Илья ХУ4 : Апокриф безверия.

В угловой темной комнате, завалившейся на бок глинобитной лачуги, наслаждаясь пряными ароматами коровьих лепех и козьего говна, пятеро небритых, слегка пьяненьких мужчин, восседают вокруг дубового пня. На закопченых стенах, если рассредоточить взгляд можно было бы разобрать странную мазню, напоминающую панораму военных действий в царстве теней. Но, не тут-то было! Лица собравшихся были одухотворенно-сосредоточенными до безумия.

Это — кружок святых апостолов. Но вечеря сегодня не такая уж и тайная. Собравшиеся после долгих лет странствий, мытарств и деяний богоугодных, шпилили в картишки, а конкретно, разыгрывали в «очко» бутыль испачканную в крови вероотступника Иуды Из Кариота.

В углу, сидя прямо на земляном полу, женщина, на вид лет тридцати, похоже гречанка, завернутая в когда-то голубую, теперь скорее серую плащаницу, по-видимому с плеча мужа. На струнном инструменте, похожем на балалайку наигрывает она вариации на незамысловатую мелодию из ассирийского фольклора. Притаившийся за нею, совсем в сгустках теней мальчик, подыгрывает на флейте...

...

- Давайте, любимый наш Петр, еще несколько капель этого благородного напитка, и банкуйте.

- Поспешаю-поспешаю, милый Лука...

Петр залпом выпивает кружку вина. Несколько мгновений, хмуря кустистые седые брови оглядывает катран, тем временем несколько раз тусует колоду. Кидает ее на пень. Лука ломает на две ровные половины.
Вдруг, губы Петра расползаются в улыбке:

- Итак, почтенные и единственные ученики сына божия, в банке сорок монет римской чеканки, бейте, как говорится, по бане, кушайте пряник...

На первой руке у Петра, с почему-то очень смущенным лицом сидит Иоанн:

- Чур, игра по честному, чтоб по христиански всё. А ты, любимый брат мой Петр, вроде бы опосля ломочки-то, возвратик шевельнул...

- Вы, милейший Иоанн, сомненья прочь, какие вольты, среди нас — братии святейшей? Но и сами-то картишки не крадите! Хо-хо-хо. А то, чай, не первый год знакомы.

- За проходную, тогда, дорогой мой, за червончик.

Берет карту из под низа колоды. Долго, смачно вытягивает, с искренним изумлением на лице.

- Играйте себе, Петр.

- Что, брат мой: «ой мама, к тузу пришла дама»?

Оба сладчайше улыбаются. Петр берет одну, скидывает на импровизированный стол, чтобы Иоанн мог взглянуть. Берет еще одну.

- Не обессудьте, друже, очко!

- Эх...

Поворачивается к апостолу Павлу.

- В бане полтинничек, Павел, ваше слово.

- По лафету!

- Вы азартны. Излишне.

Павел дважды лезет в колоду. Задумывается.
Петр комментирует игриво:

- Ныряйте, хы-хы, фока, там глубОко.

Павел «ныряет» в стос. Матюгается одними губами. Кидает свой набор в поверх колоды.

- Ушел!

- Сам упылил. За что и дорог, брат.

Павел отворачивается, нервно теребя бороду. Что-то нечленораздельно бормочет.

- Так, так. Дальше. В баньке соточка. Матфей?

- Тоже по бане колыхну.

- Ах вы негодный раб божий, но ваше право, катите.

Матфей быстро лезет в колоду, еще раз и еще.

- Играй, Петр.

- Давно уж с вами не играл, милый друг.

Берет карту:

- Вот своя. Вот поднял. Вместе казна. Семнадцать очков, ничего не могу поделать. Ваше? Наше?

- Твое. У меня петля… Удавка чертова, но куда на них лезть, на пятнадцати… в апостольской-то колоде шестерок нет.

- Не взыщите, благороднейший брат мой.

Матфей кладет отыгрыш в колоду. Двумя руками приглаживает назад волосы. Петр поправляет развалившийся несколько столбик карт, построив опять ровную пирамидку.

- Лука, друг. Двести.

- Ну, до стука.

- За восемьдесят. Хорошо.

Лука ловкими плавными движениями набирает карты.

- Двадцать одно. Снял восмидисятничек, о Петр. Стучите.

«Стук» проходит по тому же сценарию. Никто кроме Луки не выигрывает, что наводит апостолов Павла, Иоанна и Матфея на мысль, что Лука с Петром «катят на руку».

...

Еще несколько часов, под неторопливую музычку, святые мужи продолжают игорать.
Свечи отекают.
А страсти постепенно накаляются.

Наконец, Иоанн не выдерживает и с криком: «Карту спиздил», — кидается с кулаками на Петра, хватает последнего за бороду. Их пытается разнять Павел, которого, в свою очередь, тянет за рукав Матфей.

Мальчишка с флейтой, испуганно тараща глаза заползает за спину женщины. Но отблески от свеч, в полных слёз глазенках, так и блестят из-за спины гречанки.

Но вдруг...

Ярчайший дневной свет озаряет комнату. Настолько мощный и теплый, что буза немедленно прекращается.

Светящаяся фигура Иисуса появляется из лучей благодати, прямо посреди мгновенье назад темной комнаты.

- Окститесь, возлюбленные дети мои. Что творите вы? Заигрались в святых? Погрязли в чудесах моих и Отца нашего? Видели бы вы как смеялся сатана, наблюдая за вами, теми, что несут слово моё в массы овец заблудших. Сами-то вы кто? Волки в овечьей шкуре. Играете? На что? На кровь. Брата вашего, Иуды.

- Но, учитель...

- Заткнись, Лука! И слушай. Знаете ли вы о моем уговоре с Иудою? Нет! Как просил я его пойти к первосвященнику отдать меня под суд их неправедный и справедливости лишенный. Как плакал возлюбленный ученик мой Иудушка три дня и ночи, у ног моих, омывая слезами их? Нет. Как смачивал губы мои ночью, на кресте, подкупив серебром центуриона? Как выкрал он тело мое бездыханное. И пал от ножа, по моей же вине...
СВЯТ ОН НЕ МЕНЕ ВАШЕГО И МОЕГО ДАЖЕ!

Тишина обволокла лачугу, как свежесть после грозы молнии мечущей.

И бросили карты и вино в огонь очищения святые апостолы, каждый в думах своих, с глазами открытыми на новый лад.

А свет ушел, во христе, да с Иисусом, погрузив комнатушку во тьму кромешную.

И плакали ученики его.

И грохотало небо.

И ускользала истина, как тогда, так и по сие время, ибо нет таковой и в помине…