JdR. : Ядотерапия в три шага на фоне Меконга (шаг первый)

Шаг первый: Немного кайфа

«Время – прямая линия только для того,
кому нужно доказать, что он трезв»
Рон Батлин
«Звук моего голоса»

Мы дети матерей-одиночек, наши отцы-дятлы жертвы прогресса и пульсирующей эмансипации бросили нас, не оставив и капли мужского ханжества, пошлости, самцовой наглости. Поэтому живём в призрачных замках, ошибочно боготворим женщин, не умея ненавидеть и унижать их, разрушая самих себя.
Стеклянная глыба аэропорта Бангкока харкнула моим хилым телом о мостовую. Зубная щётка, запасная майка, шорты, мр3-плейер, кошелёк – весь багаж уместился в небольшой рюкзак.
Тёмные подворотни Каосан-роуд, алкоголь, ободранные стены гестхауса, валиум, ксимед, истеричный женский смех в густом тумане похмелья. Я поглощал дерьмо огромными глотками, превращая себя в сосуд нечистот. Вот уже чёрная жижа течёт через край. Чувство отвращения уходит на четвёртые сутки, когда ты перестаёшь отличать действительность от хмельного бреда. Когда тошнота становится обычным состоянием, как изжога при хроническом гастрите.
Когда каждое новое утро выворачивает тебя наизнанку. Загаженный унитаз скалится в лицо. Людское отвращение не трогает, а порой нравится, подстёгивая к новым «подвигам». Выгоняют из очередного бара, за шиворот тащат к выходу, тебя рвёт на миловидную корейскую студентку, бормочешь извинения, пытаясь улыбнуться, размазывая рукой блевотину по щекам.
Утро или день. Яркое солнце жжёт сквозь веки. Грязные окна без штор, железная кровать, прикручена болтами к бетонному полу. Кондиционера нет. Полупустая бутылка пива «Singha»с бычками внутри одиноко стоит в углу. Постельное бельё впитало пот, превратившись в склизкую грязную болотную тину. Валяюсь в одежде. Медленно открыв глаза, апатично наблюдаю в окно за жёлтым тайским небом. Воздух пахнет жареной картошкой с салом.
– Ошибка в маршруте. Здесь желаемого не добьёшься, тебе нужно в Камбоджу. Там всё легально, – сказал Янек, хозяин очередного гест-хауса.
Помог – либо просто избавился от потенциального трупа в гостиничном номере.

Что Вы знаете о Камбодже, кроме тату на плече Анджелины Джоли и пары кадров из Лары Крофт?

Пномпень низкоэтажный, шумный, вонючий, грязный. Снова в номере нет штор и кондиционера. Алкоголь в разы дешевле. Мутные воды реки Тонлесап. Набережная Сисоват. Вино с клейким рисом и хэпи-пицца с марихуаной в меню уличных ресторанов. Выцветший портрет короля в золотой раме в тесном холе гостиницы. Тысячи мотороллеров на улицах. Маленькие неулыбчивые люди с чёрно-красными шарфами, называемыми «крама», на головах. На тротуаре грязь и слякоть гниющих отходов.
Пожар похмелья не угасает. Трясущимися руками веду мопед, иногда падаю. Ноги в крови и ссадинах. Покупаю на рынке дешёвые кхмерские штаны – панталоны. Не прошло и часа, как рву их, нелепо упав на пол в безлюдном баре. Содрав с себя остатки брюк, бросаю их в лицо бармену. Получив увесистый тычок в зубы, в одних трусах и майке сажусь на байк в поисках новой дозы. Тапки я потерял ещё раньше.

