КОРВЕТ : Зерцало грешного

Зерцало грешного

Глава 1


Весна в этом году выдалась ранняя, растопив снег, она обнажила перед людским взором собачий кал и пузырьки из-под «Боярышника». До дня Дворника, именуемого в народе Ленинским субботником, оставалось ещё недели две, поэтому жизнерадостные прохожие, пережившие зиму, задерживая дыхание, фланировали туда-сюда, перепрыгивая через «подснежники».
Геннадий Вострыкин повеса по призванию и альфонс по специальности обречённо вышагивал на очередной вызов. Обычно он пребывал в приподнятом настроении, слегка подстёгнутый алкоголем и в меру сдобренный дорогим парфюмом. Но в этот раз всё обстояло иначе: он двигался в половину обычного шага и на то были веские причины.
Утром ему позвонила жена известного профессора и сообщила, что согласна обсудить с ним проблемы уменьшительных суффиксов в произведениях Василия Шукшина в болгарских переводах. Что на языке основной специальности Вострыкина означало: мадам истосковалась по мужской ласке.
Подойдя к подъезду профессорши, Геннадий заметил вездесущих бабушек, обсуждающих актуальнейшие проблемы двора и близлежащих окрестностей.
- Ты видала как Людка крестится?
- И как?
- Проходит мимо церкви, поворачивается к ней и в варежках блядь крестится.
- В варежках-то зачем?

Геннадий прошмыгнул в подъезд, сопровождаемый пристальным взглядом дворовых завсегдатаев. В подъезде пахло кошками и анашой, а откуда-то из подвала доносилось пение под гитару:
За рекой, за речкой рос кудрявый клён.
В белую берёзу был тот клён влюблён.

Возле почтовых ящиков пэтэушники распивали портвейн и Геннадий решив не испытывать судьбу, воспользовался лифтом.

