Шева : И провожают пароходы

10:22  13-03-2013
…совсем не так, как поезда.
Когда-то давно была песня с таким припевом. Душевная была песня, да.
А чего вспомнил? Историю одну мне рассказали.
Нет, не про пароходы. Про человеков. А точнее, про одного человека.
Чем он…? Ну, так слушайте.

Его боялись.
И не любили.
Если быть объективным, было за что.
Это был чиновник, а точнее, чинуша, высочайшей пробы.
В плохом смысле этого слова.
Внешне посмотреть — вроде и ничего особенного. Возраст — за пятьдесят с небольшим, невысокого роста, с острыми, орлиными чертами лица, благодаря чему он отдаленно напоминал Наполеона.
А может, внутри таковым и являлся. Ему бы очень пошла средневековая монашеская сутана с прочими присущими сану аксессуарами.
Тонкие губы, всегда готовые растянуться в издевательской улыбке, хитрый прищур глаз, буравящих тебя гиперболоидом, вкрадчивый, негромкий голос, который неожиданно для собеседника мгновенно мог превратиться в злобный, истерический крик.
Есть теория, что все мы все время кого-то играем. Причем в течение дня в зависимости от места пребывания, ситуации, партнера по общению каждый из нас примеряет на себя разные роли.
Но есть люди, кстати — их не большинство, которые все время играют одну роль. Ибо какая-то черта характера является доминирующей над остальными. И подавляя их, выпячивается в любой ситуации.
Хорошая или плохая – это уже как карта ляжет.
Для ее обладателя.
Если исходить из сакраментального – весь мир театр, а люди в нем — актеры, то Газенко — такова фамилия нашего героя, по жизни мастерски, а иногда, следует признать, даже виртуозно, исполнял роль иезуита.
В большинстве своем его придирки носили мелочный, вторичный, несущественный характер, хотя и подавались как вопиющее нарушение трудовой и производственной дисциплины, предвестники конца света и провала политики модернизации и реформ.
Через какое-то время сначала более продвинутые подчиненные, а затем и другие сотрудники поняли, что Газенко просто-напросто получает мазохистское удовольствие от этих нахлобучек, макания нижестоящего в нечто дурно пахнущее, публичного унижения и уничижения. И тэдэ и тэпэ.
Это поговорка у Газенко такая любимая была. Типа — слова-паразиты.
- Да сколько же можно всем вам вдалбливать, что пояснительная записка должна быть короткой и понятной! И тэдэ и тэпэ.
- Как еще вам объяснить, что на работу надо приходить вовремя! Пробки, снегопад, гололед – для меня не объяснение! И тэдэ и тэпэ.
- Вот я вчера стал в конце дня на выходе без пяти шесть, в сторонке, конечно, так из здания такая толпа валит – прям демонстрация! С ног сбивают. А как срочное поручение вечером – никого не найдешь! И тэдэ и тэпэ.
О его доебках ходили легенды.
Причем, что интересно – с формальной стороны он таки действительно всегда был прав. Просто замечания эти, как правило, не касались главного, сути документа или вопроса, ибо здесь он обычно ничего не мог предложить, зато с формальной, канцелярской точки зрения…
Здесь ему не было равных.
Даже будто простив мнимое или настоящее прегрешение сотрудника, отечески пожурив – Ну вы же так больше не делайте… — обычно сам выводил проштрафившегося в приемную, и перед тем, как попрощаться, ласково так говорил – А вот теперь сядьте, пожалуйста, вот здесь, ручка же есть у вас? очень хорошо, и напишите мне объяснительную. Бумага, да с вашей подписью — так-то милдруг, оно вернее будет.

Новость, что Газенко сняли, распространилась по министерству мгновенно.
Слухи вообще быстро разносятся, но есть странная особенность – плохие слухи разносятся почему-то быстрее, чем хорошие.
Сопротивление среды меньше, что-ли, или турбулентность…Бог его знает.
На внеочередное аппаратное совещание срочно были приглашены все заместители министра, директора департаментов, начальники самостоятельных управлений.
За минуту до назначенного времени в зал коллегии вошел Газенко.
На первый взгляд — все как обычно. Та же невысокая фигура, строгая осанка, вроде обычный традиционный хитрый прищур глаз. Губы даже растянуты в попытке улыбки.
Гомон в зале сразу стих.
Что сразу бросалось в глаза, что никак нельзя было не заметить – цвет лица.
Безжизненно восковый, желтый. Кому-то показалось – землистый.
Как у покойника.
Маска лица четко отражала, что человек пережил и перечувствовал за вчерашний день и прошедшую ночь.
Уже было не новостью, что для Газенко указ о снятии оказался неожиданным.
Еще вчера утром ничто не предвещало, не было никаких намеков и поползновений.
Так ему казалось.
И вот…
Вошел министр с дежурным в таких случаях букетом цветов. Даже не присаживаясь, забубнил дежурные формальные слова — Хочу выразить благодарность от всего коллектива…неоценимый вклад…ваш опыт и профессионализм…прошу не забывать…всегда обращайтесь…буду рад.
Фальшь слов хотя и резала слух, но была привычной.
И каждый понимал, что от такого кидка судьбы никто не застрахован.
Но вот так внезапно…
Не позавидуешь.
Выражение лица Газенко было живой, или неживой? иллюстрацией фразы — испить чашу до дна.
Министр закончил. Вручил Газенко букет.
Букет был средним, чтоб не сказать — херовеньким. Издали цветы вообще казались неживыми.
Газенко включил кнопку своего микрофона, наклонил его к себе.
Начал говорить — Хочу поблагодарить всех коллег за сотрудничество…
Затем замолчал. И явно с трудом, через паузу – И хочу сказать одно – всегда надо оставаться…
Опять пауза.
Тишина стояла какая-то…
Не то что бы гнетущая, но — нехорошая. Слово подходящее даже трудно подобрать.
И вдруг он закончил – А впрочем, это уже не важно.
Тут же поднялся, и пошел к выходу из зала.
И все, все, кто сидел в зале – директора департаментов, управлений, человек сорок-сорок пять, поднялись как один.
Казалось бы…