евгений борзенков : Бэд гёрл

Вышел пройтись утром в город. Внести своим перегаром, так сказать, нотку дёгтя в непозволительно роскошный весенний воздух. Кругом суета, на носу праздник, люди из кожи вон лезут, чтобы сделать жизнь слаще, цветы на каждом углу. Тюльпаны охапками, розы – вёдрами, веники из мимоз. Ажиотаж, город насквозь провонял эстрогеном, тестостероном и тироксином, спасу нет. А мне бы продуктов, чтобы пожрать, хоть раз за несколько дней. Алкоголь? Ну что вы, разумеется, в первую очередь. Как и слово, вначале был Он – потом первый вдох и проявилось всё остальное.

Прямо из небытия по ходу возник рынок. Это ничуть не насторожило, и я вошёл в него победителем. Прошёлся туда, сюда, всюду очереди. Пристроился в одну наугад, всё равно. Ну и что, выстоял. Подхожу – она. Платок на макушке завязан узлом, фартук поверх ватника лоснится от грязи и чешуи. На руках обрезанные варежки. Пальцы от холода похожи на варёные сардельки, такие сиреневые, опухшие и скользкие. Она берёт этими корявыми граблями рыбу и кладёт на весы. Крутится за прилавком, успевая перекрикиваться с другими торгашками, — голос поставлен — отпускать клиентов, отсчитывать сдачу, следить за весами, паковать товар в кульки – а я смотрел на всё это, и заботило меня в ту минуту только одно: как же, небось, у неё сейчас воняет пизда…

Простите её, люди добрые.

Она торгует мороженной рыбой. Моя очередь.

- Привет. – Смотрю ей в лицо. А там… Из глаз кто-то выкрутил лампочки, да так и бросил. Два пулевых отверстия в черепе вместо глаз и морщины. На веках по килограмму синей пастообразной штукатурки, моргать не так-то легко. Впалые щёки подчёркивают пустоту внутри, она открывает рот – одни гнилые пни, остатки былого величия.

- Чего желаете? Всё свежее, выбирайте.
- Желаю тебя выебать.
- Э-э-э… — Она услышала, без сомнений. Ещё пидарас Фрейд утверждал, что первое слово обычно дороже второго. Но моя фраза весила намного больше того, что она смогла бы уместить этим утром в своей утомлённой голове. Она не стала доверять ушам и внимательно разглядывала рыбу.

