Владимир Павлов : Четыре дня

11.02.13
Два одинаковых пятиэтажных дома напротив друг друга, соединенных с одного конца одноэтажным помещением, по которому можно перейти из одного дома в другой: это два корпуса больницы и столовая. Получается пространство, ограниченное с трех сторон. Почти все его занимает парк – насаждение – не знаю, как лучше сказать: мачтовые сосны составляют его доминанту, бросаются в глаза именно они, их и больше. Есть здесь и березы, и другие деревья, и кустарник, но они менее заметны. Сосны, подобно гигантским антеннам, словно улавливают некие сигналы и передают их чувствительной психике. Насаждение огибает кольцевая дорога. Если стоять в ее внешнем закруглении, не входя в пространство между домами, лицом внутрь, можно видеть направо такой же парк, только больше, хозяйственные постройки, несколько меньших по размеру зданий. Весь немалый периметр обнесен бетонным забором, у меня за спиной на расстоянии десяти метров унылая серая стена, сторона гигантского прямоугольника. Выезд – в противоположной стороне, он был бы виден, если бы не столовая.
Я попал в необъяснимое притяжение этого места. Теперь я не могу отсюда выйти. Мой мир замкнулся, ограничился этой площадью. Всего, что за забором, не существует.
Вечер. Бледно-зеленые окна бросают тусклый свет на слежавшийся весенний снег. Сосны безмятежны. Лишь где-то на вершине хлопает крыльями большая птица. Сейчас произойдет странное атмосферное явление, которое я называю «выходом в прошлое». Мне кажется, в это время я могу соприкоснуться с прошедшим и изменить его. Вот, вот! Ветер усиливается, сосны раскачиваются, я невольно щурю глаза. Но вокруг все безмятежно. Порывы ветра ограничиваются лишь этим местом, словно оно другое, иное, отличное от остального мира. Пора!
Я забегаю в подъезд того здания, что по правую руку. Скорее! Надо успеть. Первый этаж. Тусклый желтый свет. По обеим сторонам – длинный темный коридор. Наполовину стеклянные двери преграждают туда путь. Я почти прижимаюсь лбом к стеклу. Мое отражение – темный силуэт с провалами рта и глаз – словно отдельное от меня, будто это фантом, призрак, самостоятельное существо. Я сливаюсь с ним, изменяюсь, становлюсь другой личностью, каким-то неведомым образом воздействую на тончайшие механизмы реальности.
Поднимается на третий этаж к рабочим другой человек, не тот я, который вошел.
Узбеки просят денег. Нет этих денег, их задерживают. Есть тысяча, разбивайте как хотите…
Плитка идет нормально, уже три туалета сделали. Ровно… Цвет морской волны (Рабочие в другом конце, их почти не слышно). Цвет того дня, когда разверзлись хляби небесные… Цвет мрамора. Музыка цвета. Музыка хлещет. Хлынула потоком. Ливневые реки уносят. Этот запах – зеленого цвета. Мы стояли с тобой – опаленные любовью. Мы стояли – такие молодые и чистые! – возле подъезда этого здания. Воспоминания о том дне, которого никогда не было…
– Тут сбежал опасный больной… такой мужичок в клетчатой рубашке, – сказала Люба, молодая дородная санитарка, подкравшись так тихо, что я вздрогнул. – Вы не видели?
С ней подошла медсестра, полная женщина средних лет (никак не могу запомнить ее имени!).
– Нет…
– Далеко он не убежит. Он совсем невменяемый.
Я просто не знал, куда деваться. Мою вежливость воспринимают как ухаживание!
– Вы знаете, вам очень идет черная рубашка! Носите темное!
– Я даже под венец пойду в черном, да.
– У вас есть невеста?
– Да.
– Посмотри, какой парень! – сказала медсестра. – Такой долго не проходит холостым… Всех хороших расхватали, нам одни отбросы достаются.
– Это точно!
– Засмущали! – Я невольно улыбнулся по-дурацки. – Удачной смены!
– И вам тоже! – сказала, улыбаясь, Люба. – Заходите, чаем напоим!
Пора идти.
– Максуд! – сказал я старшему. – Приберите немного, завтра утром подрядчик приедет. Я тоже буду. До завтра!
Первый этаж. Тусклый желтый свет. По обеим сторонам – длинный темный коридор.
На лестнице раздаются шаги. Кто-то спускается сверху. Я с замиранием сердца жду, но хочется убежать: потусторонний ужас охватывает меня. На лестнице появляется прекрасная девушка. Поражает ее лицо: с правильными, несколько крупными, чертами, почти иконописное, с выражением такой неземной любви и милосердия ко всему живому в глазах, что их по праву можно было бы считать глазами святой. Идеальная фигура под стать неземному лицу.
