Khristoff : Кем мы были прежде

Вечером возвращался с учебы домой. Погода, как здесь водится, испортилась минут за десять. Солнце оперативно спрятали, нагнали туч и ветер зарядили. А мне от электрички еще пешком сорок минут идти. Вот иду я себе, иду, ветер щеками ловлю, а погода все гаже и гаже. Дождик припустил, ветки с деревьев мимо летают. А я все иду. И вдруг молнии заполыхали в небе и я совсем перепугался, будто кролик. Ушки ладошками прижал, рюкзачок к спине приладил, брюки ремнем перетянул и пустился наутек. Бегу, значит. А вокруг какой-то локальный конец света приближается. И я подумал себе, а вот если вдруг сейчас из-за угла появится шаровая молния, то что тогда? Что я делать с ней буду. Бежать? А если она за мной увяжется? Спрятаться, как белка на ветке? Так я ж не белка, я дерево сломаю скорее. Решил, что в этом случае мне будет лучше всего просто застыть. Но тогда если она подлетит близко то я, пожалуй, что и с ума от страха сойду. Я представил как она, вся яркая как солнце, медленно подплывает к самому моему носу и нестерпимым светом обжигая мне лицо, изучает меня на предмет сжечь или не сжечь. Я же, седея от ужаса, стою с распахнутыми глазами и жду конца своего. От такой думы, мне сделалось совершенно не по себе, и я припустил еще быстрее, хотя и устал уже, и дыхание сбил, но все бежал. А еще я рюкзак снял, положив, что если сейчас шаровая появится, то я как она ко мне лететь начнет, брошу в нее рюкзаком, и пока она его пепелить будет, я через забор и в любой дом заберусь. А там пусть меня судят и на каторгу ссылают. Зато живым останусь.

Пробежал я так две трети пути, осталось немного: пересечь рощу, затем по мосту через ручей и вверх по улице минут пять до своего дома. Но тут как назло дождь сменился градом. Сперва это были редкие не больше гречки градинки, которые пенопластной крошкой дробно зашуршали по асфальту, но уже через несколько секунд гречка выросла до мелкого гороха, затем до крупного, потом мне по голове уже ощутимо ударило несколько льдинок размером с вишню. В испуге я водрузил на голову рюкзак, и, не дожидаясь пока градинки не перерастут во что-то более увесистое, юркнул в рощу, надеясь там спастись под деревьями, которыми еще неделю назад я, охваченный каким-то меланхоличным экстазом наслаждался, пачкая углем бумагу.

Здесь, однако, было не намного лучше, потому что град продолжал укрупняться, и даже не попадая в меня, он сбивал старые ветки, которые с треском падали вниз и пару раз пребольно зашибли меня по спине. Я собрал последние силы и бросился к мосту, рассчитывая под ним переждать непогоду. Не разбирая дороги, я несся напролом сквозь рощу, под обстрелом града и веток, рискуя в любой момент быть зашибленным насмерть пролетающим снарядом; льдины уже выросли до размера пингпонговского шарика и соответственно им стали падать и ветки. Но мне повезло, я благополучно достиг моста и спрятался под ним как раз в ту секунду, когда с неба прилетели первые теннисные мячи, которые с приглушенным чавканьем врезались в размякшую от дождя почву. В полусотне метрах от моста со страшным треском повалилось расколотое надвое дерево. Я стоял, прижавшись к бетонной опоре моста, и жадно ловил ртом воздух, пытаясь успокоить дыхание, и смотрел на бурю со смешанным чувством ужаса и восторга, какое обычно испытывают люди, наблюдая стихию в безопасном месте.
Увы, мое место было далеко не таким безопасным, каким я его себе представлял. Мост, конечно, был сделан на славу: четыре толстые железобетонные опоры, на которых лежала сварная железная рама. По такому мосту и танк пустить не стыдно. Но задумывался он сугубо пешеходным, он и в ширину то едва достигал двух футов. И перекрытия у него были сделаны из обычной доски. Так что очень скоро, под интенсивным артобстрелом мое убежище буквально взорвалось, и я снова оказался в смертельной опасности, но на этот раз бежать мне было некуда. Оставалось только одно спасение – лезть под массивную каменную плиту, которая лежала поперек ручья и служила для проезда спецмашин на территорию парка. Беда была в том, что берега у ручья были в этом месте низкие, а вода в это время года наоборот, необычайно высокой. Так что пространство между перекрытием и водой было минимальное, только чтобы не захлебнуться. Встав на четвереньки, и обжигаясь ледяной водой, я залез под плиту.