«Не слышны в саду даже шорохи...» пропел дверной звонок и оббитая дерматином дверь открылась. На пороге стояла женщина слегка за шестьдесят с накинутой на вечернее платье шалью.
- Здравствуйте, Наталья Ивановна. Моя фамилия — Вострыкин.
- Проходите, Геннадий. — Впустив гостя во внутрь, хозяйка осмотрела лестничную клетку и аккуратно прикрыла дверь.
Просторный зал, обставленный антикварной мебелью, располагал для научных диспутов и философских исканий. В центре гостиной стоял круглый стол с приставленными к нему двумя стульями с высокими резными спинками. На столе бутылка французского коньяка, соседствовала важно с двумя пузатенькими снифферами. Дольки лимона лишь своим видом вызывали обильное слюне выделение. И Геннадий облизнулся. Это не проскользнуло мимо пытливого взгляда профессорши и она, глубоко вздохнув, предложила жестом:
- Прошу Вас, присаживайтесь.
- Хорошо тут у Вас, уютно. — Обвёл взглядом комнату Вострыкин и посмотрел на хозяйку.
- Спасибо. — Наталья Ивановна, как могло показаться ему, слегка засмущалась.
На стене в дорогом подрамнике висел огромный портрет профессора исторических наук Ростова М.Н. и Геннадий без особого труда узнал в нём своего бывшего научного руководителя. Это обстоятельство его в некоторой мере опечалило, но не то чтобы очень.
Геннадий, как истинный джентльмен, разлил янтарную жидкость до широкой части снифферов:
- Я хочу выпить за Вас Наталья Ивановна. — Они едва слышно чокнулись и поднесли бокалы к губам, при этом внимательно рассмотрели друг друга, прежде чем сделали по маленькому глотку.
- Наталья Ивановна, Ваш муж, наверное, рассказывал Вам про свои экспедиции?
- И не только рассказывал, но и однажды взял меня с собой.
- Даже так?
- В семидесятых мы были на раскопках в Гизе.
- Интересно.
Профессорша с багрянцем на щеках принялась рассказывать о событиях своей бурной молодости. Вспомнил и Геннадий, что первую свою «условку» он получил как раз на ниве науки. Будучи студентом истфака, проходил он археологическую практику на раскопках одного кургана. Найденная культура оказалась к несчастью богатой на медные топоры и ножи, и которые он — нет, не продал коллекционерам, а тупо сдал в цветмет. На вырученные деньги они всей группой вместе с научным руководителем беззаботно пропьянствовали дней десять. Позже, научный руководитель выступил основным свидетелем обвинения. Светил реальный срок, но родители Гены собрали нужную сумму и занесли кому следует. Благодаря этому, тогда уже бывший студент Вострыкин, покинул здание суда с «четырьмя годами на кармане». Так что с тех пор он, мягко говоря, недолюбливал науку в целом, а археологию — в частности.
- Вы представляете, Геннадий, довелось нам отрыть мумию фараона Ибунхатепа Четвёртого.
- Не может быть!
- Представьте себе! Так мало того: эта мумия говорит мне, мол, за спасение исполню три желания. А я ему такая, мол, мне не нужны три желания: исполни лучше одно, но три раза. — Профессорша кокетливо подняла бровь и Вострыкин не удержался:
- Предлагаю выпить на брудершафт.
- С удовольствием.
Они скрестили руки, медленно выпили и неторопливо соприкоснулись устами.
- Геннадий, теперь мы на «ты».
- Да, Наталья.
- Прошу тебя: одень вот это, а я тебя буду ждать в спальне через пять минут.
Вострыкин проводив взглядом профессоршу, принялся рассматривать свёрток. Это был мундир гусара с ярлычком:«Гримёрная Мосфильма». Переодевшись, Геннадий наполнил бокал коньяком и безо всяких великораутских заморочек осушил его одним махом. Поправив на голове высоченный кивер, принялся изучать свой новый облик перед огромным зеркалом.
- Да уж… не хватает только усов. А молодой гусар, — замурлыкал Вострыкин песню Окуджавы, — в Наталию влюблённый. Он до сих пор пред ней коленопреклонённый. — И посмотрев на часы, — Пора.
Постучав, приличия ради в дверь, и не услышав приглашения, Геннадий просочился в спальню.
- Наталья?
Из слабо освещённой кровати с балдахином донёсся тихий шёпот профессорши:
- Ты будешь поручиком Ржевским, а я — Наташей Ростовой. Иди ко мне, я вся пылаю.
Геннадий по-кобелиному облизнувшись, сделал пару шагов и замер, как вкопанный. На кровати рядом с мадемуазель Ростовой лежал какой-то старик беззаботно посапывающий под клетчатым пледом.
- Это кто? — Сдерживая предательское урчание в животе, спросил Вострыкин.
- Это мой муж. Расслабьтесь, поручик, он уже умер.
- Как умер?
- Как мужчина, причём уже очень давно. Поручик, ну же.
Вострыкин, не снимая сапог, переступил через спящего рогоносца, поправляя на ходу пошатнувшийся кивер...

Они лежали на кровати втроём в полном расслаблении: Вострыкин, Наталья Ивановна и её муж профессор.
- Я едва сдерживала крик: не хотелось тревожить мужа, ему ведь вечером на кафедру.
- Ему на пенсию пора.
- Толку от него никакого — это да, но я как-то привязалась к нему, может быть это и есть настоящая любовь? Родство, так сказать, душ?
- Любовь — зла… — Для поддержания разговора вставил Геннадий.
- Да-да. — Легко согласилась профессорша и посмотрев на мужа, — а козлы этим пользуются.
Наталья Ивановна, не стесняясь своей наготы, повернулась к Вострыкину:
- А ты Гена молодец: экстримал. Мужчина.
- Я — профессионал. — Застёгивая шкарята, произнёс Вострыкин и только сейчас заметивший, что кивер так и не слетел с его головы в момент любовной страсти. — Ну что ж, мне пора.
- Я тебя провожу.
Профессорша накинула халат и они вышли в гостиную.
- Гена, может быть водки? — Стараясь отсрочить неминуемое расставание, закинула пробный камень Наталья Ивановна.
- Водки? — Вострыкин сразу сообразил, что с этим напитком можно и не церемонится. — Водки — это можно. Я тебе сейчас покажу, как пьют по-гусарски. Лей по полной!
Геннадий поставил наполненный гранённый стакан на локоть своего ментика и поправив несуществующие усы изрёк:
- За милых дам! До дна!
- Браво! — Подыграла ему профессорша и допила недопитый ею же коньяк.
- А теперь я покажу тебе, Наташка, как пьют по-императорски! Наливай!
Вострыкин поставил на левый погон стакан:
- За Россию… которую мы просрали… — У Геннадия из глаз полились натуральные слёзы и он, закусив зубами стакан, влил в себя содержимое.
Ему о многом хотелось рассказать ей — этой профессорской жене, но при этом такой далёкой от истории и политики бестолковой дуре, которая вряд ли может по достоинству оценить глубину его — Вострыкинской — души и широту его замыслов, которой всё равно в двух словах не объяснить о времени и о себе, а метать перед ней бисер не входило в его планы, потому что ему срочно нужно было уезжать. Он видел как шевелились её губы, она, видимо, пыталась ему возражать или наоборот — соглашалась, но всё это было не то: Отечество-то уже было продано за бесценок такими вот как этот старый выживший из ума профессор, так некстати в этот момент путавшийся под его ногами, и делавшего робкие попытки его — Гену — о чём-то вразумить, за что пришлось пару раз отвесить этому профессору гвардейского пинка. Потом был какой-то свёрток, запах кошек и анаши, приближающаяся к лицу со скоростью кометы этикетка:«Портвейн №72». Гена, обдуваемый весенними ветрами громко кричал, но слов своих не слышал. Слова уже жили отдельной жизнью, вспыхивая, как снопы искр и безвозвратно гаснущие:«два полуштофа… гусарам не продаём… извозчик, гони на Лиговскую… пошёл на хуй...»