Ты приближаешься. Касаешься меня. Уходишь в тень. Становишься тенью. Я не могу вызволить тебя оттуда, не могу! Ты рядом. Тот мир – он постоянно рядом.
Мне еще хотелось бы успеть зайти к Игорю Павловичу. Во втором корпусе больницы расположена кафедра психиатрии, и я как-то познакомился с работающим там доцентом. Произошло это вот так.
Узбеки долбили мерзлый песок, как вдруг из второго корпуса выскочил растрепанный человек, подошел к ним, и, что-то странное пробормотав, стал насыпать в пакет земли.
– Это псих сбежал, – решил Максуд. – Эй, придурок, иди в палату!
– Вам помочь? – спросил я, стараясь относиться как можно серьезней к иллюзорным проблемам этого сумасшедшего, которые для него были реальны. – Кого-то хороните?
Как выяснилось, это был доцент кафедры психиатрии. Его попросили женщины набрать песка для цветов в лаборатории.
Я помог ему в этом нелегком занятии, и он пригласил меня в кабинет на чашку чая. Мы разговорились, и с тех пор я заходил регулярно.

12.02.13.
Максуд сказал, что им нужна переноска. Потому что ту, которую я приносил, он кому-то дал попользоваться. Обычная история.
Надо идти во второй корпус за удлинителем.
Выйдя на улицу, я на минуту остановился и посмотрел вверх, как делаю это всегда. Снег слетел с верхней ветки березы и неожиданно вспыхнул от порыва ветра, растворившись в воздухе драгоценной пылью. Мне всегда кажется, что дверей в этих двух зданиях больше, чем мы обычно видим, да и самих зданий больше. И есть какое-то особое состояние, когда видишь другие двери и другие дома. В общем, не все здесь было чисто, и это постоянно ощущалось.
Взяв нужные инструменты у второй бригады, и передав их первой, я почувствовал себя свободным, точно выполнил тяжкий долг. Гора с плеч! К доценту. Надеюсь, он в кабинете.
Купив в магазине на первом этаже печенье к чаю (они словно лежали здесь с советских времен, дожидаясь меня), я с неимоверной радостью побежал на кафедру.
Вечернее солнце резало длинные тени на освещенной части двора и на первом корпусе. Вершины сосен казались погруженными в яркую ледяную синеву.
Кафедра и лаборатория находились на втором этаже.
Доцент был невысокого роста, худощавый, лет за пятьдесят, с лысиной и проседью. Он сильно сутулился, и казалось, что шея росла из грудной клетки, ниже уровня плеч, как у стервятника. Лицо с вытянутым широким носом и внимательными серыми глазами было словно частью сложного прибора для исследования души.
В кабинете царила атмосфера ленивого чаепития: казалось, вся работа здесь сводилась к тому, чтобы правильно положить сахар в кружку, правильно помешать и правильно отхлебнуть. Игорь Павлович приветствовал меня кивком головы.
– Садись. Бери чай. Как твои лапы?
Какие лапы? Я с испугом посмотрел на свои ладони, и мне показалось, что на них проросла шерсть. А, «дела»…
– Неплохо, спасибо. Мне тут на днях пришла мысль… А психические болезни не могут передаваться «по воздуху», как бациллы? Ну, вот, психиатры – они ведь странные. Наверное, заражаются от пациентов.
– Этиология многих заболеваний не до конца изучена. «По воздуху» – это вирусная теория, что ли… Хех… Есть гипотеза, что шизофрения является инфекционным заболеванием. Никаких опытных данных, подтверждающих ее, нет. Медицина действует проверенными способами. Точных причин возникновения шизофрении мы пока не выяснили.
– А как же вы лечите тогда?
– Мы не лечим. Мы купируем приступ. Психические болезни не поддаются полному излечению. Здоровых людей нет. У каждого есть одно из заболеваний. Вопрос лишь в социальной адаптации.
– А у вас тоже есть?
– У меня есть. Я знаю, что у меня. Но у меня нет выхода за рамки.
Я отошел от стола и открыл окно. Повернул и выгнул шею. Две водосточные трубы – рядом друг с другом – напоминают длинные лапы. Они тянутся до второго этажа и нависают над окном.
– А… что такое голоса? – спросил я нерешительно.
