bjakinist. : Мультики М. Елизарова

(Елизаров М. Мультики. — М.: Астрель: АСТ, 2010. — 317 с.)

Назвать иначе, по-своему, рецензию у меня рука что-то не поднялась. Эта книга Михаила Елизарова настолько самодостаточна, что ее можно только констатировать, регистрировать и диагностировать. И диагноз гласит: замечательный автор и замечательная, хотя многими, кажется, по-настоящему не распробованная книга! Мне показалось, она цельнее, зрелее, гармоничней его «культового» «Библиотекаря» — недаром и позже написана.

В ней Елизаров-автор преодолел один свой фирменный недостаток, о котором я еще распространюсь, но пока неизбежное в рецензии: краткое содержание.

Итак, ничем не примечательный десятиклассник Герман Рымбаев переезжает в мегаполис из захолустного городка и вливается в ряды местной шпаны. Год на дворе где-то 89-й, индивидуальная трудовая деятельность весьма актуальна. «Ребята» подрабатывают тем, что их общие «девчата» показывают свои прелести зазевавшимся прохожим мужеска пола, сшибая за эти «мультики» бабло. В результате Рымбаев попадает в детскую комнату милиции, в руки педагога уж точно не от бога, а от черта — Разума Аркадьевича: недаром он, как и положено дьяволу, приволакивает ногу («Хромой бес» Лесажа…).

Большинство читателей, кажется, начинает дальше скучать, хотя по мне как раз вторая половина книги острее и гораздо интереснее первой. Что ж, в первой части, в этой саге о гопоте 80-х Елизаров очень прицельно расковырял нашу память о тех мутных, тревожных, но еще полных надежд годах, годах нечаемой, но ощутимо чуемой свободы. Во второй он поведал нам, какими мы все были наивными… «Как молоды мы были, как верили в себя»…

Итак, в детской комнате Разум показывает Герману диафильм о себе любимом. Оправдались худшие подозрения: в детстве Разум был садистом-убийцей, но вот ведь же исправился, попав в руки замечательного педагога! Повторить путь исправления предназначено и Герману. Интересно, что и спаситель Разума тоже в свое время встал на путь исправления благодаря прекрасному педагогу, который тоже не был от рождения ангелом, а «утопил кошку Лизу, замучил белого и прелестного кролика Бобби!»

Эта поэма во славу волшебной силы педагогики, которой и Макаренко позавидовал бы, тем забавней (и жестче), чем яснее для героя и читателей: за педагогически-гуманистическими лозунгами Разума («основная педагогическая мудрость — человеколюбие»), за всей этой агрессивно человечной казенной сладенькой демагогией скрывается все тот же циничный и страшно опасный садюга. Именно — дьявол.

Черт его знает, что проделал этот черт с беднягой Германом, но он стал эпилептиком, впрочем, социально исправился («выздоровел») и тоже обратится (естественно) в педагога. (Кстати, Герман в лапах Разума предает своих пацанов-подельников, и те явно исчезают за решетками исправительных учреждений).

Конечно, Елизаров подвергает здесь тотальному осмеянию советский (и шире — просвещенческий) миф об «исправимости» буквально всякого, об изначально добром начале в человеке, а косвенно захватывает и кодекс политкорректности, который тоже ведь есть западная аватара все того же прекраснодушного и отвлеченного гуманизма-утопизма, этого официального витринного лика европейской цивилизации.

В бесконечном «Библиотекаре» автор «воевал» с советским мифом. В «Мультиках» его замах грандиозней. Собственно, «мультики» — это недостижимая мечта человека о себе несбыточном, «нас возвышающий обман». Мечта не столько пустая, сколько опасная. Или — скажем осторожнее и точней — неизбежная.

Трещины ползут по витринному лицу официального гуманизма, и чернота, открывающаяся за этими трещинами — в лучшем случае, пустота космоса.

В самом лучшем случае…

Конечно, содержание «Мультиков» можно при желании свести даже и к политическому памфлету, жестко привязав к нашим только реалиям. Эту, отечественную, составляющую Елизаров блестяще, последовательно прописывает. Патриархальный мир детства героя — юность (он же «индустриальный» период) в позднесоветском мегаполисе — хмельной дух перестройки — и вросший, как коготь-крючок, во все эти «эпохи»-слои принцип чудовищной несвободы, помноженный на «гуманистический» миф. Этот принцип несвободы во имя добра, собственно, и ткет нить истории в «этой» стране, обеспечивая пресловутую «преемственность поколений»: «То была вывернутая наизнанку обратная генеалогия — ученик исторгал из чрева учителя, а тот разрешался очередным дидактическим родителем».

В рецензии на «Библиотекаря» я упрекнул автора в чрезмерной, «провинциальной» привязанности к мифам «совка». Наше политическое сегодня убеждает: эти мифы живее, чем казалось даже пару лет назад. (Причем именно мифы, а не смыслы!).

Конечно, прямая аналогия у читателя «Мультиков» возникает и с сорокинской «Тридцатой любовью Марины». Но перерождение диссидентки и лесбиянки Марины в советскую плакатную ударницу тогда, в начале 80-х, читалось как блестящая хохма, как сатира на главную советскую литературную и идеологическую парадигму.

Теперь-то и старый роман Сорокина видится по-иному. Опыта свободы носитель массового сознания не выдерживает, не выносит беспризорных сквозняков объективности, ему непременно нужно утопить себя в каком-то очередном (свежем для людей лишь по милосердному их беспамятству) тоталитарном мифе, что мы и наблюдаем сейчас.

Елизаров пишет о том же и так же едко. Я бы назвал его метод гротескующим символизмом. Но в «Госпитале» и «Библиотекаре» смысловыводящие финалы кажутся несколько привязанными к добротно проживаемым читателем текстам. Не то, что смыслы больно уж легковесны — скорей, подчеркнуто очевидны. Комковатость постмодернистского текста вообще есть черта этого стиля: то же и у Сорокина — вот ярко пережитый самим автором «ужас», а рядом остроумный, но часто холодный, почти машинальный «пастиш» на чужой стиль.

Так вот, в «Мультиках», показалось мне, Елизаров эту вроде бы неизбежную комковатость преодолевает. Повествование на всем протяжении живо и убедительно, энергетично. Драйв полный. Даже открытый, словно истаивающий финал мессу не портит. А что и скажешь, когда жизнь продолжается? Или, как не без иронии сказал Елизаров в следующей своей книге «Бураттини. Фашизм прошел»: «Россия щедро кормится подземными водами векового божьего страха. Поэтому в ней до сих пор возможно все. Художественное живет наравне с реальным» (с. 216).

В «Мультиках» — да, живет и весьма убедительно!

15.04.2013