Глава 2


Над ослепительной лазурью моря суетились бесноватые чайки, то и дело норовя спикировать к корме шаланды и урвать выкатившуюся из-под навеса рыбу. Лёгкий бриз плавно выталкивал на Николаевский бульвар прохладный запах водорослей и отработанного мазута из фальштруб пришвартованных кораблей. А там — над бульваром — запахи моря перемешивались с ароматами цветущих каштанов и абрикос, тщетно пытаясь остудить поднимающуюся городскую пыль.
Геннадий Вострыкин зажав под мышкой трость и приподняв над головой канотье, элегантно промокнул белоснежным платком выступившую на лбу лёгкую испарину. Гигантская лестница из белого мрамора грациозно устремлялась ввысь к подножию памятника Решелье, который, как казалось, готов был обнять первого встречного. Несмотря на внушительные размеры, подъём по лестнице не был таким утомительным. Через каждые десять ступеней следовал пролёт. Поднявшись на самый верх, Вострыкин посмотрел на Морской порт, где люди, словно мураши, сбегали по трапам к повозкам и обратно, но что его больше всего поразило, так это вид той самой гигантской лестницы, которая вопреки законам перспективы, оставалась строго параллельной от памятника Решелье до самой набережной.
- Извозчик! — Поднял руку Вострыкин и запрыгнул в остановившуюся пролётку. — Знаешь кофейню Фанкони?
- Почтенное место, ваш бр..., там и выпить можно, и угол снять.
- Ну так трогай, Голубь со звоном!
Не проехав и ста саженей, Вострыкин заметил приближающуюся странную процессию. Дюжина волов тащила огромный каток, за которым следовали понурые рабочие с обеих сторон конвоируемые конными жандармами.
- Это кто: подпольщики? — Поинтересовался Вострыкин.
- Та не… я Вас умоляю, — улыбнулся извозчик, — вчера артель молдаван, укатывающая мостовую, решила, что етот гиганский каток должен-таки быть обязательно в Кишенёве.
Заехав со стороны Ланжероновской, пролётка уткнулась в шумную гавань из фаэтонов и ландо. Миловидные дамы, в сопровождении изящных франтов, скрываясь под дамскими зонтиками фасона «Амбре-Помпадур», беззаботно прогуливались под весенним солнцем Южной Пальмиры.
Кинув лихачу серебряный кругляш, Вострыкин спрыгнул с подножки и скрылся в приятной прохладе заведения швейцарского ресторатора.
Скрипач в ермолке прогуливался по залу и задерживаясь на мгновение то у одного, то у другого столика мимикой предлагал погрустить вместе с ним под мелодию романса «Очи чёрныя».
Вострыкин присел за свободный столик у окна лицом к выходу.
- Чего изволите-с? — Спросил официант с волосами расчёсанными на прямой рядок и густо набриолиненными.
- Кофе. — В этот момент на пороге показалась она и Вострыкин сделал поправку: — Два кофе.
Она, как в первую минуту могло показаться ему, робко вошла в зал и они встретились взглядом. В белоснежном платье, дамской шляпочке, скрывающей модную стрижку каре, она казалось наивной и очень желанной. Вострыкин, при первой их встрече и знакомстве вчера в театре варьете, назвался торговым агентом по снабжению апельсинами Его императорского двора, сугубо деловым человеком, при этом не чуждым театральной жизни и поэзии.