– Если бы я знал, хех, мне бы Нобелевскую премию дали. Есть несколько теорий, объясняющих слуховые галлюцинации. Например, что связь между полушариями мозга нарушается, и человек свои собственные слова, произнесенные полушепотом, воспринимает как чужеродные.
– Ну, а, вот, есть разница между душевнобольными и религиозными людьми? Почему, если основатель какого-либо учения слышит «голоса», видит «видения»… почему он не болен, а другой человек – душевнобольной.
– А почему не болен? Мы ведь не наблюдали такого человека, как он себя ведет в жизни.
– Когда мы получили грант Научного Фонда «Информационные системы в наркологии», мне предложили провернуть одну аферу. Предложил мой знакомый – заведующий отделением. Я отказался.
Он откинулся на стуле и стал смотреть отсутствующим взглядом на стену. И безразличным тоном продолжил:
– А потом он попал в то отделение, в котором был завом.
– Ну, что ж… Справедливо!
– … Хороший был мужик! Но любил выпить, и травку с пациентами покуривал. Вот и поехала крыша… Кстати, это его тут ищут. Это он сбежал…
Чудовищный крик. Он разнесся над округой и застыл черным небом. Наступила ночь.
– Ну, пора идти. Я в сторону вокзала еду…
– Спасибо! Я еще зайду к рабочим…
Мы попрощались. Уже стемнело, и сосульки на козырьке казались длинными пальцами, тянувшимися к моей голове. Я шел по тропинке к первому корпусу, но шорох где-то неподалеку заставил меня остановиться. Что там, во тьме?
Нечто отделилось от кустов и стало приближаться. Оно было огромного роста и двигалось очень быстро. Я решил не подавать вида, что испугался, и пошел дальше. Лучше умереть героем, чем жить трусом.
Ко мне подошел высокий мужчина в трико и засаленной куртке. От его атлетической фигуры исходили волны силы. Меня поразили широкие плечи, но, главное – лицо. Крупный прямой нос, тонкие аскетические губы, высокий шишкастый лоб и – серые вдохновенные глаза: они постоянно горели. Было что-то детское в этом безумном взгляде. Он властно спросил:
– Кто ты?
– Я – прораб… Работаю здесь. Начальник у рабочих…
– Ты – начальник? – Он усмехнулся. – Ты раб! Посмотри на себя. Похож ты на начальника? Мы те, кто мы в душе. Загляни в себя и скажи правду.
– Мы все рабы… в чем-то. А вы… кем работаете?
До меня дошло, что это и есть сбежавший псих.
– Указателем. Я как столб с табличкой.
– Понятно…
– «Понятно». – Он передразнил меня. – Что тебе понятно, плут? Я ждал тебя, чтобы указать тебе путь. Я сижу здесь уже века. Мир Синего Света открыл свой портал избранному. Он – тот, кому суждено изменить ход истории. Войди туда. Слушай сердце – там путь.
Этот царственный оборванец, «перекрестив» меня напоследок (что-то вроде этого), быстро пошел прочь и скрылся за углом. Конечно, я никому не намерен рассказывать о встрече, но неприятное чувство – будто я перестал быть своим доценту и медсестрам, что-то скрываю – не отпускало.
И, помимо всего, я не мог отделаться от впечатления, которое на меня произвел этот шизофреник. Он говорил с необычайной убедительностью. Про себя я окрестил его Проповедник. Самое трудное было в том, что я будто почувствовал его безумный мир и стал в нем жить, и он – этот мир – частично совпал с моим необычным миром. Но тут – другое. Тут нужен был герой. Подвиг. Жертва.

13.02.13
Сегодня мне посчастливилось присоединиться к группе студентов, которых доцент повел в отделение.
На угловой кровати в синем полумраке (я вздрогнул) сидел Проповедник. Он кивнул головой, посмотрев на меня невыразимым взглядом.
– Пойдете с нами? – спросил Игорь Павлович худого парня с горящими глазами. – Пойдемте.
У меня не было времени проверять иллюзию. Доцент со студентами быстро вышли, и я поспешил за ними.
В учебном кабинете студенты сели полукругом. Я примостился между полной девушкой в очках и молчаливым молодым человеком с презрительным взглядом. Пациент – высокий, с римским профилем юноша – сел напротив нас. Моя соседка сразу, не дожидаясь, пока парень осмотрится, спросила:
– Вы, когда убивали свою сестру, чем руководствовались?
Лицо юноши исказилось мукой.
– Я не хотел убивать. Просто не было ничего в душе. Была пустота. Я и не убивал. Она жива, сестренка! Зачем ложь!
– Но вы ведь сами сказали, что убили… – не растерялась девушка.