Заворожено разглядываю как рыжие разводы, складывают замысловатый абстрактный узор на потолке. Уличный шум прорывается сквозь приоткрытые окна. Бокал воды у изголовья вводит меня в ступор. Ушедший комфорт, потерянный рай. Голый на кровати. Последние три недели я не снимал одежду для сна. Если только с меня её не срывала очередная азиатка или захмелевшая туристка, но ни одна из них не приносила утром стакан воды. Ни одна из них не складывала мои грязные трусы и майку аккуратно на спинку стула.
– Доброе утро! – В дверях ванной комнаты стоит смуглая невысокая полностью голая камбоджийка.
— Кто ты?
– Я теперь с тобой. – Её английский прост и понятен.
– Это ошибка. Я не плачу за секс.
Она улыбается. Поворачивается, закрывает за собой дверь ванной.
– Я не плачу за секс! Не плачу! – Тянусь к стакану с водой.
Рука дрогнула. Стакан летит на пол. Вдребезги! Лужа и осколки стекла под кроватью.
– Сука!
– «Шукаа»? Что за язык? Ты финн? – Гостья приоткрыла дверь и с интересом наблюдает за мной. В левой руке держит мою зубную щётку.
– Это моё! – показываю я на щётку.
– Спасибо, – говорит она и снова закрывает дверь.
Надо вставать. Пора прекращать это Шапито!
– Вот, блядь! – совсем забыл про стекло.
Из грязной ступни торчит осколок. Разводы крови не видны на серых простынях. Весьма практично.
– «Фот бядь» – доносится из ванной. – Ты точно финн!
Руки трясутся. Сегодня праздник – день Шизофреника, и это надо срочно отметить.

Сидим на детских стульчиках посреди тротуара. На крошечном пластмассовом столике стоит моя порция жареной свинины, банка пива, её бутылка колы и тарелка лапши.
– Я голодная. Ты меня кормить, я ухаживать за тобой. – Она мастерски орудует палочками в миске.
– Мне не нужна помощь. – Наблюдаю за ней.
Я не смогу повторить её движения даже вилкой, наверное, это тайное знание – секретная школа Шаолиня!
– Поздно. Мы договорились. Ты заплатил. – Она умеет улыбаться не переставая жевать.
– Как?
– Снял с «мастер-карт» полторы тысячи долларов. Ты щедрый. Спасибо!
– Это невозможно!
– Это Камбоджа. Всё возможно. – Протягивает мою карту. – Вчера ты забыл в банкомате.
– Пиздец!
– «Питзец»! Красивый язык – финский, – повторяет она.

– Я тебя выбрала. Решила сама. Не шлюха. Буду показать тебе Азию.
Улупи, так её звали.
Невысокая. Чёрные угольки глаз сверлят исподлобья. В теле, осанке, движениях плавная уверенность в себе. Нет притворства и сладкой липкости тайских и кхмерских проституток. Она не стремилась мне угодить. Симпатичная, но не броская, не яркая.
За короткий срок смогла организовать моё разлагающееся существование. Самостоятельно выбрала маршрут, наметила остановки, посчитала мой бюджет, приняла решение.
– Завтра уезжаем.

Автобус движется по пыльным дорогам. Джунгли стеной. Жару чередуют ливни. В моей кипящей голове не остаётся картинок, лишь блики. Клубок её тела рядом. Жизнь перешла в активную фазу сна. Я вне реальности. Вне…
Меняем города, постели, климат, вид из окна. Чувствую себя на карусели, когда пейзаж превращается в густые подтёки, а время в смолу. Ещё один город с узкими улочками полными мотороллеров, грязных детей, калек, попрошаек, моторикш. Ещё один блик. Маленькая девочка тянет руки навстречу, поёт – «Ва-а-ан дола-а-а миста-а-а-а!» Небо болезненного цвета желтухи. Теряю ориентир во времени суток – утро, день, вечер – «Ва-а-а-ндола-а-амиста-а-а! Вандола-а-а!» Чувствую, как ухожу на дно, тону с открытыми глазами.
Всё начинается с движения рук. Поворачиваешь кисти ладонями вверх. Расслабляешь голову, плечи, спину. Падаешь назад. Сильный поток времени подхватывает тебя, крутит. Плавно, медленно тащит вниз по течению. Тёплые воды играют грузным телом, как щенок мячиком. Что бы ни случилось, ты расслаблен, готов ко всему – к любому повороту, к любому порогу. Глаза раскрыты.
Моя религия – безысходность, моя молитва – я сам.