В его жизни были и престарелые баронессы, и принцессы, и графини, и княгини, и прочие балерины, а вот юной курсистки у него, почему-то, так и не было. Вострыкина охватило жуткое смятение по поводу столь досадного упущения, которое было сопряжено с непреодолимым желанием так внезапно вспыхнувшего у него в груди и медленно опускавшегося тягостным огнём куда-то вниз живота.
- Мария, Вы прекрасно выглядите!
- Благодарю Вас, мсье Вострыкин. У Вас определённый эстетический вкус. Вы знаете, что в этом заведении в феврале выступал юный поэт Маяковский?
- Прошу Вас, присаживайтесь. Это тот, который написал, что все мы не много лошади?
Мария отпив кофе, доверчиво улыбнулась:
- Ну почему же только при одном упоминании Маяковского, люди сразу же начинают произносить вслух именно эту цитату?
Вострыкин заискивающе пожал плечами.
- Видимо потому, — продолжила свою мысль девушка, — что не смотря на нарочитую грубость и рубленность своих строк, он смог достучатся до наших сердец, заняв достойную нишу в поэзии...
- А мне вот это особенно нравится у Маяковского, — Вострыкин едва сдерживая дрожь от возбуждения, продекламировал: — А Вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб? — При этом внимательно посмотрел в глаза молоденькой курсистке. Она медленно вздохнув, едва заметно провела кончиком язычка по пересохшим губкам.
- Я бы с удовольствием сейчас сыграла на флейте.

Свернув с улицы, названной в честь генерала де Рибаса, они оказались во дворике-колодце. Неряшливые фасады были опоясаны балконами террасами, густо переплетённые виноградом и душистым хмелем.
- Здравствуйте, тётя Зина. — Поприветствовала курсистка свою соседку, которая со второго этажа террасы внимательно рассматривала происходящее во внутреннем дворике. Та, кивком ответив на приветствие громко крикнула в сторону мальчишек:
- Моня, не бей так сильно Рахима вспотеешь!
Тихо и надёжно прикрыв дверь, Мария повлекла за собой Вострыкина к огромной кровати с балдахином и шёлковым кипешом.
- Вот это да! — Удивился молодой человек.
- Эта кровать осталась ещё со времён владычества турок. Не торопитесь, Геннадий — я всё сделаю сама.
На персидский ковёр друг за дружкой упали трость, канотье, дамская шляпочка...
Вострыкину казалось, что он ещё никогда в жизни не испытывал такого странного чувства беспомощности и боязни причинить неудобства этой юной особе. Его охватила лёгкая дрожь, когда он своей волосатой грудью придавил нежные груди курсистки, своими губами он искал встречи с её губами, но она, почему-то не спешила с ним на рандеву. А он всё больше и больше терял самообладание, и уже готов был навсегда покончить с альфонством, и даже сделать ей предложение, как вдруг...
В комнате послышался посторонний звук.
- Ты дома? — Прозвенел баритон, как раскаты грома.
- Кто это? — Предательским фальцетом спросил Вострыкин.
- Это Миша — мой муж… — Произнесла Мария и подобно змее, выскользнула из-под Вострыкина и скрылась где-то за изголовьем кровати.
- Маруся, шо ето за фраер? — Спросил муж.
- Не, не, не! — Запаниковал Вострыкин. — Я денег дам, только не поднимайте кипеш!
Михаил аккуратно отодвинул занавеску кровати дулом нагана и тут же поморщился:
- Етот неприличный гражданин спортил весь воздух.
Вострыкин укрылся одеялом до самых глаз и что-то бессвязно бормотал.
- Вылазь, дешёвый фраер! На, прикрой срам!
Несостоявшийся любовник натянул брюки, продолжая бормотать:
- У меня есть деньги, я заплачу.
- Нас не интересуют твои деньги. — Перебил его Михаил, считая красненькие ассигнации только что вынутые из пиджака Вострыкина. — Четыре, пять, шесть, семь. — Три червонца упали обратно на пиджак, а четыре осели в кармане Михаила.
- Я здесь совершенно случайно...
- Только не говори, шо проходил мимо...
- Да, то есть нет. Я заплачу...
- Ты шо, рог тупой, так и не въехал? Меня не интересуют твои деньги. Верни то, шо тебе не принадлежит.
- А? — Растерянно пискнул Вострыкин.
Михаил дулом нагана поднял полы своей шляпы и провёл воронённым стволом возле носа Вострыкина:
- Где пергамент, фраерок?
- А?.. Какой пергамент?
Мария уже успела переодеться и, как ни в чём ни бывало, подошла к своему мужу:
- Миша, его бы надо под локотки да за город вывезти...
- Маруся, а ведь ты дело говоришь.