– Я сказал, но вы ведь знаете из диагноза, что я никого не убивал. Зачем…
– Зачем вы тогда говорили, что убили?
– Мысленно… Ведь тот момент бытия существовал и в моих мыслях. Значит, в том моем воображаемом моменте она мертва, – только в нем.
– Почему вы расправились с ней в том моменте? – задал вопрос плотный студент, внимательно изучавший реакцию несчастного.
– Это была мысль. Всего лишь мысль. Чужеродная. Я не уследил, и она проникла в мой ум на мгновение…
– То есть, вы какое-то мгновение представляли, как вы убиваете сестру, – лениво рассуждал увалень. – Как это происходило в вашем воображении?
– Не надо! Зачем! активировать! зло! На плохом нельзя концентрироваться, иначе оно станет сильнее…
– Злые помыслы вам посылает кто-то извне? – поинтересовалась высокая девушка с черными как вороново крыло волосами.
– Все мысли извне. Они существуют в пространстве независимо от нас. А мы их ошибочно считаем своими.
– А почему вы не ходили никуда, закрылись дома?
– Я пытался всеми силами выкорчевать эту мысль, засевшую в одном из моментов прошлого… Понимаете… Это важно… Каждая капля может перевесить Весы Мироздания. Хрупкая гармония будет нарушена… Каждый из вас может стать спасителем или убийцей, просто мы не знаем, как важны мысли…

Я решил уйти пораньше.
Вечер оставлял золотые засосы на незатененных участках здания. Я вздрогнул, когда увидел широкий куст с изогнутыми, словно извивающимися ветвями, ведь его здесь не было, его точно здесь не было! – он был в том месте, где я когда-то умирал, и лишь чудо меня спасло. Раздвоенная береза будто сближала свои стволы как крокодил челюсти. Хотелось оглянуться. Но позади никого не было. Вдруг у меня отвалилась рука. Я не сразу понял, что это не моя конечность, а чья-то другая. Рука шевельнулась, вызвав из небытия свое продолжение – человеческую фигуру. На корточках, прямо на тропинке, сидел Проповедник, преграждая мне путь.
– Умри, – сказал он и встал. – Чтобы измениться, надо умереть душой. Той частью, что несовершенна. Путь в Страну Синего Света лежит через твое сердце. Это место, где мы сейчас находимся, лишь может помочь тебе. Ты должен сдвинуть некие принципы, лежащие в основе твоего сознания. Они общие всем, эти принципы. Но, воздействуя на них в себе, ты меняешь весь мир. Потому что ты и мир – одно.
Он посмотрел мне в глаза. Пронзил своим горящим взглядом.
– Достань Книги Завета. Войдешь в шестую палату. Над туалетом шатается кирпич…
– Хорошо.
– Благодать с тобой… – Он опустил пальцы в снег и коснулся ими моего лба.
Вот безумие! – неужели, я иду…
Серые двери будто давят не на дверные петли, а на живот. Поднимаюсь, словно из жуткой бездны, а такое ощущение, что спускаюсь. Хоть бы открыла Люба…
– Здравствуйте… О, привет! Заходи.
– Я ненадолго. Решил… на чай зайти!
– Ты молодец! Проходи к надзорке… к последней палате. Извини, сейчас не могу пригласить тебя в кабинет… – Таня ушла на перекур.
– Ничего!.. Все хорошо…
Люба победно улыбнулась, истолковав мое волнение по-своему. Она пошла за чаем в другой отсек, а я медленно, преодолевая страх, углублялся в коридор. Жуткие существа лежали на койках, ходили, разговаривали, прорастали, ветвились, гнили, жили своей жизнью. Некоторые кричали при моем появлении, принимая меня за новенького. Вот она, шестая палата. Кровать… наверное, здесь лежал Проповедник.
Я лег на кровать – его кровать – и укрылся одеялом. Словно тысячи острых лезвий запихнули мне в грудную клетку, а потом зашили. Невыносимая тоска, от которой не хотелось ничего делать… Проповедник словно передал мне свою ношу, поменялся со мной судьбой, и теперь я лежу за него. Так будет вечно.
Мне стало страшно, что войдет санитарка, и я вскочил. Я не чудик. Я просто смотрю на мир под другим углом. Надо быстрее найти тайник. Туалет источал зловоние, запах был плотный и осязаемый. Тут много таких кирпичей, кладка наверху вся потрескалась. Но я безошибочно увидел тот самый. Так. Пачка старых откопированных листов. Апокрифы…
14.02.13
– Сколько твои маджахеды возьмут за туалет? – спросил Игорь Павлович, наливая воду из крана в чайник.