Наше обоюдное существование зависело исключительно от неё. Она выбирала отель, выбирала место, выбирала, где есть вечером, что делать днём. При этом совершенно не боролась с моим азартом поглощения наркотиков и алкоголя. Даже иногда помогала выбрать хороший кайф.
Секс был, но как её собственная воля, именно в тот момент когда хотела ОНА. Я превращался в жертву, она – в хищника, овладевая мной. Её тело с фантастической гибкостью оплетало моё. Стальной хваткой змеи держала в кольцах пульсирующей страсти. Я чувствовал себя полностью выжатым, раздавленным. Бессильно откидывался на кровать в сне-забытье. Утром, она будила меня, мы шли пить кофе и двигаться дальше.
Улупи запретила мне водить мотороллер, поэтому везде я передвигался за её спиной. Она превосходно водит, может на полном ходу развернуться через встречный поток. Я инстинктивно закрываю глаза и сильно вжимаюсь в неё. Она громко смеётся и прибавляет скорость.

Густые мотки электрических проводов, грязь под ногами, шумные улицы, невыносимая жара. Уля ожесточённо торгуется с продавцом.
– Эти шорты стоят не больше доллара. Он хочет десять. Это дорого!
– Брось, деньги есть.
– Нет, я не куплю дороже!
Она ругается сильно жестикулируя. Продавец, смачно сплёвывая, тычет в меня пальцем и что-то гневно кричит. Хватаю его за шею, сжимаю кадык, прямо уставившись в его испуганные глаза. Из-за спины выбегают какие-то люди и начинают верещать. Придушенный продавец закатывает глаза, его хилое тело ослабевает.
– Отпусти его! – Голос Улупи ясно доходит до меня сквозь общий гул голосов.
Не просьба, приказ! Безвольно повинуюсь. Кхмер бессильно падает на тюки с барахлом, затравленно снизу смотрит на неё. Протягивает шорты, умоляя, твердит:
– Фри, фри. Фо ю! Фри-и. Нот мани.
Люди вокруг молча пятятся от нас, и вовсе не я тому причина. Все с неподдельным ужасом смотрят на мою спутницу. Уля застыла посреди лотков, гневно смотрит на продавца и шипит, издаёт низкие свистящие звуки. Общее оцепенение.
– «Нот мани» это хорошая цена! Пойдём, – говорит она и кидает мне шорты.
– Что это было?
– Не спрашивай!
Я решил быть не любопытным, мало ли что случается в Азии.

Она чувствует погоду мистическим образом. На полпути резко тормозит мотороллер.
– Будет дождь!
– Небо без туч.
– Сейчас будет! Снимем номер здесь! Хочу тебя.
Через несколько мгновений небеса прорывает многочасовым ливнем. Наши тела сплетаются в ближайшем отеле. Окна раскрыты, мы слышим громкую барабанную дробь дождя по железному навесу. Она душит меня в стальных объятьях желаний.
– Люблю дождь!
Лёжа, смотрю, как Улупи голая высовывается по пояс в окно. Вода струится по волосам, лицу, плечам, груди, стекает в лужи под ногами.

Внезапно посреди чёрного полога дождя она говорила:
– Всё! Дождя не будет!
И через пару минут тучи уходили, солнце снова жгло нам головы.

Яичница глазунья с беконом, бутылка «Tiger», поджаристый тост, сигарета – мой обычный завтрак. Уля пьёт кофе с круассаном. Простое меню – осколки мёртвой империи, чьи блики отражаются на грязной посуде местного общепита. Индокитай.

Наш путь имел какой-то особый смысл. Неделю бродили по развалинам Анкора, дышали запахом древних стен, молча сидели среди каменных глыб, ловя случайное секундное просветление. Моя спутница заворожено смотрела на храмы, нежно гладила настенные фрески. На барельефах Байона изображены петушиные бои, танцы, монахи, сцены из обычной жизни. Ничего не поменялось здесь! Не хватает лишь изображений мотороллеров.

Не знаю, что меня больше поразило в этом путешествии: гигантский заброшенный город в джунглях или чистое детское восхищение Улупи. Она внезапно замирала, вжимаясь в стены, молча, еле дыша, что-то тихо шептала, начинала улыбаться, искриться изнутри.

