Skalper : О любви

Покажите мне женатого мужчину, или мужчину с постоянной любовницей, и я покажу вам мужчину, который спрашивает себя (возможно, только в предрассветные часы или днем в пятницу, когда она уходит покупать продукты): «Что она делает, когда меня рядом нет? Что она на самом деле думает обо мне?» И, наверное, чаще всего: «Какую часть меня она забрала? Сколько еще осталось?»
С. Кинг

Ну вот, вроде бы у соседей за стенкой наступило очередное временное перемирие. По опыту, приобретенному за два месяца проживания здесь, ты осознаешь как зыбкость и обманчивость этого штиля, так и безнадежность попыток возмутиться. Гегемония рабочего класса, черт бы ее… И все равно, хорошо и от этой, пусть недолгой тишины. Ты один, и только снулая осенняя муха, лениво жужжа, тщетно пытается пробраться в проем между облупившимися сероватой краской рамами окна в надежде на комфортную зимовку. И рассеянно наблюдая за ней, ты постепенно уходишь в свои мысли, вспоминая, откуда же все начиналось. Может быть с самого детства?

Ты хорошо помнишь, как это было в детстве. Любовь в детстве, это счастье, сконцентрированное в одном только мгновении неосторожного касания рук, приходящее яркой вспышкой и исчезающее на завтра, вытесненное потоком жизни нового дня. Чувства плавают где-то на поверхности сознания, словно беспечные водомерки по глади пруда, чуть задевая душу и оставляя на ней легкие, прозрачные следы. Даже боль от любви неразделенной, в ту пору, дарила тебе особое, горестное счастье. И тогда, именно в этом горестном счастье, ты вдруг находил себя старше и опытнее своих юных лет, и даже на взрослых начинал посматривать чуть свысока, с оттенком мудрой, ироничной печали познавшего жизнь человека.
Ты помнишь холодное осеннее утро, шуршащее разноцветье опавших листьев под ногами и ручку ее портфеля в твоей вспотевшей от волнения ладони. А еще, неосторожно смятые в кармане билеты в «Художественный», и первое, совсем невинное, но такое важное «да», в ответ. Как знать, может быть, именно это первое «да» навсегда остается самым главным в жизни?
Ты помнишь густой, слепящий дым сигареты, тайком украденной у отца, треснувшую декой гитару, которую ты терзал, порой до крови сбивая пальцы. Девчонки, еще вчера сбивавшиеся стайкой гадких утят в противоположном конце двора, составляя противовес мальчишеской коалиции, все чаще, и как бы случайно, оказывались поблизости, а ты, с удовольствием и гордостью начинал ловить на себе настороженно-заинтересованные взгляды из под неумело накрашенных ресниц.
А потом была звенящая тишина вечернего подъезда и первый, робкий поцелуй, от которого закружилась голова, а тело стало легким, словно утеряв вес и растворяясь в этом новом, неизведанном ощущении.
Ты вспоминаешь пустынный морской пляж, красный купальник и капельки воды на ее теле, хранящие сотни ярких затонувших в них солнц:

- У меня это в первый раз…
- У меня тоже.
- Скажи, мы же теперь никогда не расстанемся?
- Конечно нет, ты что, это на всю жизнь…

Ты так и не позвонил. Просто потерял где-то ее телефон. Она, твой, наверное, тоже.
Время постепенно ускоряло ход («Привет, а ты с какого факультета?») наполняя твою жизнь все новыми женскими лицами (Девушка, вы уже полчаса стоите на моей ноге… нет, нет постойте, пожалуйста, еще…), сменяющими друг друга как радужные картинки калейдоскопа. Поиски. Ошибки. Ожидание.
А потом ты женился. Она не была лучше или красивее других. И, наверное, была такой же непонятной для тебя. Но ведь так бывает - девушка врывается в твою жизнь стремительно, как разогнавшийся железнодорожный состав, или входит тихо и неумолимо как старость, но однажды тебе становится ясно: вы теперь вместе. Просто так сложилось, и ты сам не смог бы вспомнить наверняка, но в какой-то момент между вами возникла как будто незримая безымянная нить, соединившая и почти приковавшая вас друг к другу.
Возможно, это произошло, когда ты рассказывал ей как в детстве, случайно потеряв в школе октябрятскую звездочку, ты плакал, и тебе было стыдно идти домой, или, может быть, когда тебя увезли, вытащив из разбитой машины, а она, примчавшись в больницу, нашла тебя лежащим в коридоре, и неделю не отходила от койки. А может быть, это случилось, когда вы целовались, стоя промокшие после весеннего дождя в лесу и ты почти наверняка знал, что вы всегда будете счастливы.
(«Ты не думаешь, что нам пора пожениться?»)
А между тем, жизнь, будто гвоздями прибивает вас друг к другу каждым прожитым днем. И ты, настороженно прислушиваясь к отзвукам ее молота, думаешь: «Может быть действительно пора? Почему бы нет?».
И, в конце концов, время, запущенное чьей-то невидимой рукой, словно барабан в глупой телевизионной игре, под радостный гомон друзей и родственников замирает на отметке, украшенной настораживающей надписью «ЗАГС».
И вот, плавно покачиваясь в засиженной бесконечными партиями молодоженов отполированной черной машине, взятой на прокат и наспех украшенной казенными пластмассовыми цветами, ты смутно вспоминаешь круговерть трех предшествовавших этому дню недель: кольца («Лучше взять из белого золота!»), ресторан («Зачем нам тамада и воздушные шары?»), гардероб («Запомни, только синий галстук!»), приглашения («Неужели? Когда? Обязательно придем!»).
Женщина в ЗАГСе, облачившись в дежурную улыбку безразлично- торжественным голосом вещает что-то о взаимной ответственности и долге, а вы стоите с растерянными и радостными лицами (Вот на этой фотографии особенно видно!), пытаясь расслышать ее сквозь проносящиеся вихрем мысли: «…именем Российской… («Нельзя уронить кольцо!»)… Федерации… («Я же сам все решил!»)…объявляю вас… («Вот сейчас! Сейчас!!!»)… мужем и женой!»…
Оркестр... Цветы… Шаманское… Карусель поздравлений, подарков, тосты, слезы родителей.

