Настасья Сусликова : "Ехали цыгане" (часть первая)

Поздняя осень. Листва со всех деревьев уже облетела, оставив раздетые ветки, печально прятаться друг за друга от северного ветра. Вечерело. На улице Шалая, растянулись в длину по обе стороны частные домишки. Где-то небольшими горками рассыпан песок с щебенкой, где-то стоит скамейка выцветшая под яблоней, а где-то нет ничего кроме двухметрового забора с переплетающимися коваными узорами. За этими воротами покоятся хоромы местного дельца. В свое время он успел разворовать деревенские колхозы, разнести их на кирпичики и шифер, и вот сейчас он прекрасный обладатель трехэтажного коттеджа. Конечно, на одних заброшенных колхозах так не разживешься, так же он имел свой бизнес.
Когда ему исполнилось 25 лет, у него появилась мечта о счастливом будущем и старенький УАЗ 469. С армейским товарищем Гришкой Паниным они решили ездить по селам и деревням, распуская слухи о всяких там коровьих чумках. И необразованный народ верил. Продавал им за бесценок несчастных свиней, коров, крестился и думал, что картошки в этом году надо будет посадить побольше. Система была налажена. Гришка находил такие разорившиеся села, а Сашка Воевода (так звали молодого и перспективного в будущем предпринимателя, о котором начался рассказ) колол скотину. Кололи сразу в деревеньках, бросали туши в раздолбанный УАЗик и уезжали на рынок. Там их ждала сестра Гришки – Тома. Она разделывала прямо на торговых рядах мяско и продавала. Не девка, а кровь с молоком! Шустрая, сисястая, задорная. Очень ей Сашка нравился. А тот никакого внимания на нее не обращал, не аристократка видите ли… Хотя сам Воевода не был голубых кровей. Закончил школу Кореневского района, мать выклянчила за него коечку в комнатушке у городских родственников и пристроила его в какой-то электромеханический техникум. Сашка, учился, старался, а потом его забрали в армию. Когда пришел, узнал, что на днях мать померла: пошла в лес за зверобоем, да на жаре видно так припекло, что сердечко не выдержало. Он у нее был один. Долго Саша горевал, а что делать крутиться как-то надо, всю жизнь иждивенцем у тетки Люды и ее алкаша мужа дяди Славы не проживешь. Тем более дочка их Верочка уже на сносях ходит, вот-вот окатится. За последние четыре года уже второго рожает. Тесно там было в квартире, а после армии тетка Люда вовсе позабыла о приличиях и стала открыто выгонять Сашку, итак побитого после смерти мамки. Он ушел. Стал снимать квартиру с Паниным. Работали, где придется. То грузчиками, то водителями или сторожами. Но Сашка не того желал, ему хотелось жить, а не перебиваться. Вот они и нашли выход из положения. На этом мясе они дали себе неплохой старт.
Тома постоянно не давала проходу Воеводе, наряжалась в вульгарные вещицы, чтобы поймать хотя бы один его взгляд на себе, и не важно, похотливый или восхищенный. Она красила красным ногти, которые после первого рабочего дня оглуплялись и делали ее руки еще более противными и небрежными. Тома громко и восторженно смеялась после каждого его слова, слегка, а иногда даже не слегка, прихрюкивая. Что же еще такое написать, чтобы читатель понял, насколько Саше была неприятна эта необразованная и безвкусная колхозница?
На тот момент он влюблен в прекрасную Лизу. Дочку одного из бывшего своего работодателя. Это была высокая и, конечно же, стройная девушка с густыми темными волосами. Немного худоватое лицо, бледная кожа, живые, широко распахнутые глаза цвета пасмурного неба. На тот момент прекрасная Лиза даже не помнила кто такой этот Сашка Воевода, не говоря о том, чтобы тоже быть в него влюбленной.
Прошло 10 лет. Сейчас у Александра Александровича был прекрасный дом, достаток, две дорогие машины и в женах Елизавета, та самая, которая когда-то крутила носом, когда он в первый раз уговаривал ее сходить с ним на свидание. Она по-прежнему была красивой и следила за собой, заботилась об уюте в доме, иногда пекла яблочные пироги для мужа. Но она уже плохо помнила, сколько точно они прожили с Александром вместе, то ли 8, то ли 9 лет. Один их старенький кот Василий знал, что эта пара жената без малого 9 годочков. Жена часто была холодна и сварлива. Муж – вспыльчив и прост. Единственный так это Василий вносил идиллию в их бытовуху и придавал хоть какое-то оживление в их растрескивающийся по швам брак. Детей у них не было. Хотя Саша очень хотел дочку, и вообще любил свою Лизоньку с каждым готом все больше и больше, пока та в тайне жалела об ушедших годах проведенных с Александром Александровичем.
Заканчивалась 9 осень их мутного брака. Темнело уже рано. В домах загорался свет, выплескиваясь на голый асфальт. Ветер шумел между ветвями соседской полувековой яблоней, разнося по Шалой грустный и печальный свист. Люди готовились ко сну. И все было, как вчера – угнетенно, серо, если бы в одном из домов на улице Шалая кто-то не отмечал новоселье…
Обычный дом из белого силикатного кирпича, может быть, чуть больше, чем обычный. Два этажа. Забора нет, огромные окна без штор смотрят призывно на улицу. Куча машин разбросана под их воротами и ближайших соседей. Музыка звучит с самого утра, приводя головную боль в головы окрестных жильцов. За десять часов беспрерывного музыкального потока, все уже выучили задорную и льющуюся песню:

Ой, да Вано, Ваяно,
Где ж ты был, морэ?
Ай, под горою да сено ворошил.