Через семь дней пребывания здесь я стал задыхаться, начал слышать голоса мёртвого города. Сны смешались с реальностью. Увидел тени давно ушедших дней. Уличный шум наполнил мои уши. Обхватив голову руками, сцепив виски, я пытался остановить нахлынувшую боль. Призраки окружали. Старые стены начали говорить. Толпы бредущих по улицам прохожих, шумный рынок с торговыми рядами, арена с бойцами бокатор, давно умершие дети тянут ко мне руки и что-то поют на неизвестном языке, золотая ткань опоясывает каменную фигуру Будды, за его спиной медленно качается пятиглавая змея.
Улупи взяла моё лицо в ладони, нежно поцеловала в лоб.
– Слишком тяжело! Я виновата. Ты описался.
На следующий день мы уехали в Сиануквиль.

Южно-китайское море, Сиамский залив. Вдоль побережья от одного безлюдного пляжа к другому. Белый, как манка, песок, горячая солёная вода. Снежные облака кораблями плывут над склонёнными головами пальм. Наши загорелые тела, прижавшись друг к другу, лежат на самом солнцепёке. Моя левая рука крепко сжимает бутылку. Небо инфантильно покачивается надо мной. Кожа горит, будет ожог. Белые складки незагорелой кожи на изгибах рук и ног. Сил нет отползти в тень или залезть в воду.
Она приподымает солнечные очки, улыбается:
– Стало лучше? Надо двигаться дальше, нельзя останавливаться.
– Постоянно куда-то бежим, зачем?
– Мы ищем.
– Что?
– Тебя.

Меняется вид в окне автобуса, меняются названия и этикетки местного лагера: «Angkor – Premium», «Black Panther – Stout», «Bayon – Pilsner», «Vbeer – Lager», «Phnom Penh Beer», «Chang – Classic». Не меняется лишь вкус – вкус тёплой мочи.
По проходу меж кресел гуляют куры. Печёт, как будто забыли закрыть дверь небесной пекарни. Трясёт на ухабах. Водитель включил телевизор с караоке. Местные хором что-то поют. Я слышу лишь одно: «Ва-а-а-а-ндола-а-а-а миста! Уа-а-андола-а!»

Въезжаем в густое облако тумана. Вокруг всё замирает. Негромкий рокот мотора и медленное покачивание в такт движения. Смотрю вниз на свои ноги. Две худые волосатые жерди, на которых мешком висят штаны. Пытаюсь вспомнить, как я оказался здесь, как дошёл до этого. Но чем дольше пьёшь, тем призрачней становится причина, зачем ты это делаешь. Второстепенные цели суицида.

На очередной остановке покупаю самокрутку в баре. Брезентовый навес, старый ящик-телевизор и двадцать пластиковых стульев. На экране тайский бокс. Мужчины хором вскрикивают и вскидывают вверх сжатые кулаки. Невдалеке жарят большую свинью на гриле. Сажусь в углу. Взрываю.
Чёрно-красный диск солнца медленно сползает к горизонту. Моя спутница молча садится на корточки рядом. Солнечные зайчики пляшут в такт моему безумию.

Незаметно путь лёг через официальные границы, разные страны. Мы поменяли жёсткие сиденья кампучийских автобусов на мягкую кожу кресел Тайских авиалиний. Стены Анкора, грязь Пномпеня, пляжи Сиануквиля и Кампота сменили острова Таиланда и старые ваты северной части страны Лампанг, Сукхотай, Чиангмай.
Улупи вернула меня в каменные джунгли Бангкока. Ведомый за руку, я открыл удивительный мир – в нём не было привычной пьяной копоти Каосан-роуд, борделей и баров. В течение недели мы изучали храмы, множественные лики Будд, улыбающиеся лица монахов, маленькие мастерские художников. Древние голоса истории снова стали звучать внутри.
Мы словно преследуем, догоняем кого-то давно умершего, растворившегося в пыли веков. Бежим по следам минувших лет. Ищем среди старых стен тени растворившиеся в спирали бесконечности.

Пить я не бросил. Делал это скорее механически, по инерции, методично топя себя в алкоголе. Но перестал тонуть, в организме наступил момент пресыщения. Пропало состояние пьяной ваты, эйфории, полёта. Хлестал из горла бутылки, но никак не мог почувствовать себя пьяным, только чугунные гири усталости наваливались на плечи, прижимали меня к земле.