Звонок:
- Поздравляю.
- Ты...
- Не ожидал?
- Нет… откуда ты узнала?
- Неважно.
- Спасибо… Рад был слышать. Ну… пока?
- Нет, прощай.

Утро. Ты просыпаешься первый, и долго смотришь на спящую рядом женщину, со вчерашнего дня официально ставшую родной. Люблю? Нет? Что такое любовь? Привычка? Страсть? Не знаю… не знаю... Ведь распознавать любовь не учат в школе, и седовласые профессора в университете об этом тоже не рассказали. Об этом не написано в книгах и не придумано науки, занимавшейся бы выявлением факторов, присущих настоящей любви. Интересно, почему при принятии всех самых важных в жизни решений, человек всегда так бесконечно одинок?
И вдруг ты понимаешь, что ты любишь, это точно. Ты понял это только сейчас. Потому, что не могли бы вы прожить без любви все это время, потому, что вы знаете друг друга до миллиметра, до каждой поры, до вздоха, потому что вы столько пережили вместе («Моему дипломированному специалисту - ура!»; «Прости… я не знаю зачем все это… вернись ко мне…»; «Послушай, давай возьмем этого щенка?»; «Кто позвонил?… как авария?… куда увезли???»). Ты это она. Она это ты. Ведь непросто разглядеть любовь за бесконечной чередой сменяющих друг друга дней, как ты не понимал? Ты откидываешься на подушку и спокойно засыпаешь снова. Все. Теперь семья… семья.

Семья. Работа. Дом. Семья. Работа. Дом. Семья. Работа. Дом. Семья. Работа. Дом. Семья. Работа. Дом. Семья. Работа. Дом. Семья. Рабо…
Она.
Ты не искал Ее. Ты, привычно задумавшись, садился в машину и вдруг оцепенел, подняв глаза, и сразу понял, что такой красоты как у Нее, ты уже никогда больше не встретишь. Если действительно есть где-то ангелы, то они должны быть именно такими. Они просто не могут быть другими, потому что Господь уже создал совершенство. Почему-то здесь. Почему-то Ее.
Имя. (Тебе всегда нравилось). «Может вас подвезти?»
(Позвонить???)
Работа. (Она) Дом. Семья. (Она) Работа. Дом. Семья. (Она) Работа. Дом. Семья. Работа. Работа.
Работа: Сейчас. Сосредоточиться. Экономическое обоснование ликвидности… (Она) …чертовой ликвидности… (Она)… чертовых ценных бумаг… «Я уйду пораньше сегодня».
(Позвонит???)
Работа. Дом. (Она) Семья. Работа. (Она) Дом. Семья. Работа. (Она) Дом. Семья. Семья.
Семья: «Ужинать будешь?» (Она) «Спасибо, я не голоден…» «С тобой все в порядке?» «Да… все хорошо. Пойду прогуляюсь…» (Она! Она!! Она!!!).
Ресторан. Свечи. Цветы. Ты счастлив, просто наблюдая за Ней, за Ее движениями, впитывая их почти с жадностью, запечатлевая в памяти каждый нюанс, каждый жест. Легкий поворот головы. Улыбка. Блеск глаз.
Вы идете по залитой весенним солнцем улице. Старинные дома, театр, художники с палитрами в руках с готовностью выходят вперед: «Не желаете портрет девушки?» Нет. Не надо. Вы привыкли приукрашивать жизнь, но вам нечего будет Ей добавить.