Теперь я был в безопасности. Хотя конечно, долго я выдержать не мог. У меня сводило конечности и стало перехватывать дыхание от жуткого холода. Я молился всем богам, чтобы град закончился, но он и не думал прекращаться. В воду, поднимая фонтаны брызг, ухали здоровенные льдины, в диаметре никак не меньше баскетбольного мяча. Так прошло четверть часа. Я уже не чувствовал холод: я из него состоял, и лишь судороги, которые перетряхивали все мое тело, сообщали мне, что я есть еще я, и мое тело еще принадлежит мне.
Наконец, град стал постепенно сходить на нет. Все в той же строгой последовательности только теперь на убывание, мячи сменились мячиками, те уступили место шарам для настольного тенниса, потом пошли помидорки, какие здесь зовут cherry.
На вишнях я выполз из-под своего укрытия и пополз по-пластунски на дорогу. Сверху меня нещадно бил, уже выдохшийся и обессиленный град, но я едва ли чувствовал эти удары, так онемело все мое тело от холода.

На дороге я опираясь на ветку встал и, шатаясь побрел в сторону дома. Улица была разбита. Вокруг лежали раскуроченные деревья и разбитые автомашины. По бокам стояли руины домов, зияя проломленными крышами и стенами. Слышались стоны раненных, где-то вдалеке выли сирены скорой помощи и полицейских. Град закончился и сразу резко похолодало. Начал накрапывать легкий снежок. Внезапно, я споткнулся о труп собаки и упал на землю, ударившись лбом о бордюрный камень. Резкая боль, разорвала оцепенение холода и буквально в эту же секунду я отключился.

Когда я снова пришел в себя, вокруг все было белым от снега. Стояла гробовая тишина, и лишь черневшие остовы поваленных деревьев и домов напоминали о прошедшей буре. Я попробовал снова встать, но не смог. Я не чувствовал своих ног, и с трудом мог двигать руками. Кое-как я перевернулся на живот и попытался встать на четвереньки, но и это мне не удалось. В изнеможении я повалился навзничь и заплакал, от жалости к самому себе и от осознания неотвратимости смерти, которую я к сорока годам хотя частенько и подразумевал в мыслях, и даже фальшиво желал, но которую, как и все нормальные люди, до одури боялся.
Сколько я так пролежал, не знаю, должно быть долго, потому что вокруг сгустились сумерки, а меж тем, сама буря началась никак не позже двух часов дня. Я все лежал, распластав руки и закинув голову, и удивленно думал, чего это я не умираю, хотя должен уж вроде бы и замерзнуть окончательно. Страх смерти меня уже оставил, я покорился своей судьбе и уже с известным раздражением ждал назначенной мне минуты, как ждут пассажиры опаздывающий поезд. Неожиданно, слева от себя я заметил слабый свет. Вернее, даже не заметил, а просто как-то почувствовал его приближение. Я повернул голову и увидел, что так и есть, что-то яркое, похожее на солнечный зайчик прыгало в конце улицы. Это что-то, будто заметив меня, двинулось в мою сторону. Оно летело не спеша и как-то зигзагами, иногда останавливаясь на пути, словно раздумывая. Скоро я догадался – это была шаровая молния. Во всяком случае, это что-то выглядело именно так, как выглядит шаровая молния. Никакого ужаса я, разумеется, не испытал – мне было теперь решительно все равно от чего умирать, от обморожения или от поджаривания. Молния медленно приближалась. Свет ее был ярким, но не настолько, чтобы нельзя было смотреть. Я следил за ней краем глаза, как она будто испуганный бельчонок, осторожно, с урывками подбирается ко мне.