– Другой город. Другая страна, – говорит Уля, разглядывая в окно такси многоуровневые бетонные развязки Бангкока.
– Это Таиланд.
– Название не имеет смысла! Город другой. Двигаемся дальше.

Перед храмом Лежащего Будды стоит группа соотечественников. Устало курят. Улупи ведёт меня за руку. Размалёванная, грузная тётка тычет в нас пальцем:
– Со шлюхами на экскурсии ходят, стыд!
Я останавливаюсь напротив неё:
– Ты-то себе цену знаешь!
Неожиданный ответ на повседневное хамство в чужом мире.

Из Таиланда на автобусе до моста «Дружбы» через мутные воды Меконга. В Лаос, в столицу Вьентьян. Оттуда в нарко-рай Вангвианг. Опиумный чай, грибы, амфитамины из Изсингкока от племени акха, трава. Дальше в Луангпхабанг. Рисовый самогон в глиняных кувшинах. Пещеры. Водопады. На улице продают варёных летучих мышей. Луангнамтха. Медленная пыльная страна, пребывающая в полудрёме.
Я потерял возможность опознавать города, деревни, страны, нации. Кхмеры, тампуаны, пнонги, крунги, куой, тайцы, лао, хмонги, мьен, вьетнамцы, китайцы. Все стоят в длинной очереди предо мной и что-то требовательно кричат, каждый на своём языке, размахивают руками, норовят ударить, схватить меня, прячусь за её спину. Как маленький мальчик смотрю из-за материнской юбки на опасность, на медленно разгорающееся пламя собственного страха.
Пхонсаван – долина гигантских кувшинов. Попадаются ржавые остовы танков, предупреждения о минах – отголоски страшной, безжалостной войны.
Улупи поворачивается ко мне:
– Тебе нравиться здесь?
– Красиво! Но вы постоянно воюете.
– Насилие лишь признак взросления. Мы меняем кожу.
Чампасак и храм Ваи-Пхы. Таинственная цивилизация тямов. Паксан, дальше граница с Вьетнамом и Ханой.

Просыпаюсь рано утром. Бодро вскакиваю с постели, чищу зубы. С интересом разглядываю в окно новый город.
– Какие у нас планы сегодня, босс?
Уля лежит на кровати. Простыня свалилась на пол. Золотые лучи солнца играют на её смуглом теле. Спит, улыбаясь во сне. Одеваюсь. Спускаюсь в холл гостиницы. Портье вежливо кланяется.
– Будете завтракать, сэр?
– Конечно!
Тост, две сосиски с омлетом, ананасовый фреш, чашка зелёного лотосового чая с огромным куском медового торта.
– Ещё с собой. Кофе и круассан.
– Да, сэр.
– Что это за город?
– Хьюи, сэр.

На большом экране перед ресэпшэн показывают мировые новости. Пожилой диктор-азиат что-то стрекочет, за его спиной снег падает на золотые купола Москвы. Инстинктивно сажусь перед телевизором. Внимательно слушаю непонятную речь.

– Я тебе кофе принёс.
– Привет! Ты рано.
Она садится на кровати и потягивается. Чёрные как смоль волосы струятся по голым печам. Да и хрен с ним с кофе!

– Ты изменился.
Уля лежит на моём плече, курит, стряхивая пепел в непочатую чашку кофе. За окном моросит мелкий дождь. Я трезв третьи сутки. Чувствую себя счастливым рядом с ней.

Улупи раскрылась в моих объятиях в великолепную розу. Красота её стала доступной. Я смотрел и удивлялся, как мог не разглядеть этого раньше. Высохшее умирающее дерево моей души вновь пустило корни и покрылось листвой. В груди свили гнездо птицы любви. Чувствую их трепет, взмахи крыльев, слышу тихий сладкий щебет.
Я стал другим – она изменила меня.
Как влюблённая пара молодожёнов, держась рука за руку, целуясь на каждом углу, мурлыча, смеясь по глупостям, мы продолжали путь по Вьетнаму. Смотреть здесь нечего, всё уничтожено ковровыми бомбардировками, выжжено напалмом. Сравнить ещё один непохожий кусочек Азии – разноцветное стёклышко в калейдоскопе Индокитая.