Кукаев Станислав : Блуд Ерёмы

Как-то написалось по случаю прошлых думских выборов.

Действующие лица: ЕР, СР, КПРФ и правые.

К востоку от счастья жил да был Ерёма, и не тужил пока ему дураку не вздумалось «молиться» — поддался-таки тлетворному влиянию. Но кому именно? Ведь все одинаково манят «царством совести и тугого пуза». Заплутал наш Ерёма.

Как понять кто у нас в пантеоне прима, а кто статист? И кому на жертвенный алтарь сыпать овса, а кому кровушки своей отлить? Знай Ерёма «прикуп», глядишь и узрел бы нужный вектор, стал усердным в подношениях, приобщился бы, да и «забронзовел». Только б ему своей кровушки хватило, а то ведь начнёт и у других отнимать. Но сейчас плохо думать о Ерёме мы не можем, пока что он и сам — тот ещё донор.

Итак, сцена: Проказница-Мартышка, Осел, Козел, да косолапый Мишка, затеяли сыграть квартет… хорошо у классика, а мы не гордые, мы для фигуры речи присовокупим список догм и вернёмся к нашему Ерёме, который рыщит по тезисам, где б ему послужить России-матушке?

Усердно чесал темя наш крестьянский сын, думу думал, да в даль глядел: то щурил глаз, то пучил — алчил дурак узреть все вершки-корешки, да и с трактовками, куда ж без то?

Чесал он темя, теребил чуб и надумал, было, молится на Косолапого. Тут, однако, крестьянская смекалка — Мишка хозяин леса как-никак. Пришел он к Медведю во дворец, но главный по дозволению лобызать указующий спасение перст Косолапого велел, сучий потрох, плевать в распятие. Объединись, говорит, с нами через смертельный грех, дабы ты, дурак-Ерёма, крестьянский сын, железно хранил верность и тайну нашего Ордена. Не согласный наш дурак бога хулить. Не то чтобы душа его противилась, а больше по привычке — он с сызмальства расшибал чело в поклонах сыну иудейскому Иисусу Христу, неужто зря? Жалко лоб-то, когда зря. Пошел Ерёма справедливости искать к Козлу. Всё ж Козёл наше животное, русское, а значит справедливое.

Долго шел, думу думал, темя чесал, глаз щурил. Ох, и долгая она, тропа козья. Ветер свистал, и всё в рожу, трижды тропа влево гнулась, а ветер всё в харю дул, ноздрю медвежьим духом полнил, сеял сомнения. Вот он, козлячий терем, рядышком с медвежьим дворцом стоит. Чудны дела твои, Господи, а дороги чуднее. Выбежал козлиный прислужник, руку жмёт, сулит блага, шепчет в ухо: «Плюнь в распятие...» Тьфу ты! Мать твою раз эдак! Щелкнул наш бугай-детина козлову слугу по уху, да так, что забыл козлопоклонец, чего ему природой полагается — замычал, заржал, закукарекал. Эх, судьба идти к красному Ослу, всё-таки нашенский он, пролетарий.

Долго шел в сторону рабочего счастья, думу думал, темя чесал, глаз щурил. Но за радужными грёзами о царстве совести, равенства и братства лежал подлинный ослиный труп, и только гиены копошились в его смердящих внутренностях, мерили его шкуру. Нельзя ведь молиться шкуре. Или можно? Ерёма не стал. Без всякой гражданской панихиды, тело Осла было предано земле. Шкура Осла, набитая опилками, стала красным пугалом...

— Вы евrей? — картавила проказница Мартышка, заморское животное.
— Я? Русский. Был. Вроде.
— Ну rаз ви дошли до нас, так уже снимайте свои штаны.
— Штаны-то вам мои зачем?
— Как?! А мы вас будем пrиобщать. Вы не евrей, не обиженная пrиrодой усатая феминистка, значит вам в педеrасты! У нас тут так, у нас тут нужно уметь ненавидеть rусское быдло! Нужно внять в себя Свободу! Хотя… может-таки бываю плешивые феминистки? — мартышка протянула Ерёме зеркало, — А то ваш не кошеrный вид лишил Свободу эrекции.

В отражении не было Ерёмы-богатыря, не стало его и в жизни. Ступая против течения ветров, Ерёма потерял ширину плеч. В скитаниях его некогда румяное лицо посерело, голову венчала приличная плешь, а зрение уже давно требовало очков, кои и воссели на его дрожащею в ловле веяний крысиную переносицу...

— А можно мне стать, ну, к примеру, русской интеллигенцией?
— Можно.

Вот так, от блуда, и родятся они, русские мартышки, животные заморские, редкие, ведь основная масса наша — плюёт в крест.