Миновав Тираспольскую заставу, пролётка, окружённая клубами пыли, остановилась у кромки леса.
- Вылазь. — Подтолкнул наганом Вострыкина Михаил. — Приехали.
Навстречу гостям из перекошенной хибары вышел старик в ермолке и выцветшей оранжевой жилетке:
- Сколько лет, сколько зим!
- Моё почтение, старина Герц! — Поприветствовал в ответ Михаил.
- Я-таки вижу Вы Миша приехали не затем, шоб поинтересоваться как у меня дела?
- Ты как всегда проницателен, старина. Цела ли у тебя твоя знаменитая Шкатулка правды?
- Или? — Нарочито огорчился Герц.
- Смотри. — Кивнул Михаил на стоявшего со связанными сзади руками Вострыкина. — Етот фраер не хочет общаться с людьми.
- Божечь мой, какой не воспитанный молодой человек.
- Я хочу, шоб он заговорил.
- Ну-таки не будем терять время.
Вострыкина провели мимо свежевырытой могилы и остановили возле открытого гроба, который даже при беглом осмотре выглядел как бывший уже не единожды в употреблении.
- Мсье Вострыкин, — обратился к Геннадию Михаил, — прежде чем Вы навсегда покинете етот бренный мир, может-таки Вы ответите где пергамент?
Вострыкин открыл рот, но спазмы сковали верхние дыхательные пути, воздух застрял в трахеи, по ногам потекло что-то тёплое.
- Я же говорил. — Развёл руки в стороны Михаил.
Двое коренастых извозчиков уложили Вострыкина в гроб и закрыли крышку.
- Может прочитать по нём отходняк? — Услышал Геннадий откуда-то сверху старческий голос Герца и тут же он почувствовал гул и содрогание от падающей на крышку гроба земли.


Глава 3


Здание Главного управления внутренних дел, что находится на улице Петровка, дом 38, с казённой приветливостью и деловой сухостью приняло в своё мрачноватое чрево первого в этот день посетителя. Пожилой мужчина в плаще и берете, в тёмных очках, миновав очередной лестничный пролёт и с минуту отдышавшись, вышел в коридор. Затем, подойдя к массивной двери и не снимая тёмных очков, прочитал написанное на табличке:
«Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью подполковник полиции Исаев Пётр Васильевич»
Пожилой человек поднял руку и не уверенно постучал.
- Да, да, войдите. — Услышал он приглашение и вошёл.
За спиной хозяина кабинета висели два портрета: президента и премьера, которые улыбались друг другу и от их улыбок становилось светлей, по крайней мере, в этом отдельно взятом помещении.
- Проходите, присаживайтесь. — Пригласил жестом подполковник. — Слушаю Вас.
- Я — профессор исторических наук, Ростов Маразм Натанович. — Представился посетитель и положил обе ладони на столешницу.
- Что у Вас произошло? — Поинтересовался Исаев.
- Меня обокрали. — С горечью констатировал профессор и сняв очки, обнажил два синюшных бланша под обеими глазами.
- У Вас был контакт с преступниками?
- Да… — Выдохнул профессор. — У меня же всё на лице написано.
Подполковник заглянул в процессуальный кодекс и отложив его в сторону, подчеркнул:
- Кража — это хищение тайное, а ограбление — хищение явное. Судя по Вашему лицу — это получается не кража, а ограбление с применением насилия. Сочувствую.
- Спасибо.
- Не томите, давайте подробности, Оргазм Октанович.
- Маразм Натанович. — Поправил профессор.
- Прошу прощения, ну так что же у Вас произошло?
Профессор одел очки и посмотрел на подполковника, слегка склонив подбородок к груди:
- Моя жена — Ростова Наталья Ивановна — пригласила на дом моего бывшего студента Гену Вострыкина, согласившись ему дать...
- Маразм Натанович, здесь МУР, а не полиция нравов.
- Нет-нет, Вы дослушайте...
- Да-да, конечно...
- Так вот, моя жена согласилась дать ему уроки актёрского мастерства.
- Она у Вас служит в театре?
- В некотором роде — да. Она работает в гардеробе. Ну Вы же знаете, как говорил Станиславский:«Театр начинается с вешалки.»
- Угу. — Кивнул головой Исаев.
- Так вот, этот самый Гена, устроил дебош и уходя, прихватил с собой один древний пергамент.
- Так-так. Что за пергамент? — Подполковник открыл блокнот и приготовился записывать.
- О… — Профессор снял очки и посмотрел на Исаева тоскливым взглядом. — Это очень древний манускрипт Вавилонского царя Навуходоносора.
- Угу. — Подполковник что-то отметил в блокноте и посмотрел на профессора. — В какую сумму Вы оцениваете ущерб?
- Пётр Васильевич… — Укоризненно покачал головой учёный. — Этому артефакту нет цены.
- То есть?
- А то и есть, что он бесценен. Для науки.
- Ага.
- Угу.
- Понимаю. — Вытянул губы дудочкой подполковник.
- Не… боюсь, Пётр Васильевич, что Вы не понимаете. Этот манускрипт уникален и уникален он тем, что может открыть ближайшее будущее его владельцу. Вы представляете, какие могут открыться перспективы, попади он не в те руки?
- Так вот же! Диктуйте адрес. — Записав координаты Вострыкина, подполковник нажал на кнопку селектора: — Опергруппа на выезд!

