Бабанин : День Писателя.

Сегодня — Всемирный День Писателя! Оказывается, есть и такой вот праздничек (интересно, а есть ли Всемирный День Читателя? Не слыхал, врать не буду). Да, собственно, и об этом Дне я узнал из звонков своих друзей. Все поздравляли, ехидно делая акцент на слово «писатель»! Да, я – писатель, что здесь постыдного? Бывают занятия и похуже. Зато я не ворую, не разгружаю вагоны, никого не убиваю за деньги, даже не сторожу ничего. Я пишу. Очень тихо пишу, но лишь о том, что мне интересно и о чем я имею хоть малейшее представление… Стоп! Только сейчас задумался, о чем я имею представление и что меня по-настоящему волнует?.. Сказать, что список невелик – не сказать ничего, он состоит всего из двух пунктов: Любовь и Женщина (хорошо, хоть не голуби!). Хотя, это – одно и то же (нет, не женщина и голуби, а женщина и любовь). Для меня, во всяком случае.

Писателем я твердо решил стать после школьного выпускного, когда, вместо того, чтобы штудировать конспекты для вступительных экзаменов в институт, я взахлеб (в прямом и переносном смысле) штудировал Э. Марию Ремарка. Вот это жизнь, думал я: отсыпаешься после бурно проведенной ночи с богемной красоткой, потом пишешь главу к очередному роману и взахлеб пьешь коньяк и кальвадос. А вечером, изнуренный непосильным писательским трудом, выходишь в свет, где тебя поджидают новые молодые поклонницы с тугими попами, девичьими сиськами, богатыми ухажерами и рогатыми мужьями. Круг замыкается. Ведь на каждой прочитанной странице полюбившиеся мне герои только и делали, что ничего не делали, запивая все это непотребство чудовищным количеством алкоголя! Я сразу расхотел быть космонавтом, подводником, летчиком, десантником, ковбоем, автогонщиком – нет! Только писателем!

Первой тревогу забила маман… Однажды она обнаружила загадочное исчезновение спиртного в родительском баре и, по-женски нелогично, связала эту недостачу с найденным между учебниками по биологии, химии и русскому языку «Черным обелиском». На этом мое эпикурейство трагическим образом закончилось: бар был опечатан непьющим отцом, а Ремарк заперт в книжном шкафу на два поворота ключа. Но – поздно, я навсегда был отравлен манией писательства.

Удивительным образом я с первого захода поступил в институт и начал создавать видимость учебной лихорадки. Все вроде бы шло по плану ровно до тех пор, пока кто-то не подсунул мне Генри Миллера в затертой «Иностранке». «Эрих Мария – ребенок!» — воскликнул я. «Тропик Рака» сорвал с меня все моральные оковы и надпилил тормозные тросики моего внутреннего цензора! А когда в моей жизни появился Чарльз Буковски – жизнь накренилась На смену импровизированному «кальвадосу» пришел настоящий коньяк и неразборчивая студенческая жизнь. Я прогуливал лекции, просыпал лабораторные, проебывал (в прямом смысле!) практику, дважды за «аморалку» и локальные интернациональные конфликты с ниггерами меня выставляли из общаги, даже пытались отчислить, но… Тот вступился за меня, и я продолжал вести «рассеянную» жизнь писателя, при этом не написав ничего путного. Ведь главное в писательстве не то, что ты написал, а то, какой образ жизни ведешь. А я, по мнению однокашников, вел самый что ни на есть «писательский образ жизни». На вручении дипломов после массовой «клятвы Гиппократа» (которую, кстати, я тоже проебал), декан грустно шепнул мне на ухо: «Бабанин, у меня подозрение, что ты не будешь врачом». Он думал, что я заплачу, ан – нет, я радостно шепнул ему: «И тьфу, тьфу, тьфу! Представляете, сколько жизней я спасу этим поступком»! Он стушевался, а я… А я продолжал становиться писателем.

И, вот он я – сегодняшний. Я – Писатель (по крайней мере, в глазах своих близких). Я имею право запираться у себя в «кабинете» и… писать! Ко мне в «кабинет» боятся не то чтобы заглянуть – постучать. Я отвоевал право быть странным и «не в себе», я могу круглые сутки пахнуть свежим коньяком и крепким табаком, я могу уезжать на своем «чоппере» за город к дриадам за вдохновением, могу проснуться не в своей квартире, я избавлен от рутинной работы по дому, за мной ухаживают, как за полковником Ауэрилиано Буэндиа (разве что еще днем не привязывают к дереву), я манкирую исполнение супружеского долга, ссылаясь на Бальзака («За ночь, если я без женщины, пишу по сорок страниц к новому роману. Так покажите мне ту женщину, которая достойна того, чтобы я их не написал»)… Мне все подвластно, ибо я – Писатель!

Вот и сейчас, во Всемирный День Писателя, я заперся в своем «писательском особняке» и, преисполненный чувства собственной значимости, пишу этот вот Манифест свободы, эпикурейства, гедонизма и эвдемонизма. Я пью коньяк и закусываю маслинами. Я курю армейский «кемел» без фильтра, и я – счастлив! Поэтому, вслед за Сергеем Донатовичем, хочется радостно взвизгнуть: «Господи, спасибо тебе эа этот дар – уметь писать на русском языке»!

Правда, если эти строки прочитает Жоанн, то моему гедонизму в одночасье приснится форменный..! Как тогда, в прошлом веке, когда маман нашла Ремарка и пустые бутылки. С прадником всех тех, кто имеет возможность запираться от мира в своем «писательском особнячке»! Будьмо!