Наконец, молния подлетала ко мне вплотную и повисла прямо перед моим лицом, именно так как я в ужасе себе это представлял каких-то пару часов назад. Но странное, дело, я вдруг почувствовал, как из тела шара на меня повеяло теплом, которое сопровождалось какими-то давно забытыми воспоминаниями. Я силился вспомнить, что это были за воспоминания, а сам инстинктивно стал тянуть к молнии лицо, но та осторожно отлетела, боясь меня опалить. Я перестал тянуть лицо, и молния снова подлетела ко мне и снова потоки нежного тепла и неясных воспоминаний полились на меня. Затем молния стала медленно кружить вокруг меня, и я постепенно стал отогреваться, как если бы меня положили в теплую ванну. И вместе с теплом я получал эти воспоминания, которые не мог понять и не мог вспомнить о чем они были, но которые наполняли меня радостью, нежностью, и вместе с тем удивительной энергией. Скоро я почувствовал, что могу встать. Затем робко сделал несколько шагов. Молния деликатно вилась вокруг меня. Я пошел. Вокруг меня царил хаос и разрушение, все выглядело как в фильмах про войну, когда показывают города после бомбежек. Но эти разрушения были только впереди и по сторонам, когда же я оглянулся случайно назад, то к изумлению своему увидел, что никакого разрушения нет, как нет ни снега, ни поломанных деревьев, домов и машин. Улица выглядела точно так же как и прежде. Я застыл, не веря свои глазам, и смотрел то вперед, на засыпанную снегом вымершую дорогу и обломки домов, то назад, на сверкающую молодой травой землю, на распустившиеся деревья, на едва начинающееся сумерки и на белок, которые в бешеном весеннем кураже носились друг за другом. Из этого оцепенения меня вывела молния, которая чуть ближе подлетела к моей руке и как будто теребя за рукав жарче прежнего обдала руку теплом; словно щенок лизнул. Я понял, что мне надо идти дальше.

Я шел быстрым шагом по своей улице, впереди меня была смерть, сзади жизнь. Везде где я проходил, я оставлял жизнь. Молния вертелась вокруг меня, и я наполненный ее теплом и этими удивительными воспоминаниями, бросился бежать. Я бежал все быстрее, и по мере того как я бежал, силы мои все увеличивались. Тогда я подпрыгнул на бегу и пролетел несколько метров, Затем, я подпрыгнул сильнее и пролетел метров тридцать или сорок. Наконец, я побежал со всех ног и потом резко оттолкнулся от земли и взмыл вверх. Вокруг, насколько хватало взгляда, все лежало разрушенным, укрытым саваном снега и охваченное черным густым воздухом. Но сзади меня снова расстилался привычный пейзаж уже родного мне района. Я успел все это охватить в те несколько секунд пока я летел вверх, но затем на мгновение зависнув в воздухе я камнем повалился вниз и прежнее чувство страха смерти охватило меня. Но молния, словно чувствуя мое состояние, быстро заструилась вокруг моих ног и я, не достигнув земли, оттолкнулся от воздуха, как если бы кто-то подложил мне под ноги невидимую доску, и снова взмыл вверх. Я оттолкнулся еще раз и взлетел еще выше. Я отталкивался снова и снова, несколько раз подряд и каждый раз я все выше взмывал над землей, пока не заметил, что взлетел уже на несколько километров. Тогда я придал своему телу горизонтальное положение и оттолкнулся опять. Теперь я летел. Я больше не падал вниз, я летел, как летают птицы или самолеты, или как летают молнии. И тут, я неожиданно вспомнил, о чем были эти самые воспоминания, которые как волшебные нити окутали всего меня. Молния кружилась рядом, своим теплом подбадривая меня, а воспоминания, теперь уже понятные мне, полным потоком лились в меня, заполняя каждую клеточку тела и превращая меня в то существо, кем я был когда-то. Кем все мы были когда-то, но потом перестали быть, и перестали даже помнить, и лишь изредка в наших головах на мгновение вспыхнет что-то неуловимое, что-то бесконечно теплое и нежное, но что это мы не можем понять, и охваченные этой внезапной вспышкой просто стоим в растерянности, не понимая, откуда это и что это, тогда как это всего лишь позабытые нами воспоминания о том кем мы были прежде.

Я не знаю, что нужно сделать, для того чтобы вспомнить свою изначальную сущность. Нужно ли для этого оказаться в пограничной ситуации, как оказался я, когда ворота смерти призывно растворены, когда кондуктором уже отмечен билет и тебя приглашают занять свое место, или это простая случайность. Может ли каждый, стать тем кто вспомнил, или эта участь уготована только мне? И кто я в этом случае – мессия или изгой, или обычный усопший, не заметивший своей смерти? Я не знаю. Все что я знаю, это то, что я могу лететь и что я оставляю после себя жизнь, ибо вспомнил свою изначальную сущность. А еще я перестал бояться смерти, ну и молний тоже. Я вообще перестал бояться всего, кроме одного. Теперь я боюсь, только того, что я летаю в другом мире, и оставляю в нем другую жизнь. Не ту, что была прежней, когда я вышел в непогоду из электрички на станцию.