***

Биение сердца заглушало звуки падающей на крышку гроба земли, отдаваясь бешеной пульсацией в висках и ушах Геннадия Вострыкина. Цветущий и бушующий жизнью молодой организм никак не мог мириться с мыслью быть заживо захороненным. Вострыкин, собравшись с силой ударил лбом в крышку гроба, заметив прямо перед глазами какую-то странную этикетку:«Бийская мебельная фабрика». Повернув голову направо, он увидел сумеречный просвет своей собственной комнаты. Обливаясь холодным потом, Вострыкин выполз из-под кровати и его тут же стошнило.
На трясущихся, не послушных ногах Геннадий подошёл к столу.
- «К вечеру мне нужно быть в форме.» — Первое что сформулировалось в сознании после ужасного пробуждения. — «А поэтому, водка мне уже не поможет...» — Вострыкин проигнорировал стоящую на столе бутылку «Абсолюта» и корейку в обёрточной бумаге. На лежащее на столе зеркало Геннадий короткими рывками насыпал белого порошка из не большой жестяной баночки, затем свёрнутой в трубочку купюрой достоинством в 100 долларов США — по-другому в этом случае никак нельзя — занюхал эти две кучки порошка поочерёдно то в одну, то в другую ноздрю. Остатки же, собрав указательным пальцем, втёр в дёсна. Освежающий холодок и лёгкое онемение медленно обволакивало полость рта.
- Что, сын мой, стыдно? — Послышалось откуда-то сзади-сверху.
- Есть малёха… — С трудом согласился Вострыкин.
- А это всё потому, что ты воспылал огнём блудным.
Геннадий подошёл к иконе.
- Что делать-то надо?
Николай Чудотворец пожал плечами:
- Ну… думаю, надо укротить чрево, дабы обуздать плоть.
Вострыкин протянул руку к окладу иконы и увернул уровень громкости на минимум:
- Тебе легко говорить...
- Гена. — Окликнул Вострыкина телевизор.
- Тебе-то чего?
- Почему ты так редко меня смотришь?
- А чо тебя смотреть-то? Несёшь всякую ересь.
- Ну это как посмотреть.
- Да хоть как: ересь она и есть ересь.
Вострыкин в задумчивости оглядел странную обёрточную бумагу для корейки:
- Что же будет с Родиной и с нами?
На промасленной от корейки бумаге отчётливо стали проявляться мелкие огненные письмена, смысл которых сводился к следующему:«Ну на счёт Родины — я не знаю, а вот тебе, Гена, самое место в дурке.»
- Гена. — Пробубнил из кухни холодильник. — Я давно тебе хотел сказать, что ты — пидорас. — При этом холодильник с лёгким содроганием отключился.
- А вот это ты зря сказал. — Поднялся Вострыкин со стула. — Ой, зря! За базар придётся ответить.