Ты с трудом пытаешься осознать происходящее: неужели, ты жил, обманываясь лишь подобием, суррогатом любви, прочно зацементированным раствором из общих воспоминаний, взаимных обязанностей и привычки? А мало ли их, семей, годами держащихся на этом растворе, где за показным благополучием и заботой скрываются черные дыры взаимной пустоты и безразличия, разрастающиеся год от года, пожирающие души людей. Нет. Теперь тебе все ясно. Как жаль, что ты встретил Ее только сейчас. Ты ведь ждал Ее всегда…

Боль и обида в глазах жены сменяется безразличием.
- Квартиру я оставляю тебе.
- Я больше не хочу тебя видеть. Никогда.
Ты на секунду задерживаешься на лестничной площадке. Звук громко захлопнувшейся за тобой двери, гулко скатывается вниз по ступеням, спугнув двух приготовившихся к выяснению отношений котов. Ты медленно разворачиваешься, и, начиная спускаться вниз, на миг чувствуешь, будто бы слабое сопротивление, и тебе даже кажется, что ты услышал тихий треск, словно лопнуло что-то очень тонкое, почти неосязаемое. Ты машинально проводишь рукой по одежде, ожидая найти разорванную ткань, но… ничего. И, выходя из подъезда, ты, все еще не понимая, чувствуешь - ты что-то навсегда оставил там, наверху.

Тебе так хорошо с Ней. Засыпать, просыпаться, разговаривать («А помнишь у Довлатова… не читала? Ничего, я обязательно тебе почитаю. Я люблю тебя…»), гулять («Ты знаешь, это здание, одно из немногих в Москве уцелело при пожаре 1812 года, его спасли… что? Какие сапожки? Ах, там! Ну конечно купим! Ты просто прелесть! Я люблю тебя…»), делать все, что хочется. Все, что Ей хочется.
«Хочешь смотреть сериал? Нет, мне интересно, но слишком много рекламы».

Слишком много рекламы…

«Рыжие,

- Ты знаешь, дорогая, я понимаю, что эти процедуры обертывания с бурой марокканской глиной необходимы тебе, но сейчас у меня нет на это… но… да. Ты права, это важнее, извини… я люблю тебя…

блондинки,

- Да дорогая, но пойми, я не могу сейчас уйти в отпуск. Ты же знаешь, я взял крупный кредит. Здесь очень холодно? Одна? Ну, хорошо… нет, нет, поезжай, конечно. Я люблю тебя…

брюнетки,

- Дорогая, я же дал тебе на шубу две тысячи, а эта стоит не меньше пяти. Что? Были скидки? Какая подруга? Да нет, я вовсе не зануда… конечно, нет, тебе очень идет… ты потрясающе выглядишь… я люблю тебя…

будьте неверными!

- Я не понимаю, где ты взяла столько денег на эту машину? Как мне их отдавать? Что значит – «не надо отдавать»? Да, я не могу сразу столько заработать, но разве в этом… а для кого это не проблема? Что??? Как ты могла!!!

Ведь вы этого достойны!»

- Как ты могла!!!!!

Ты сидишь на кухне однокомнатной квартиры, снятой в отдаленном спальном районе города. За тонкой стеной-перегородкой снова слышится перепалка соседской пары. Ты встречал их несколько раз: монументальная дама, с выражением лица, достойным серийного убийцы-садиста (кажется, торгует на рынке) и перманентно пьяненький тщедушный мужичок (здешний дворник Колян), всегда взирающий на подругу жизни с осторожным боязливым обожанием.
Мерно капает кран. За последний час ты уже успел вывести некое подобие формулы, по которой, на двадцать капель обвинительного гудения жены приходится в среднем по пять капель икающе-примирительных оправданий мужа. Самое странное, размышляешь ты, что при этом в их отношениях есть какая-то недоступная пониманию гармония. Она незримо присутствует и в их шумных киношных скандалах, и в слезливых беллетристических примирениях, после которых, обретшие душевный покой супруги подолгу гуляют в расположенном неподалеку сквере. И тогда, в знак высшего доверия, хоть и под бдительным взглядом жены, счастливому пролетарию удается беспрепятственно насладиться кружечкой разливного пива, старательно добываемого женщиной в грязно-белом халате из подржавевшей цистерны, со скромной надписью «Квас».
Свет тусклой кухонной лампы освещает на сером столе початую бутылку чего-то крепкого. Две другие, уже обезвоженные и опрокинутые твоим неосторожным движением, с беззаботным звоном откатываются в угол. Ты сильнее сжимаешь в руке стакан, и они снова приходят к тебе - лица, лица, лица… и самые первые, мимолетные, черты которых почти стерлись из памяти, а голоса забыты, и те, с которыми, ты верил, ты будешь всегда. Все, кому ты оставлял самое дорогое из того, что можно отдать.
И уже почти забывшись, с трудом прорываясь сквозь накатывающую мутной волной пьяную тяжесть, ты вдруг видишь себя - ты просто старый плюшевый мишка, из которого подрощенные девочки смеясь, и отталкивая друг друга, кусками выдергивают его ватную душу. И так, пока кому-нибудь не достанется одна лишь пустая коричневая шкурка, которую, пренебрежительно пожав плечами, выбросят на помойку за ненадобностью.
Но как же так? Ты же всегда верил в любовь. Ты просто не можешь ее найти. И что будет, если, встретив ее, ты поймешь, что тебе уже нечего ей отдать? И почему, все, что тебе остается, просто повторять снова и снова, ни к кому не обращаясь, и не ожидая ответа:

Какую часть меня они забрали?

Сколько еще осталось?

Кто мне скажет, сколько еще осталось???!!!