Ой, да под горою
Сено ворошил, нэ-нэ,
Ай, лэс о дождё прихватил.

Ай, лэс о дождё
Прихватил, нэ-нэ,
Ай, лэ сарэс лэс намочил.

Ай, да лэ сарэс, нэ,
Намочил, нэ-нэ,
А ёв гэра ли ёв простудил.

На улице Шалая поселилась семья Оглу. Глава семьи Баро, что в переводе значило «важный, главный», его верная жена цыганка Шанта (кроткая), хотя такой она никогда не являлась и четверо детей. Старшая дочь Ружа, потому что родилась рыженькой. Тагар был истинным цыганом, носил кольцо в ухе, имел худощавое, но хорошо развитое телосложение. Пышные ресницы и сверкающий взор заставлял многих цыганочек обращать на него пытливые взгляды и брить ноги. Окончил он 9 классов, так что расписываться и считать деньги уже давно умел.
Семья Оглу переехала из соседнего района, сменив старенький домик на более просторную площадь. Тагира надо было женить, а, как известно, молодые живут в доме родителей жениха первое время. И вот сегодня, 31 ноября последние табуретки, ковры и мешки с одеждами были перевезены в новые палаты, и счастливые новоселы закатили пир на весь мир. Целый день и всю ночь приглашенные гости пели и пили, мешая отдыхать соседям.
В общем, ту ночку Шалая запомнила надолго побитыми фонарями, пробуксованными следами от колес по всей улице и несмолкаемыми песнями: «ай на нэ, на нэ, а я красавица, ай на нэ, на нэ коса до пояса…».
Утром Александр Александрович сел в белоснежную камри, замызганную свежей грязью, и умчался на работу, жалея о том, что все-таки зря он вчера не вызвал милицию на шумных цыган. Жена с Василием, как всегда осталась дома. Слонялась из комнаты в комнату, не зная чем себя занять, пока к обеду снова не уснула. Елизавета задремала прямо в гостиной под бутафории в телевизоре. Снилось ей, что продирается она через густые ветви, выискивая выход из дремучего леса. Бежит, раздвинув изумрудную листву, спотыкается о коряги, плачет, а за ней кто-то гонится. Она еще громче плачет, а лес все не заканчивается. И вот перед глазами затуманилось все от слез и мошек, что она вообще ничего впереди не видит. Перебирается на ощупь, тянет руку вперед, пытается ухватиться, а не за что! Потом утирает лицо подолом длинной, как будто нескончаемой юбки и видит свет, будто золото манит к себе. Она делает шаг навстречу этому свету и видит золотистые пушистые колосья, покачивающиеся от ее резкого движения. Тихо, спокойно, словно никто и не гнался. Колоски щекочут лицо…
Разбудил ее переливающийся звук звонка в дверь. Открыла серые глаза, а на груди сидит Василий и недоумевающе помахивает хвостом перед лицом Елизаветы. Грубо скинула животное с себя, буркнула на него: «Ах, ты зараза персидская!» и тяжело направилась к двери, по дороге расшифровывая сон.
«Так. Погоня – это кто-то за мной бежит, кто-то меня хочет, слезы – это смех. Так… Мошки, мошки, насекомые… Насекомые плохо, бабушка говорила...» Хозяйка накинула новое манто из нерки и лисы, купленное на прошлой недели любящем мужем, и пошла открывать. Открыла на цепочке ажурную створку воротной двери и увидела перед собой молодого красивого черноглазого мужчину. Слегка смуглая кожа, аккуратный нос, пухлые губы и алая рубака, игриво выглядывающая из-под невзрачной черной куртки, заставили Елизавету в миг забыть то, что ей снилось.
– Здравствуйте, хозяйка! – тихо сказал Тагир, на секунду опустив вниз острый подбородок.
«О какой, у него чарующий голос! Глаза черные-черные, кажется, что можно век в них смотреть, а отражения своего не увидишь.... А руки! Сильные, крепкие, властные!» – крутилось в голове у Елизаветы, когда она увидела в первый раз его. Но холодным тоном она ответила:
– Что нужно?
Парень объяснил ей, что он собирает ненужный металл, вдруг у кого во дворе завалялись бесхозные обрезки труб и прочего хлама. Женщина хотела ответить, что в их дворе нет никакого бесполезного мусора, но решила ответить по-другому, увидев припарковывающуюся камри. Приехал с работы муж.
– Зайди завтра, после обеда что-нибудь сам посмотришь, – более дружелюбно сказала Лиза.
Цыган свободной походкой направился к следующему двору.
Всю ночь Елизавета восторгалась желтогубым молодым цыганом, пыталась вообразить, как его зовут. Выдумывала диковинные имена типа – Алмаз, Русфат, … и оценивающе прищуривалась, смотря на своего мужа. От того задористого весельчака Сашки не осталось почти ничего. Небольшое пузико, из-за которого еле видны пальцы на ногах, часто повышенное давление, судороги после особенно тяжелого дня в левой ноге, он иногда храпит и громко разговаривает во сне. Нет, он по прежнему в кругу друзей душа компании, умеет пожалеть и посочувствовать, не скупиться дать толковый совет, если это в его силах. Но зачем Елизавете его советы, когда она хочет видеть с собой настоящего мужчину! Статного, здорового, красивого, властного и свободного!