Во дворе девятиэтажного дома собралась огромная толпа зевак, тыча указательными пальцами в раскрытое окно восьмого этажа, откуда молодой человек в красном мундире гусара пытался вытолкнуть наружу холодильник.
- Срочно звоните в МЧС! — Кричали сознательные граждане.
- МЧС тут бессильно. — Шептались менее сознательные, но умудрённые горьким опытом граждане. — Вызывайте буйную бригаду.

На перегонки друг с дружкой соревновались по скоростному подъёму по лестницам на восьмой этаж две службы: санитары и оперативники МУРа. Третья служба — МЧС — решила воспользоваться лифтом и в нём надёжно застряла, так как внезапно погас свет.
- Ломайте дверь! — Отдал приказ подчинённым подполковник Исаев, досылая патрон в патронник своего табельного ПМа. — Живым брать!

***

В белом просторном помещении было очень душно. Вострыкин, упакованный в смирительную рубашку, то и дело облизывал пересохшие губы, изнывая от мучительной жажды.
- Как Вы себя чувствуете? — Склонился над ним человек в белом наброшенном на плечи халате.
- Кто Вы? — Спросил Геннадий.
- Я — доктор Судоплатов.
Вострыкину в какой-то момент показалось, что под халатом доктора сверкнул золотой погон с двумя васильковыми просветами.
- А это не Вы кончали Коновальца? — Не удержался от вопроса Геннадий.
- Может и я, Вам-то какое до этого дело?
- Да никакого.
- Ну вот и чудненько.
Вострыкин перевёл взгляд с доктора на огромный нависший над ним рентгеновский экран, затем чуть левее на худенького мужичёнка с жидкой бородкой. И обратясь к нему, спросил:
- А Вы-то что молчите, Феликс Мундеевич?
- Я с контрой и пидорасами не разговариваю. Одних ставлю раком, других — к стенке.
Геннадий по началу испытал облегчение, что его не расстреляют, потому что он не пидорас. Но тут же забеспокоился, что поставят раком, как контру и отымеют, а потом расстреляют, как пидораса.
- Вы говорите какими-то загадками, гражданин Дзержинский.
- Диалектика, хули...

***

- Здравстуйте, Пётр Васильевич. — Поприветствовал профессор подполковника Исаева. — Что у нас с манускриптом?
Подполковник подошёл вплотную к учёному:
- Я очень сожалею, Маразм Натанович, но манускрипт безвозвратно утерян.
- Что? Как?
- Ну кто мог подумать, что этот отброс его скурит? Да Вы не волнуйтесь так, Вострыкин понесёт заслуженное наказание.
- Да… да… — Профессор со вселенской тоской взглянул в глаза блюстителю правопорядка. — Как мне теперь жить?
- Крепитесь, Маразм Натанович, Родина по-прежнему нуждается в ваших научных подвигах. Всего доброго. — И закрыв за профессором дверь, Исаев начал туда-сюда расхаживать по кабинету.
-«Брать или не брать? Вот в чём вопрос.» — Лихорадочно размышлял подполковник. -«Я ещё не разу не брал взяток. Не брал, потому что не предлагали. Не брал, потому что боялся быть пойманным. Но сейчас мне предложили и предложили столько! Родители Вострыкина сидят на трубе. Да-да, на той самой. Дело всё равно развалят… Так брать или не брать?»
Подполковник Исаев подошёл к окну и слегка наклонив голову наблюдал за уходящим медленно вдаль профессором Ростовым. Затем поднял флюорографический снимок Гененых лёгких и чуть слышно пробормотал:
- Брать или не брать?
По верх изображённых лёгких выступили мелкие ярко-огненные письмена:«Бери и не понтуйся. Настоящий мент должен брать, на то он и мент. Тем более судьи уже взяли. Ты только секретаршу свою своди в кафе, ну или просто подари шоколадку, а то она тебя завтра сдаст управлению собственной безопасности, и ты знаешь за что.»
- Понял, не дурак.
Подполковник Исаев сел за письменный стол и принялся писать рапорт, в котором подробно изложил вышестоящему начальству как правильно пользоваться флюорографическим снимком.

26 марта — 19 апреля 2013г.