- Вот минтай, хек сегодня только привезли. Хотите попробовать скумбрию?
- У тебя нет передних зубов. Ты, должно быть, неплохо сосёшь хуй. – Сказал я.
- Ну почему, она совсем не солёная. Из бочки. Из бочки… — Она облизала губы и беспомощно окинула взглядом очередь. За моей спиной держалась угрюмая тишина.
- Помнишь, как я первый раз отодрал тебя в очко? – Я гнул свою линию.
-Нет, осетрины нет пока. Есть пеленгас, хотите?
- И ты потом шла, разъезжаясь ногами, как кобыла на льду или матрос в качку. Помнишь? – Она взяла калькулятор и стала лихорадочно давить на кнопки. Калькулятор выпал из дрожащих рук.
- Что будете брать? Что будете брать? – Её нижняя губа тряслась. Она повторила три раза подряд.
- Будешь сосать? Прямо сейчас? Хочешь, я заплачу. – Я вытащил сто баксов, сложил купюру в длину и провёл у неё под носом. – А? Ну так как? Только здесь, при этих, — я кивнул на очередь. – Им тоже нужен праздник.
- Нет, это много. У меня нечем разменять.
- Молодой человек, если девушка не хочет, давайте я… — прорезался сзади робкий скрипучий голосок. Я оглянулся – сухонькая старушка с авоськой картошки, лука и буряка. Она тяжело опиралась на трость и алчно блестела стёклами очков на зелёную сотку.
-А? – Я вопросительно косился то на неё, то на старуху.
- Вы не думайте, я умею, — прошамкала старуха, ловя языком вставную челюсть во рту.
- Да и я умею… И я тоже… – Разнеслось по очереди. Дело принимало нешуточный оборот. Все глядели на меня всё более заинтересованно. Ничто так не оживляет людей, как весенняя зелень бумажек.
- Видишь? Ты это видишь? Бабло может уйти, решайся.
- Я не понимаю… вы хотите оптом?
- Нет, в розницу, блять.
- Я могу позвать хозяина.
- Ебал я и твоего хозяина. Помнишь, как тебя пердолили в посадке цыгане? И снимали на мобилки, а потом показывали мне и всем желающим? Не помнишь?
- Нет, вы просто можете договориться с ним напрямую.
- Как они вафлили тебя, пускали вертолётом, в три смычка. И всё это выложили в мелочах.
- Слышь, хули ты доебался до этой шмары, давай я отсосу. – Пробасил сзади нелюдимый бородач с рюкзаком. – Мне бабки нужны. Отдавай деньги. – В его голосе нарастала глухая угроза.
- Ди нна хуй. – Я даже не оглянулся, а так, кинул через плечо. На бородача налетела старуха и ещё кто-то из очереди, поднялся шум, началась перепалка. Всем хотелось приключений. Я смотрел на эту тварь. Она перекладывала рыбу с места на место. Туда — сюда, обратно. Её плечи обвисли ещё больше.
- Помнишь, как ты выбросила чемодан с моими вещами с балкона? Сдала меня мусорам?
- Ещё вот вяленая килька есть, — бормотала она затухающим голосом, разглядывая свои синие ногти, — к пиву хорошо… очень…

Скандал сзади разгорался. Послышался звон оплеухи, началась потасовка. И крики возмущения.
- Молодой человек, ну скажите ему! Ведь вы же не пидор! Я первая предложила! – кричала старуха.
- Что скажешь, сука? – Я продолжал гнобить циничным взглядом торговку. Вогнал её в землю по колено. Уверен, она колебалась: не нырнуть ли под прилавок?

У твари в глазах помокрело. Она взяла тесак, нерешительно повертела в руках, будто решая: то ли кого замочить, то ли зарезаться, потом одним ударом отрубила обледенелый хвост скумбрии и положила в рот. Она сосала и хрумкала его, перекатывая языком во рту, рыбий хвост торчал наружу, а по щекам девчонки струились светлые весенние слёзы, оставляя канавки в чудовищном слое пудры.
Я полез в сумку и вытащил вялую эквадорскую розу интенсивно жёлтого цвета, на короткой ножке. Цветок был уставший и тёплый. Полумёртвые лепестки обвисли на ладони. Я протянул ей под нос бутон.
- На. Нюхай.
- У меня нос забит, насморк, я не могу.
- Нюхай, или переебу щас.
На секунду прекратив жевать, она с шумом втянула в себя сопли, поперхнулась и закашлялась. Я энергично похлопал её по затылку.
- Ну как? Хорошо? Пахнет хорошо?
-Хорошо.
Я положил цветок на весы.
- Это тебе. С праздником, с седьмым марта тебя. – И повернулся, чтобы уйти.
- Па-ажжите… — Судорожно сглотнув слюну, изумлённо зашепелявила мне вслед эта, с хвостом во рту, — а шо эта было ваще? Да хто вы такой вапще?!
- Ах, не берите в голову, девушка. — Я ослепительно улыбнулся и подмигнул, — я просто обознался. Ведь имею я право обознаться, правда?

Вся очередь дружно снялась с места и поплелась за мной, продолжая хамить друг другу и толкаться. Постепенно напряжение ослабло, надежда на халявные деньги стала слишком уж прозрачной и неумолимо рассеялась в воздухе вместе со мной, а толпа, потеряв ориентир, вскоре развалилась и, опустошённые скандалом и странным эмоциональным всплеском, люди расползлись по рынку кто куда, делать покупки к празднику.