– Пятьсот за квадрат.
– А если к лету их того… ко мне… Освободитесь к тому времени?
– Ну, с такими-то темпами, с какими нам привозят материал, вряд ли… Что-нибудь придумаем.
Доцент закурил. Я нерешительно спросил:
– А чем характеризуется дереализация?
– Дереализация – это когда больной не может отличить реальности от своих фантазий и живет в воображаемом мире.
– А если он осознает, что его мир отличается от реальности, при этом он приспособлен к действительности, адекватен в социуме… Тогда он болен?
Игорь Павлович стряхнул пепел в окно, и корявые пальчики березы на множестве рук зашевелились, силясь поймать седую пыль.
– Болен. И его болезнь не проявляется в жизни до того момента, пока его воображаемый мир не вступит в конфликт с действительным. А это рано или поздно произойдет.
– Ну, и что же ему делать? Смириться со своей будущей судьбой?
– Зачем смиряться? Надо обратиться к врачу. И принимать лечение, которое он назначит.
– Ну, а если врач болен? Бывают же такие случаи? У вас были знакомые врачи, которые… того?
– Да, встречались, конечно. Но более-менее благоприятные результаты были при невротических проявлениях. И при относительно невыраженных. А если речь шла о психотическом уровне, то обычно все было потом весьма грустно.
– И как же они работали?
– Чтобы работали – нет. Хотя некоторые коллеги принимают прозак и феназепам – депрессию лечат. В нашей больнице один врач заболела как раз шизофренией. Но ей определили вторую группу, и она уже не работает. Про еще одного слышал буквально краем уха. Но это было давно. Якобы что-то перенес, но работает. А вот врач-алкоголик, ранее переносивший делирий, есть. Остальные люди заболевают и без этого. В среде так называемых здоровых людей.
– А… вы сами что-нибудь испытывали?
– Вроде не было. Астению испытывал, иногда где-то далеко мелькала мысль, что, может, уже депрессия подкрадывается, но взгляд коллег со стороны меня в этом разубеждал.

От доцента я вышел в странном расположении духа.
Стемнело. Вязкий мрак опутал предметы. Деревья притворялись неподвижными, но я-то видел, как они передразнивали меня и в шутку замахивались. Желтые глаза корпуса подмигивали им.
На краю больничного двора кто-то разжег костер. Мне безотчетно захотелось подойти.
Я знал, кого я там увижу.

Мы сидели возле деревянного ограждения, которое воздвигли строители соседнего жилого комплекса. Ночь успокоила возбужденных рабочих, и стройка замерла. Но мне незавершенные стены казались отвесными скалами. Звезды были огромными, как в пустыне. Или это были лишь огни большого города? Не важно. Ведь города не существовало.
В те времена не было города. Была лишь пустыня. Проповедник закинул в костер большую дровину, похожую на лапу чудовища, и произнес:
– Наши гонители и притеснители в нас. В нас живет Иуда. В нас живет Пилат. Возьми воду и помой руки. Не оскверняй трапезы!
– Конечно, конечно…
Он предложил мне хлеб и чай в металлических кружках, который вскипятил на огне. В баночке была соль.
– В нас живут те римляне, и та толпа. Преломим хлеб, ибо хлеб – это соль земли. А соль – это мы. Так вот… Не кроши! Не кроши! Подними крошки. (Он отобрал у меня краюху, и, пока я не подобрал крохи, не отдал) Эта пища благословенна. Да святится Имя Божие! Ты бросаешь благодать.
Звезды так звали!
– Есть одна притча. Один странник всю жизнь искал Страну Синего Света. Эта Страна была так прекрасна, что, даже увидев ее издалека, человек становился навсегда счастлив. Когда же, претерпев множество мучений, пройдя препятствия и искушения, сохранив в сердце веру, странник был удостоен величайшей для смертных чести – был допущен в эту страну, и сами ангелы пели приветственную песнь, он застыл перед вратами и с улыбкой сказал:
– Я остаюсь.
– Но почему? почему? – недоумевали Хранители. – Ты заслужил этого…
– Там, за порогом, остались другие. Я должен вернуться к ним и помочь им дойти, или хотя бы указать путь.
Больше Проповедник ничего не говорил. Он лишь бросал в костер поленья – лапы драконов, головы великанов и – много чем еще они казались при свете костра! Меня рвало в обе стороны: я пошел бы за ним хоть на край света! и – я вернулся бы к тем, кто меня ждал.
С отчаянием швырнув в костер жуткую химеру, я пошел прочь. С возвращением!