brunner : Direzione: nord-ovest, prima parte

бИтак, Mesdames et Messieurs, позвольте мне предложить вам одну историю. Действие по вашему желанию может происходить где угодно, например, среди воды и камня венецианских палаццо. Или в посеревшем от многовековой пыли Манчестере. Или среди строгой графики классического свинцового Петербурга.
Место действия выбрано. Перенесёмся теперь в обиталище одной молодой девушки. В комнате, на дорогом итальянском диване, она в моих объятиях. У неё закрыты глаза; сбившиеся волосы попадают на лицо, лоб покрыт тонким слоем пота – другими словами, она прекрасна. Худое тельце её гибко и податливо. Ваш покорный слуга напротив, не в меру задумчив, как будто забыл, где и зачем он здесь находится. Играет Моцарт (мне нравится слушать классику во время коитуса); и я почти не обращаю внимания на девушку, но зато внимателен к метафизике места, времени и действия. Попробую объяснить. Для любого из выбранных вами городов, золотой век прошёл. При этом все они сохранили свой шарм. Само действие, по сути, обладает сакральным смыслом и пр., но не здесь мне освещать эти подробности.
Приглушенный свет стелется по глади тела, иногда эта гладь покрывается рябью удовольствия. В моей голове мелькают строфы Бродского и, как стрела, главная мысль – это не она; она мне не нужна; мне нужна та, другая.
Ночь. Среди скрытых подолом темноты зданий, я подозреваю сангину. Бродский в голове сменился на Вяземского, направление на северо-запад. Теперь я иду к той, другой.
Не то чтобы она меня ждала — у неё депрессия со всеми последствиями. Она не обращает внимания на принесённый мной алкоголь и продолжает методично рисовать, пропуская мимо ушей замечание о неком сходстве между её рисунками и произведениями Шиле. Среди одной из картин я узнал себя — искажение пространства не смогло скрыть характерные черты. На портрете я стоял, наклонившись к воде, и смотрел на отражение. Позади меня призраком виднелась она.
Наконец мы провалились в прохладную кожу кресел и методично начали пить коньяк. Говорил я. Она слушала или нет, иногда кивала, иногда плакала. То есть всё как обычно. Я рассказал про то, что делал перед визитом к ней. Ноль внимания. Но наверняка среди взаимной бездушности прокралась искра ревности. У неё к моей худой любовнице, а у меня к её наплевательскому отношению. Возможно, это было лишь показное.
Поставили Гайдна. Зазвучали невинные католические голоса. Быстрая весёлая мелодия, за которой было сложно уследить, контрастировала с вязкой обстановкой и атмосферой отчаяния.
Она сидела почти голая, ночная рубашка не в счёт. Даже в полутьме я мог различить соски. На мой липкий взгляд она ответила робкой улыбкой и увернулась от моей руки, стремившейся обнять её. «Не сегодня, не сейчас» — подумал я и попрощался, поцеловав её с максимальной нежностью. Алкоголь я прихватил с собой. Было четыре часа ночи. Или утра.

Идя домой, я почувствовал, что даже если немного опьянел, то сейчас коньячные пары окончательно выветрились из моей голове морским ветром. В очередной раз подумал о бессмысленности бытия, посмотрел на звёзды, рассмеялся. В голове продолжал играть австрийский классик.
Дома я бросился на кровать, и стало так тоскливо, что я чуть не разрыдался. Признаюсь, одна скупая слеза всё-таки скатилась по моему лицу. Думал в основном о той, кто сейчас слушает кантату и рисует бесконечные картины, которые кроме меня никто и не увидит. Так и заснул.

Проснувшись, я впервые за много лет подумал не о ничтожности человеческого существования, а о ней. Это было странно. Тем более что сейчас мало кто верит в любовь. Я объяснил это банальной привязанностью и направился на службу.
После работы, я, нацепив на себя улыбающеюся маску, бодро пошёл к любовнице. Мы что-то праздновали, но почти не говорили. Я лежал, зарывшись в её волосы – по мне самая эротичная часть женщины – и молча слушал кантату Баха. Голоса погружали в глубины материи; мысли девушки не интересовали меня. Затем природный эгоизм сменился влечением, и мы утонули в плотских наслаждениях.
Я опять очень старался почувствовать что-то к ней. Ещё раз оглядел её и оценил свой выбор. Но мой разум не выдавал ничего кроме похвалы внешним данным. Она была неглупа, это тоже мне нравилось, но не вызывало особых эмоций. Пылкая любовь её разбивалась о моё холодное безразличие.
Приближалась разрядка. Жгут её тела сжимался в моих руках, она начала метаться. В это время я, с улыбкой на лице, объявил, что ухожу от неё. Затем начал пристально наблюдать. Сначала не понимая, она раскрыла глаза и уставилась на меня. На лице её читался страх. После ещё нескольких конвульсивных движений, последовавших скорее по инерции, возбуждение спало. Я лёг на диван, закрыл глаза и положил голову ей на грудь. Сделав глубокий вдох, я нырнул в бесконечно глубокий океан ангельской музыки Иоганна Себастьяна. Она начала тихо всхлипывать, я же спокойно лежал и улыбался, думая, как приду к той, другой, которая меня возможно не ждёт.
Мы расстались, я примкнул губами к её щеке на прощанье, почувствовал солёный привкус слёз и направился на северо-запад.