bjakinist. : Пелевин как пустота?..

(Пелевин В. О. Все повести и эссе. — М.: Эксмо, 2010. — 416 с.)

Собственно, это заметка не о сборнике старых текстов Пелевина, всем известных. Это взгляд на его творчество вообще, тем более, что интерес к своему имени он сумел спровоцировать даже и неудачным последним романом «Бэтман Аполло», где бросил в наших либеральных Тортилл камешек, обвинив их в предательстве истинно либеральных ценностей — и забулькало, закипело!.. У меня всегда от большинства его текстов (кроме самых первых, но начиная уже с «Generation П») было ощущение искренности и халтуры.

Насчет искренности. Как бы Пелевин ни рихтовался, какую бы полутайну ни нагонял вокруг себя, эти тексты имеют четкий отпечаток его индивидуальности. Просмешник и циник, и где-то в душе сантехник, он перегоняет расхожие представления современников в квази-мифы о нашем времени, занимая самую удобную и выигрышную позицию: «Всё, в конечном счете, фигня, братцы мои!».

Впрочем, его мифы больше похожи на сказки для полувзрослых ребят, не получивших гуманитарного образования, но не лишенных интеллектуальных амбиций. Родись он на тридцать лет раньше, стал бы любимцем итр-овской советской интеллигенции, писал бы не так зашифрованно остро, как Стругацкие, но в духе того ж. Родись году этак в 85-м, заделался бы сейчас успешным колумнистом и вышел бы на Болотную весь в соболях и иллюзиях.

Штука в том, что взлетел Пелевин на отпущенные ему высоты творчества в самый тот момент, когда почти вся наша культура срочно переделывала себя для рынка, то есть становилась попсовой. И о, чудо: ему удалось сделать то, что не суждено было совершить гораздо более одаренному В. Сорокину. Пелевин блестяще, убедительнее остальных вписался в этот поворот! Его путь от подающего большие надежды дебютанта к модному беллетристу и теперь уже, скорее, к в меру злободневному и вроде не ангажированному памфлетисту (поскольку последние его вещи — развернутые в романную форму памфлеты), — этот путь вполне органичен. Тут нет насилия над собой (нет, впрочем, и того, что Ахматова называла «путем поэта»), а просто мудро послушное следование обстоятельствам: отпелось, но пишется, а если и не пишется уже, то навык все одно еще сохранен. Главное, это кормит — вот что дорого!

Выговорившись в первых своих вещах, Пелевин остался тем, что и держит его на плаву: блестящим журналистом, ехидно реагирующим на вызовы времени и на преданность «своего» читателя. В этом смысле он и искренен, он не изменяет себе. Это другие присвоили Пелевину некие не его полномочия, руководствуясь соображениями чисто маркетинга.

А теперь о халтуре. Собственно, ее природа и здесь по-пелевински искренняя, неподдельная. Ну лишен он того пластического дара, который делает персонажей живыми и полнокровными, тексты — не читаемыми только, а и проживаемыми читателем; делает их фактом и твоего внутреннего опыта. Надеюсь, сам Пелевин оценивает это без пустых эмоций, лишь с вершин своего фирменного буддизма-наплювизма.

Раздражает не эта журналистская стилизация под беллетристику, впрочем, гораздо более остроумная и живая, чем та, что предлагают нам нынешний Проханов (кстати, пластически неизмеримо более одаренный, чем сам Пелевин) или любимый всеми «дятел клавиатуры» Юля Латынина.

Раздражает то, что Пелевин как бренд, как имя играет примерно ту же роль, что и «плюшевые левые» интеллектуалы на Западе, так блестяще обрисованные Александром Тарасовым в его давней уже (1999 г.) статье «Десятилетие позора» (http://saint-juste.narod.ru/10let.htm).

Пелевин создает некую видимость интеллектуального усилия без проведения новорожденной (вроде) мысли в реал. По сути, его творчество и его позиция служат информационным шумом, который забивает настоящий социально острый протест (но хотелось бы все-таки диалог, им порождаемый), заменяя его растительным психоделическим прозябанием.

В рецензии на «Бэтман Аполло» Николай Александров (явно в обиде за выпад писателя против либеральной тусы) провозгласил, что Пелевин отстал от времени и даже от «своего» читателя, что «у Пелевина по мере усиления боли растет только презрение к человечеству и жалость к себе» (см: www.newtimes.ru/articles/detail/64611/). Вполне возможно, Виктор Пелевин имеет на это право, тем более, что телега протеста (отнюдь пока не всенародного и даже не шибко-то массового) завязла в российском историческом бездорожье, и когда еще ее вытащат. А даже если и вытащат, не обретем ли мы лишь крах очередной иллюзии, как это было (как пережило это наше поколение, поколение Пелевина) в 90-е?

В позиции Пелевина есть своя поколенческая «сермяга», своя мудрость, которая и безо всякого Будды и Кастанеды — мудрость и опыт. И все же в чем-то Александров, мне кажется, на сегодня прав. Российская история учит героизму и скепсису. Неужели опять настает время, черт его подери, героизма?

Очень бы не хотелось…

Что до Пелевина, то его творчество, конечно, не пустота, но некий теплый туман, маскирующий руины, в которых мы упорно пока пытаемся жить.

25.04.2013