Анатолий Шинкин : Счастье есть

Бросить все и, вытащив из подсознания мечту,
побежать за ней...

Солнце поднялось над крышей горбящейся в заднем углу двора баньки, и Петрович, в очередной раз подмотал леску, осмотрел крючок и сменил червяка.

Сельская улица смотрела окнами на дорогу, за которой, скрытая небольшим обрывом, мелела под июльским солнцем речушка.

До Петровича доносились от речки взвизги купающейся детворы и гагаканье перебирающихся от наступающего дня в тень ивовых кустов гусей.

-- Петрович, — на калитке звякнула щеколда, и по тропинке между грядками помидор и болгарских перцев прошел сосед Василий, стройный, худощавый пятидесятилетний мужчина.

Василий, несколько лет работая вахтой, поотвык и от семьи, и от деревенской жизни. В «свободном полете» между заездками на работу слонялся бестолково и бесприкаянно по селу да наведывался к Петровичу с парой литров холодненького пивка.

-- Вчера к этому времени ведро карасиков надергал, — пожалился Петрович. Заботливо поплевал на малиново-красного навозного червяка и бережно опустил снасть в воду.

-- Рыбы тут богато, — подхватил тему Василий. – Икряная плотва с прошлой недели, думаю, в самой поре?

-- Несу, — Петрович, не по-старчески живо, вскочил, ковыляющей перебежкой обернулся к бане и высыпал на стол десяток маслено блестящих серебром рыбешек. Шустро подставил стаканы.

-- Есть для чего жить, — невольно сглотнув слюну, Василий торопливо сдирал чешую; нетерпеливо схватив стакан, глотнул раз-другой и, закрыв глаза, застонал от наслаждения. — Петрович, счастье есть.

-- Его не может не быть, — ответил Петрович расхожей фразой, со смаком обсасывая оторванный плавничок. – Не поверишь, на этом самом месте днями судачка взял… скромничаю, судачищу, килограмма на два, не меньше.

-- На червя? – вроде бы засомневался, оторвавшись на секунду от стакана, Василий.
-- Карасик схватился, — мелкими глотками отхлебывая пиво и причмокивая, пояснил Петрович. – Карася цапнул судак, а я не зевал.

-- Молодец, — с чувством резюмировал Василий, наполняя стаканы и с удовольствием прислушиваясь к шипению лопающихся пузырьков. – За достойного рыбака.

-- А то щучару подсек, — соловьем разливался Петрович. – На блесну. Вытянул и подойти боюсь. Распласталась на дорожке, открывает рот, а там зубы. – Петрович огляделся в поисках сравнения и выставил указательный палец, отметив на нем большим пяток сантиметров.

-- А сома помнишь? – Василий, утолив первый голод, закурил сигарету. – В прошлом годе, всей деревней сбежались смотреть. На сотню килограмм монстрила потянула. Клюет!

Петрович оглянулся и, опрокидывая табурет, бросился к удочке. Туго натянутая леса чертила круги в затененной воде старого колодца, брызгала на бревенчатые стены сруба прозрачными каплями.
-- Васька, помогай, блин, не удержу, — на выдохе взмолился Петрович.

Изогнутое в дугу удилище, тряслось и рыскало в руках ветерана. Василий, торопливо притоптав тапочком окурок, бросился спасать положение.
-- Подсак, подсак давай, — подвывал Петрович.

-- Уже, сейчас, — Василий, схватив прислоненный к срубу сачок-подсачек, тыкал и шарил в глубине колодца. – Е-есть, от нас не уйдешь.

В азарте вываживания рыбаки мало обращали внимание на цвет добычи, но, вывалив рыбину на грядку с подрастающей кудрявой петрушкой, остолбенели и торопливо прикрыли ладонями глаза от слепящего красным золотом блеска.

Сверкающая десятикилограммовая рыбина, с тянущимся следом метровым шлейфом струящегося всеми цветами радуги хвоста, оперлась на плавники и быстро поползла по огороду, перешла на прыжки, и каждый следующий был длиннее.
-- Как же так? – растерянно переминался Петрович. – Да, как же это?

-- Уходит зараза! – выкрикнул Василий и, поначалу огибая грядки, а потом напрямки, рванулся следом.

Рыба, набирая темп, и, будто бы увеличиваясь в размерах, легко перемахнула плетень, плавно перешла на рысь, и направленно бежала к реке. Василий, растеряв среди картофельной ботвы тапочки, босой, запалено дыша, мчался следом.

Пробегая ивовые заросли, рыба встревожила гусей, и птицы принялись хватать штанины и щипать голые ноги Василия.

Рыба, обратившаяся стройной девушкой, красиво распласталась в воздухе, и почти без всплеска вошла головой в воду.

Василий кубарем скатился следом. Руки скользнули по мягкой талии, ощутили округлость ягодиц, на секунду охватили круглое крепкое бедро.

Мощная плюха двухлопастного рыбьего хвоста на некоторое время сделала мир беззвучным, а потом снова послышались детские взвизги на берегу и недовольное гоготание успокаивающихся гусей.

Василий, стоя по пояс в воде, растерянно огляделся, махнул рукой и побрел к берегу. Вернулся к столу, налил пива в оба стакана, выпил, не чувствуя вкуса, потрогал краснеющую щеку и грустно улыбнулся:
-- Счастье есть,… да не про нашу честь.
-- Ты тапки-то надень, вот, — суетился Петрович.

-- Зачем? – Василий кое-как всунул ноги в тапки, сгорбился и, не оборачиваясь, тяжело пошел со двора.