек побогаче и прочих сластолюбивцев. Кого просто клофелинила, с кем бывала и подолгу, выпивая ловеласа до дна.

...

В восемнадцать, перехватив палочку мерзкой эстафеты у брата — Катая, к тому времени почившего в передозе, стала приторговывать отравой. Жила уже где придётся, в основном у таких же нариков, склонных к продаже героина. Время от времени меняя их, путем кидалова по полной, с последующей сдачей с потрохами в мусарню.

К тому времени Ирочка болела ВИЧ уже около четырех лет. Поэтому ей было бы абсолютно похуй на жизнь, если бы имелся тот самый хуй… А так как он отсутствовал, ей было просто до пизды.

...

Многих она посдавала, еще больше подсадила на иглу и кинула.
Торговала исключительно герой, что выдавали ей суровые мужчины в мундирах, в местном ОВД.
Попутно, вращаясь в кругах криминальных собирала информацию на того или иного «пациента» отдела по борьбе с бандитизмом.

...

К моменту нашей с нею судьбоносной встречи, я считал уже себя, от сверхдоз лсд, героина и кокаина, Карающей Десницей Господней. И в оправдание того что творил, имел на вооружении такую мысль:

«У Бога много дел. А карать надо. Не может Он каждый раз спускаться на бренную землю, чтобы дать настоебенившему грешнику оалеуху! И вкладывает посему меч свой в мои руки нет-нет»

И вот уж действительно веры добавляло то, что из любых переделок выходил «сухим». Будто по правде вела рука Господня. Все мои разбои, кражи и прочие бесчинства не наказывались строго.
Сейчас-то, конечно, понимаю по чему, тогда нет.

...

Шла середина первого десятилетия миллениума. Многие стали жить по новому, но мы жили по старому.

Выехав с какой-то блатхаты, чтобы в очередной раз поохотиться на людей. Мы неспешно катили по улицам, сканируя улицы на предмет работы. Проезжая местное ОВД засекли её — Ирочку:

- Смотри-смотри, Катаиха, сучня сраная из отдела ломится.
- Да, она. Я думал она уж от СПИДа сдохла...
- Неее, такие своей смертью не умирают. Походу ширки взяла у мусаров, смотри как бежит.
- В аптеку, походу.

Рядом с ОВД находилась круглосуточная аптека.

- Ну чё, покараем эту мразь?
- Давай, ага. Заодно гердос заберем, вмазаца охота.

На выходе из аптеки мы ее взяли.
Привезли к нам в логово.
Она не сопротивлялась. Знала бесполезно, а надежда, что не сдохнет, умирает последней...

- Ну что, сучня, попалась?
- Мне плохо. Я из больницы сбежала из ВИЧ центра

Оплеуха. Из носа струйка крови.

- Не у той могилы плачешь, мразота, бля. Давай сюда лекарство, которое в мусарне дали.

В глазах у нее слезы. Но отдает. Надежда еще не умерла.
Распаковываю мазел с ширкой. Засыпаю порошок в ложку.

- Нормально тебе опера сыплют. Хорошо работаешь, да?

Еще оплеуха по сохранившему еще отчасти клеопатрину красоту мурлу. Кровь обрызгала обои.
Начинаю варить раствор.
Боковым зрением замечаю, что Ирочка в лифчике, стягивает джинсы. Думаю: «кому ты нужна тебя ебать, мразюга спидозная».
Выбираю мне и моему товарищу по борьбе с нечистью кубатуру.
Что-то вцепилось мне в ногу. Аккурат в икроножную мышцу.
Подползла Ирочка. Схватила, обняла ногу. Голая почти.
Пнул её.

- Уйди, скотина. Дай уколоться.
- Мне, мне, слей хоть пять точечек… Я из больницы, смотри...
- Отъебись, все равно сдохнешь скоро.
- Смотри, здесь катетор был и здесь, и здесь… загнило… плохо мне, ну сле-е-ей раство-о-ора...

Над ключицей, на обеих руках пятна иссиня-чёрные, будто трупные.

- Умоляю. Да-а-ай. Я умру.
- Конечно, вот я ща вмажусь и умрешь.

Отталкиваю ее ногой. Колюсь. Прикуриваю сигарету. Товарищ мой еще не вмазался, проникся ее болью, походу:

- Может дадим ей?
- Хочешь дай. Мне похуй.

Сливает ей пять точек. Вот на что надеялась. Она
приспускает давно не стиранные «трусики», если можно это так назвать. Колется в одно из своих трупных пятен, в паховой области.
Закуривает.
Улыбается. Зубы в крови. Фильтр сигареты тоже.
Полуложится в кресле:

- Убивайте...

Смотрю на неё.

А она ведь уже сдохла.

- Одевайся и пошла нахуй отсюда.

Спешно одевается и отваливает.

- Ну, а её предназначение в чем, братан.

- Да хуй его знает…